Так вот, очень важно понять, почему всё-таки христианство отвергло учение о переселении душ. Я думаю, в силу того, что подвиг Христов и Евангелие действительно раскрывают нам какое-то абсолютно новое понимание уникальности личности каждого. Если мы с вами говорим о переселении душ – одной души во второе, третье и четвертое тело, тем самым мы как бы вводим тему тиражирования души, тиражирования личности. Нет, всё Евангелие, от начала до конца, посвящено тому, что человек не тиражируется, что каждый человек абсолютно уникален и неповторим. И вот в силу нашего христианского представления об уникальности и неповторимости человеческой личности Церковь и пришла в конце концов (правда, не сразу) к выводу о том, что учение о переселении душ христианским не является и христианами разделяться не может. Но подчеркиваю, что к этой мысли Церковь пришла далеко не сразу. Для каких-то периодов в истории (я думаю, вы все знаете историю Оригена) это был вопрос, который обсуждался, и очень серьезно, долго обсуждался.
Объясните, пожалуйста, со святоотеческой точки зрения: если всё по воле Божией происходит, то как же в мире правит князь тьмы? Если человек в жизни служит князю мира сего, то, попадая в ад, он будет иметь привилегированное место по сравнению с другими грешниками? Если суицид – это вызов Богу, значит, человек, совершивший его, сразу после смерти попадает в ад? Или это зависит всё-таки от того, как он жил?
Я понял. Что касается самоубийцы, то учтите, что Церковь молится за самоубийц, но только делается это всей Церковью, вместе с архиереем. Именно потому обращаемся мы за архиерейским благословением на отпевание самоубийцы, что Церковь считает, что в каких-то особенно сложных ситуациях она может молиться только сообща. Значит, говорить о безусловном попадании души самоубийцы в Ад, конечно же, не приходится. Бог милосерден, но есть очень трудные ситуации: ситуации, трудные для усопших, ситуации, бесконечно трудные для живых… Действительно, одна из сложнейших ситуаций, которая возникает в отношениях между людьми, – это самоубийство. И поэтому мы всеми силами должны стремиться к тому, чтобы их было как можно меньше, мы всеми силами должны стремиться к тому, чтобы помогать потенциальным самоубийцам не совершить этого страшного шага. Поэтому каждый новый самоубийца – это жертва нашего безразличия, это жертва нашей с вами нелюбви. Это не ему отвечать за то, чтó он сделал, а нам. Потому что это значит, что мы его мало любили, что мы его не берегли, не жалели.
А как понимать: души тех усопших, которые были до пришествия Христа, где они? И кто-нибудь молится за Платона или Сократа?
Ну, откуда мы знаем, опять-таки? Понимаете, очень часто вам хочется иметь о мире невидимом, о мире человеческой души такое же представление, какое мы имеем о географии, о зоологии или ботанике. Это невозможно. Я сначала хотел сказать «увы, это невозможно». Наверное, надо сказать по-другому: «к счастью, это невозможно». Вот Данте казалось, что те мудрецы, которые жили до Христа, и праведные люди, которые жили до Христа, были всё-таки свободны от мучений. Так казалось Данте Алигьери. У нас с вами иногда бывают на эту тему какие-то большие переживания. Я знал очень многих верующих людей, которые переживали за то, что античные авторы, которыми они занимались, не были христианами и вот как-то пострадали именно в силу своего нехристианства. Но мы с вами ведь знаем из церковного Предания о том, что Христос, спустившись во Ад и «сокрушив вереи вечные», вывел оттуда заключенных людей. Поэтому думается мне, что всё то, что Церковь знает иногда в словах, а иногда без слов о нисхождении во Ад Христа Спасителя, в какой-то мере есть ответ на Ваш вопрос. Мне кажется, что ответить Вам можно, прежде всего показав икону «Нисхождение во Ад» и попросив Вас молитвенно, без слов на нее посмотреть и так же, без слов – не в словах, а в чувствах – получить ответ от Самого Бога.
«Энеида» Вергилия 29 апреля 1998 года[176]
Мне хотелось бы сегодня поразмышлять с вами о творчестве Публия Вергилия Марона, римского поэта и религиозного мыслителя, как назвал его современный переводчик «Энеиды» Сергей Ошеров. О творчестве поэта, которого римляне ценили больше, чем кого бы то ни было другого. Поэта, которого в Средние века считали почти пророком, а потом основательно забыли. О творчестве того самого поэта, которого Данте избрал своим проводником по Аду и Чистилищу.
Вергилий умер в 19 году до нашей эры, то есть буквально накануне тех дней, когда начал свою проповедь Иисус. Вергилий – человек, всю жизнь проведший в Италии, римлянин по рождению, по воспитанию и культуре, тем не менее, был как-то связан с Востоком, и в том числе – с Востоком библейским. В IV эклоге, в IV картине из сборника «Буколик», пастушеских стихотворений, Вергилий говорит о будущем, которое описывает в таких словах:
Сами домой понесут молоком отягченное вымя
Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут.
Будет сама колыбель услаждать тебя щедро цветами.
