Повторяю, ему, лирику и поэту любви, это было очень трудно – ему, автору «Буколик», в которых пастухи рассказывают друг другу о своей жизни, о своей любви, играют друг другу на свирели и взирают на то, как клонится к закату день. Но, тем не менее, задача была поставлена, заказ поэтом был принят. Ничего другого, как выполнять этот заказ, ему просто-напросто не оставалось.
Об Энее уже рассказывается в гомеровской «Илиаде». Поэтому в основу поэмы положен достаточно древний миф. В поэме двенадцать книг. Начинается она на седьмом году странствия Энея. На пути в Италию он застигнут бурей и прибит к берегам Карфагена. Здесь, в Карфагене, он рассказывает царице Дидоне о падении Трои, о своих скитаниях. Между ним и Дидоной вспыхивает любовь. Но рок, фатум велит ему продолжать путь. Он, Эней, принадлежит не самому себе, но истории. Вот поэтому брошенная им Дидона убивает себя на костре, а Эней движется дальше. Минуя Сицилию, он устраивает игры в память своего отца, не выдержавшего тягот пути и умершего. Эней прибывает в Италию и там спускается в Аид, чтобы узнать от тени своего отца о славной судьбе своих потомков. Царь Латин принимает Энея и обещает ему свою дочь в жены. Но жених ее Турн идет на Энея войной. Сам Эней спешит за помощью к царю Эвандру на место будущего Рима, который еще не основан; получает дар от Вулкана и Венеры: доспехи и щит с изображением грядущей истории Рима (это VIII книга). Тем временем Турн, храбрый и благородный, теснит троянцев. Вернувшийся Эней отражает врагов, Турн убивает его друга Палланта (это сын царя Эвандра), описывается его погребение, единоборство вождей, в котором Эней поражает Турна (это XII книга). На этом поэма заканчивается.
Первая ее половина, первые шесть книг – это странствия Энея (своего рода римская «Одиссея»). Вторые шесть книг – это битвы в Италии (своего рода римская «Илиада»). При этом, хотя очень многие эпизоды в «Энеиде» построены по образцу гомеровских, «Энеида» начинается не с начала, а с середины действия. О том, чтó было в начале, мы узнаём потом, из рассказа героя. Это как раз тот самый прием, который использован у Гомера в «Одиссее». Буря у чужих берегов. В бурю попадает Одиссей у берегов острова феаков. В бурю попадает Эней. Герой рассказывает на пиру о своих скитаниях. Его задерживает женщина: Калипсо – у Гомера, Дидона – у Вергилия. Поминальные игры (это тот самый эпизод, которым кончается «Илиада»), сошествие героя в Аид, в царство мертвых (об этом мы уже читали в «Одиссее»). Перечни воинов, битва в отсутствие героя, изготовление оружия, ночная вылазка, перемирие, нарушение перемирия, совет богов… Все эти эпизоды «Энеиды» у Вергилия нам уже знакомы по гомеровским поэмам. И, тем не менее, между поэмой Вергилия и гомеровскими поэмами существует огромная разница.
Поэмы Гомера впитали в себя стихию народного творчества. В гомеровских песнях слышен глухой гул Эгейского моря и заунывная песня певца-рапсода. «Энеида» Вергилия – это литература. Это текст, над которым поэт работал долго и упорно. Это текст, который поэт отшлифовывал в течение целого десятилетия. Это при том, что гомеровские поэмы, конечно, складывались столетиями. Но здесь, у Гомера, бушует стихия, у Вергилия же мы видим работу поэта над текстом. Работу напряженную, работу вдохновенную, но работу одного поэта. Текст отшлифован до предела. Дальше отшлифовать такой текст, наверное, было бы уже невозможно.
Вся «Энеида» построена на тысячах и тысячах звуковых повторов. Я думаю, что вы, дорогие друзья, знаете, что в античной поэзии не было рифм. Рифма пришла в литературу Европы не раньше XII века, во времена провансальских трубадуров и французских труверов, во времена латинских гимнов, из которых самый известный, наверное, Stabat Mater. Во времена Вергилия рифмы не было, но зато были звуковые повторы внутри строки. Этими повторами действительно знаменита «Энеида» Вергилия: Infandum, regina, jubes renovare dolorem[179], – восклицает Эней, обращаясь к Дидоне. – «Ты, царица, велишь мне вспоминать горе, о котором даже и говорить невозможно». В этой строке четыре раза повторен слог «re»: renovare, regina, dolorem. И так будет не только в этой, но в любой другой строке «Энеиды». Я хочу привести тому несколько примеров, но всё-таки не на латинском языке, а в русском переводе Сергея Ошерова. «…Ураганом ревущая буря Яростно рвет паруса»[180], – описывает поэт шторм на море. В каждом слове звучит звук «р»: «ураганом ревущая буря яростно рвет паруса». Эней рассказывает царице Дидоне о своих странствиях, и – «звезды ко сну зовут, склоняясь к закату»[181]. Трижды повторяется звук «з» (в оригинале «s»): suadentque cadentia sidera somnos. Действительно, в такой строке при помощи звука (даже не слога, а именно звука) поэт рассказывает нам о ситуации.
