И комары, сменяя мух, кружат, —
Долину видит полной светляками
Там, где он жнет, где режет виноград…[132]
Или еще одно сравнение, совершенно неожиданное:
Как школьник, на уроке вопрошен,
Свое желая обнаружить знанье,
Рад отвечать про то, в чем искушен…[133]
Еще одна такая же мгновенная минутная зарисовка:
Как, утоленный молоком желанным,
Младенец руки к матери стремит,
С горячим чувством, внешне излиянным…[134]
Вот еще одно сравнение, опять-таки из жизни детей:
Провинившиеся дети стоят перед кем-то из старших и слушают, как их ругают. А вот крестьяне танцуют во время праздника:
Как, налетевшей радостью стремимы,
Те, кто крутится в пляске круговой,
Поют звончей и вновь неутомимы…[136]
На страницах «Божественной комедии» перед нами открывается целый мир – мир, населенный простыми людьми: танцующими крестьянами; детьми, которые сделали что-то дурное и теперь стоят, потупя взоры, слушая, как их ругают; школьником, который радостно отвечает на уроке то, что он знает; женщиной, спасающей ребенка из горящего дома; отдыхающим крестьянином. И вновь – дельфин, жаворонок, сокол, селезень, голуби, журавли, скворцы, лягушки, птица, которая оберегает своих птенцов… Повторяю: в этих образах очень много чисто зрительного. Сразу вспоминаются иллюстрации из «Часослова герцога Беррийского» и другие картины эпохи Возрождения, особенно возрожденческая фреска, где тоже всегда присутствуют и птицы, и животные, и какие-то люди, о которых мы ничего не знаем. Не про них рассказывает художник, но на заднем плане мы обязательно увидим или пахаря, или бредущую куда-то сгорбленную старушку, или девушек, которые идут домой с цветами или снопами пшеницы в руках…
Вся реальность, на фоне которой человек живет и умирает, представлена и в живописи, и в литературе, и, что очень важно, – в такой большой, такой серьезной литературе, какой является «Божественная комедия» Данте. Именно на этом фоне человек живет и умирает, именно на этом фоне он совершает ошибки и предается порокам, именно на этом фоне он ищет выхода из тупиков. И кажется, что в этой реальности заключено что-то очень важное. Прежде всего, именно через нее человеку открывается Божие присутствие. Это и есть тот мир, который Богом сотворен и призван из небытия. Когда мы пытаемся на этот мир не обращать внимания, тогда с нами начинают происходить какие-то действительно страшные события.
Многочисленные зарисовки, эти очень маленькие по объему тексты, содержатся в «Божественной комедии» у Данте в качестве сравнений. Поэт сравнивает те ситуации, о которых рассказывает своему читателю, с моментами из жизни скворцов и журавлей, аистов и голубок, с моментами из жизни птиц и животных, дельфинов, которые предупреждают мореплавателей об опасности. Другие многочисленные зарисовки взяты из жизни человеческой. Мгновенные и до предела лаконичные, они наполняют поэму Данте: мать спасает дитя из пожара, крестьянин отдыхает во время своего труда. А вот другой крестьянин, в начале XXIV песни «Ада»:
Крестьянин, чья кормушка небогата,
Встает и видит – побелел весь луг,
И бьет себя пониже перехвата;
Уходит в дом, ворчит, снует вокруг,
Не зная, бедный, что тут делать надо;
А выйдет вновь – и ободрится вдруг,
Увидев мир сменившим цвет наряда
В короткий миг; берет свой посошок
И гонит вон пастись овечье стадо.[137]
Неожиданно ударили заморозки, а потом природа вновь отогрелась – вот еще одна быстрая, даже мгновенная, и очень значимая зарисовка. С чем-то подобным мы столкнемся потом, уже в XIX веке, в пушкинском «Онегине». Там тоже очень много, правда, не в виде сравнений, но таких же кратких и в высшей степени значимых зарисовок.
Если человек отгораживается от реальности, его жизнь наполняется какими-то невероятными катастрофами. Именно реальность, мир вокруг нас, а не идеи делают человека другим. Не отгораживаться от жизни и от тех ее моментов, которые часто воспринимаются нами как мелочи, а жить среди них, вглядываться в них, всматриваться и вдумываться, понимая, что именно через эти мелочи с нами говорит Бог, – вот какая мысль присутствует в «Божественной комедии», вот о чем хочет сказать Данте.
Можно предполагать, что птицы у Данте в его «Божественной комедии», так же как у Джотто в его фресках, появляются не случайно. Данте всё-таки был францисканцем, Данте всё-таки вырос под очень большим влиянием «Цветочков» святого Франциска и францисканской традиции в целом: вспомните, как святой Франциск проповедовал птицам, вспомните его отношение к миру вокруг.
Проходят ли такие вершины античной литературы или великой мировой литературы, как «Божественная комедия» Данте, в Духовной семинарии и Духовной академии?