Сгинет навеки змея…[177]
Эти слова, я думаю, всем нам сразу же напомнят книгу пророка Исайи, а именно 11-ю главу, 6-й стих: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их». И дальше: «Младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою к гнезду змеи». Видите, знаменитые слова из пророчества Исайи знал Вергилий. Знал не потому, что читал пророка, не потому, что был знаком с Библией, нет. Только по той причине, что он читал их на греческом языке в пересказе кого-то из александрийских поэтов. Но, тем не менее, пусть из вторых рук, а всё-таки к Библии он прикоснулся. И именно по этой причине в Средние века его считали почти пророком. Даже на одной из стен Благовещенского собора Московского Кремля среди древних мудрецов и праведников прошлого изображен Вергилий.
В историю литературы Вергилий вошел своей «Энеидой», поэмой о том, как бежал из горящей Трои Эней (сын богини Венеры и Анхи-за), унося на плечах старика отца и на руках – маленького своего сына Аскания (или Юла). Эней, покинув горящую Трою, в конце концов после долгих странствий попадает в Италию, на Апеннинский полуостров, где основывает новый город и становится прародителем римлян. Вот о чем должна была быть написана эта поэма. Причем надо сказать, что заказал Вергилию ее сам Август. Человек, который сосредоточил в своих руках власть практически над всем тогдашним миром, над всем Средиземноморьем, нуждался в идеологическом обосновании своей власти и своего могущества. Он становится заказчиком «Энеиды», поэмы, которая должна прославить Рим, которая должна прославить его историю, его будущее и не в последнюю очередь – самого Августа. Дело в том, что, согласно римскому мифу, род Юлиев берет начало от Юла, сына Энея. Таким образом, в исторической перспективе главным героем «Энеиды» оказывается даже не Эней, а последний из его потомков, современник поэмы, современник Вергилия – сам Август.
Вергилий, автор пастушеских стихов о любви, настолько был застенчив, настолько смущался среди людей, краснел и замолкал, что его дразнили, называя девушкой, имея в виду, что имя «Вергилий» похоже на латинское слово virgo, дева, – вот откуда это прозвище. Так вот, этот поэт-лирик оказывается призванным к новой работе, к работе, которая, казалось бы, совсем не для него. Но Август знает, чтó делает. Он (или его советники) прекрасно понимает, что такой поэтической силы, как у Вергилия, ни у кого сегодня нет. Никто другой так с этим заданием не справится, как может справиться Вергилий. Вот почему Вергилий становится автором «Энеиды».
Для античности достаточно типично было искать идеал в прошлом. Миф о Золотом веке был распространен не только у греков, но повсюду, и пересказывался он и греками, и римлянами десятки, если не сотни раз в разных вариантах, в разных поэтических и драматических произведениях. Во всяком случае, идеальный мир, с точки зрения человека античности и поздней античности, тоже существовал в прошлом. У Вергилия он оказывается в будущем. Поэма Вергилия посвящена тому, что идеальный мир только наступает, только мало-помалу утверждается. Высшая ценность приписывается в «Энеиде» именно будущему. И это (о чем, кстати говоря, писал лет тридцать тому назад Сергей Александрович Ошеров, современный переводчик «Энеиды») говорит о том, что поэт испытал влияние восточной и прежде всего библейской религиозности на ее пророческой стадии.
Вергилий берется за заказанную ему работу и делает ее, надо сказать, довольно странным, с точки зрения поэта, образом. Он пишет «Энеиду» прозой, большими кусками, не сначала, а начиная с эпизодов, расположенных впоследствии внутри поэмы. Затем эту прозу он начинает переделывать в стихи, работая над этими стихами и долго, и упорно. Одиннадцать лет ушло у него на «Энеиду», при том что поэма так и не была закончена.
Вергилий обязан говорить в этой поэме о Риме и о его мировой роли. «Рим до пределов Вселенной расширит власти пределы своей», – говорит в VI книге «Энеиды» Энею, ее главному герою, старец Анхиз, уже умерший. Эней специально опускается в подземный мир, в царство усопших, чтобы встретить там своего отца. Анхиз восклицает:
«Смогут другие создать изваянья живые из бронзы
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных».[178]
Напоминаю, что действие «Энеиды» относится к той эпохе, когда только-только закончилась Троянская война, когда еще не было создано греческих статуй, когда еще не были написаны трактаты греческих ученых, астрономов, физиков и так далее. Поэтому «изваянья живые из бронзы» или «обличье мужей», повторенное в мраморе – греческое искусство, с точки зрения героев «Энеиды», относится к далекому будущему. Это взгляд из XII века в V век до нашей эры. И греческая наука тоже начнет развиваться только в будущем. «Движенья неба искусней вычислят иль назовут восходящие звезды, не спорю: лучше», – восклицает Анхиз, говоря о греках. «Римлянин! – обращается он не только к своему сыну, но и ко всем римлянам, которые только потом, через много веков родятся. – Ты научись народами править державно – в этом искусство твое! – налагать условия мира, милость покорным являть и смирять войною надменных». Вот она, та доктрина Великого Рима, который призван установить мир во всей Вселенной. Доктрина, которую обязан был воплотить в своей поэме Вергилий.