Под стенами Трои появляется огромный деревянный конь, и жители, не понимая, в чем дело, хотят ввести его в город. Только один жрец Лаокоонт предупреждает их о том, что этого делать нельзя ни в коем случае.
…Нетерпеньем горя, несется с холма крепостного
Лаокоонт впереди толпы многолюдной сограждан,
Издали громко кричит: «Несчастные! Все вы безумны!
Верите вы, что отплыли враги? Что быть без обмана
Могут данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ли?
Либо ахейцы внутри за досками этими скрылись,
Либо враги возвели громаду эту, чтоб нашим
Стенам грозить, дома наблюдать и в город проникнуть»,[182] —
восклицает Лаокоонт, но его никто не слышит. Он хватает копье и бросает его в деревянный бок коня.
…И в утробе коня потрясенной
Гулом отдался удар, загудели полости глухо.[183]
Сам стих этот гудит, как загудело пустое брюхо коня в тот момент, когда нанес по нему удар копьем Лаокоонт: «гулом отдался удар, загудели полости глухо».
Вот что представляет собой мастерство Вергилия как поэта. Действительно, второго такого поэта в Риме не было. Август выбрал автора для своей «Энеиды» верно. Ни Проперций, ни Тибулл, ни Гораций, никто другой не смог бы справиться с той задачей, с которой справился Вергилий.
Я напоминаю вам, что наша сегодняшняя беседа посвящена творчеству и философии Публия Вергилия Марона. Я сознательно употребил сейчас слово «философии», потому что сам Вергилий многократно говорил о том, что он хочет оставить поэзию и заняться философией. Но только Август не давал ему этого сделать. Август ждал от него «Энеиды» и требовал продолжать работу над поэмой.
И действительно, в «Энеиде» есть потрясающие места, прежде всего – история Лаокоонта, текст, фрагмент из которого я вам сейчас привел. Мы знаем о Лаокоонте не только по тексту поэмы Вергилия. Мы знаем о нем по замечательной скульптурной группе, которая дошла до Нового времени в довольно плохом состоянии, но была блестяще реставрирована Микеланджело Буонарроти.
…Змеи же прямо
К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде
В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая,
Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,
Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись
И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
Тщится он разорвать узлы живые руками,
Яд и черная кровь повязки жреца заливает,
Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный.[184]
Так описывает гибель Лаокоонта Вергилий. В сущности, всё это мы знаем, даже те из нас, кто никогда не держал в руках Вергилиевой «Энеиды», потому что всё это изображено в мраморной скульптурной группе «Лаокоонт и его сыновья».
Итак, поэма дописана. Пусть она не дошлифована до конца, но она уже существует. Однако поэт не просто недоволен тем, чтó получилось. Он считает, что «Энеида» не должна увидеть свет. Он велит своему другу Варию сжечь поэму, если сам не успеет этого сделать. Из поездки на Восток он возвращается умирающим, требует «Энеиду», чтобы сжечь ее, но друзья не дают ему рукопись. Вергилий умирает, оставив завещание, в котором просит не публиковать ничего из того, что сам он не издал при жизни. Из всего этого ясно видно, что свою поэму Вергилий ощущает как неудачу.
Это и понятно. Лирик и поэт, в начале своего пути именно как лирик утверждавший ценность индивидуальности, теперь он вынужден отстаивать категорический императив над-индивидуальности. Он призван воспеть власть Рима над миром и власть принцепса, а именно Августа, над Римом и миром. Религиозная философия великого поэта сталкивается с притязаниями политической власти на особую духовную роль в мире будущего. Именно для этого Август поручил написать «Энеиду» Вергилию, а не кому-то другому. Поэт, обладающий таким потрясающим мастерством, человек такой скромности, застенчивости и такого лиризма должен обоготворить государство, его идеологию и личность его главы.
О проблеме Вергилия блестяще написал в одной из немногочисленных своих статей Сергей Ошеров, поэт-переводчик, который кроме переводов почти ничего не издавал. Всё-таки одну статью о Вергилии он написал. Она называется «История, судьба и человек в “Энеиде” Вергилия». Итак, Ошеров говорит о том, что перед Вергилием встает проблема Великого Инквизитора. Чем дальше работает он над «Энеидой», тем лучше понимает неспособность политического мессианизма, обоготворяющего государство и правителя, решить проблемы личности и свободы. Вергилий попадает в тупик. Идеология давит на личность. В результате личность человека, его индивидуальность, его внутренний мир, его свобода – всё окажется раздавленным идеологией. За двадцать веков до тоталитарных систем XX века, в которых всё это было реализовано, Публий Вергилий Марон увидел, до какой степени страшна такая идеология, понял, до какой степени больно за личность, за живого человека, который призван быть свободным. Отсюда – бесконечная боль последних книг, там, где описывается единоборство между Энеем и Турном, там, где описывается война, которую ведут эти два героя друг с другом. Эти тексты, эти книги, эти страницы больно читать. И когда их читаешь с болью, то хочешь не хочешь, а задумываешься над тем, как больно было их писать поэту. Я приведу всего лишь несколько строк из текста, который, повторяю, читать больно.