Это зависит от конкретной ситуации, от конкретных обстоятельств. В одной семинарии больше времени уделяется художественной литературе, в другой – меньше. Мне представляется, что раньше на эти темы в духовных школах обращали больше внимания, а теперь они как-то оказались на втором плане. Что касается Московской духовной семинарии и академии 1950–1960-х годов, то здесь были прекрасные преподаватели литературы, которые не только изучали с семинаристами историю литературы, но и вели кружки художественного чтения, приносили замечательные поэтические тексты, для того чтобы воспитанники семинарии выучивали их наизусть, и разбирали их с ними. Но, к сожалению, сейчас эта традиция несколько угасла.
Как Вы объясните такое противоречие: с одной стороны, Вы говорите, что в мелочах жизни открывается Бог, а с другой стороны, подвижники, аскеты говорят, что надо абсолютно отстраниться не только от мелочей жизни, но даже уйти от самого себя, уйти вглубь себя, чтобы действительно пережить встречу с Богом. И только на этом втором пути они действительно видели Божественный свет, встречались лицом к лицу со Христом.
Я думаю, что это два полюса одной реальности. Посмотрите хотя бы по фотографиям, что делается в монастырях на Афоне, и Вы увидите, с какой любовью там устроены дорожки, посажены растения, как всё там приспособлено, скажем, для домашней птицы и для лесных птиц, которые прилетают клевать зерна. Да и в других местах, куда бы Вы ни приехали, практически в любом монастыре, будь то в Пюхтицах, или Оптиной Пустыни, мир вокруг всегда является предметом особой заботы монахов и монахинь, которые там живут. Поэтому по большому счету здесь противоречия нет. Только ударение здесь ставится в одних случаях на одно, в других – на другое.
Вот на какие мысли навело меня то, о чем Вы говорили: я читала где-то, что человек, который не любит жизни, боится смерти, а человек, любящий жизнь, не боится смерти: он действительно приобщен к Богу. Мне кажется, вот именно это и показал Данте.
Да, я думаю, Вы абсолютно правы, потому что, действительно, отгораживание от мира развивает в человеке разного рода страхи. В конце концов, разве не с тем же самым, о чем речь идет в «Божественной комедии», мы имеем дело в жизнеописании преподобного Сергия, когда видим, как он кормит медведя или работает в огороде, возделывая грядки? Не с тем ли самым мы сталкиваемся и в жизнеописании преподобного Серафима Саровского? Мир вокруг в жизни подвижника всегда играет очень большую роль.
Когда я размышляю над сравнениями, которые я сегодня привел вам из «Божественной комедии» Данте, я всегда вспоминаю о тех птицах, которые присутствуют на страницах Евангелия – о тех птицах небесных, которые не сеют, не жнут и не собирают в житницы, которые продаются за ассарий, и ни одна из них не забыта пред Богом, о тех птицах, которые встречаются чуть ли не в каждом псалме на страницах Псалтыри. Этот мир не только изображен в качестве фона на возрожденческих картинах, он изображен не только в «Божественной комедии» у Данте, но этот самый мир присутствует на страницах Священного Писания: прежде всего в Евангелии и в псалмах Давидовых.
В самом начале Книги Бытия Господь подводит сотворенного человека ко всем сотворенным живым существам, чтобы он нарек им имя. И человек способен это сделать, то есть войти внутрь этого мира, познать его и стать близким ему, потому что он находится в Боге. Вследствие грехопадения мы утеряли эту возможность. И, мне кажется, эпоха Возрождения характеризуется стремлением Бога вернуть человеку эту возможность опять войти в мир и, будучи, естественно, в Боге, становясь в более глубокие отношения с Богом, стать в более глубокие отношения и ко всему окружающему миру: увидеть его красоту и целесообразность именно как Божественного творения. Наивысшую точку этого мы находим у святого Франциска Ассизского, когда он, будучи подлинным христианином, проповедует Евангелие птицам и всему миру. Это как богосотворчество, как соучастие в творении. И вот у Данте, мне кажется, прослеживается эта же мысль: что если ты в полном смысле с Богом, то тебе весь мир радостен, ты видишь в нем всё самое лучшее и замечаешь самые мелкие подробности, на которые, не будучи с Богом, можешь не обратить внимания.
Я думаю, что Вы правы. Иной раз, когда читаешь «Божественную комедию», представляется, что это чуть ли не учебник по орнитологии, настолько велико число присутствующих там описаний птиц и, прежде всего, их имен, названий. Далеко не все специалисты в области итальянского языка знают названия всех этих птиц, потому что в жизни не так часто о них приходится говорить или упоминать. Но если вы хотите знать, как называется какая птица по-итальянски, то берите «Божественную комедию», и она окажется в этом смысле лучшим учебником. Человек называет всех птиц, животных и других зверей в Библии, Вы очень хорошо вспомнили об этом, и Данте напоминает нам об их именах в своей поэме. Но всё-таки это только половина тех сравнений, которые присутствуют в «Божественной комедии». Вторая же половина – это жизнь простого человека. Крестьяне, женщины, дети, школьники, младенец на руках у матери, танцующие поселяне во время праздника – это целый мир вокруг нас, мир, который с очень большой любовью наблюдает поэт.