[Вопрос, касающийся взаимоотношений гражданина и власти]
Я, честно говоря, совсем не понял Вашего вопроса. Тем более что слышимость была не очень хорошей… Но мне кажется, что пример Марка Аврелия – это свидетельство того, что власть – это прежде всего ответственность. Сын его, Коммод, рассуждал совсем по-другому. Для него власть стала возможностью тратить неограниченные средства, устраивать праздники и жить, как ему хочется. Ничего подобного не было в жизни Марка Аврелия, который видел, что власть – это груз, власть – это тяжелая ноша, власть – это бремя, и прежде всего, повторяю вновь – ответственность.
Книга Марка Аврелия была написана на греческом языке, хотя автор был римлянином. И связано это, наверное, с тем, что он считал себя принадлежащим прежде всего к той культуре, которая дала миру греческую философию. Книга была написана как дневник. Если бы Марк Аврелий писал ее как наставление своим подданным, как трактат для чтения современниками, он бы, конечно, избрал латинский язык, потому что тогда бы его лучше поняли. Нет. Он писал эту книгу, фиксируя тот диалог со своей собственной душой, который он вел. Это одна из самых личных книг в истории человечества. Это даже не исповедь, а что-то другое, еще более личное и интимное.
Книга Марка Аврелия сначала была забыта, как в большинстве своем книги античных авторов. Затем ее стали издавать, переводить на новые языки, комментировать… Сегодня она принадлежит к числу самых известных книг, написанных в Древнем Риме. Если говорить о суммарном числе переводов, изданий, комментариев, то в этом смысле Марк Аврелий является одним из лидеров. Книга эта звучит особенно современно в XX веке. Поэтому я не случайно связал ту глубокую скорбь, о которой рассказывает нам Марк Аврелий, с внутренним состоянием своего героя, о котором говорит Мигель де Унамуно, и, на самом деле, с внутренним состоянием самого испанского писателя.
Древние римляне были для всего мира образцом дисциплины и организованности, а потом они эти качества потеряли. Например, современные итальянцы – самый безалаберный народ в Европе. Отчего это происходит? Грозит ли это другим народам?
Мне кажется, что римляне совсем не были уж очень дисциплинированным народом. Другое дело, что у римлян была профессиональная армия, а профессиональные воины в отличие от ополченцев (а греческая, скажем, армия была всегда армией ополченцев) были дисциплинированнее. Что же касается римского народа, то он всегда требовал хлеба и зрелищ! И я думаю, что по характеру своему взрывные, очень горячие и очень легко зажигающиеся римляне мало чем отличались от сегодняшних итальянцев. Когда читаешь римских писателей, поэтов, в частности, римскую сатиру, то в героях Ювенала, Персия или других писателей того времени узнаёшь сегодняшнего человека.
Святые отцы писали о стоиках как об окаменевших в бесчувственном самобытии. Не проповедуете ли Вы то же самое, проповедуя стоицизм на христианском канале?
Во-первых, я не проповедую стоицизм. Я говорю о книге только одного мыслителя. Во-вторых, я подчеркиваю, что Марк Аврелий во многом очень не похож на нас с вами. В-третьих, что касается Марка Аврелия, то я уже говорил вам о том, что это человек величайшей ответственности и призывающий своего читателя к ответственности. В-четвертых, если мы возьмем святых отцов, то очень многие из них цитируют философов-стоиков. А блаженный Иероним прямо говорит: стоики очень близки к нам, христианам. Повторяю и подчеркиваю: и Василий Великий, и Златоуст, и западные церковные писатели (Амвросий Медиоланский или блаженный Иероним) стоиков знали, стоическую философию использовали и отдельные элементы ее включали в свои рассуждения и в свои концепции, но, конечно же, в чем-то они со стоиками не соглашались.
Переведена ли эта книга на русский язык?
Книга Марка Аврелия «Наедине с самим собой» была переведена на русский язык два или три раза. Если не говорить о тех фрагментах из этой книги, которые встречаются в сочинениях святителя Димитрия Ростовского или у Тихона Задонского, то в дореволюционное время появился перевод Роговина, который был издан в издательстве Сабашниковых со вступительной статьей и комментариями, так же как Фукидид и его «История», трагедии Софокла, так же как книга, подготовленная в свое время Вячеславом Ивановым, «Алкей и Сапфо» и многие другие. Я думаю, что те из вас, кто постарше, помнят эти книги чуть большего формата, чем обычный: в серых обложках, напоминающих кожу. Они сделаны из бумаги, но внешне напоминают холстинку. Итак, в этом издании Марк Аврелий появился на русском языке впервые. А уже в наше время его вторично перевел и блестяще прокомментировал петербуржский ученый Александр Константинович Гаврилов, и работа Александра Гаврилова была издана в «Литературных памятниках» – тоже серия достаточно известная и популярная. Если же оценивать успехи этой серии, то я бы отнес гавриловское издание Марка Аврелия к одним из самых блестящих трудов «Литературных памятников».
Напоминаю вам, что наша сегодняшняя беседа была посвящена императору Марку Аврелию, который жил во II веке нашей эры и поэтому может быть назван младшим современником апостольской эпохи, его книге Τὰ εἰς ἑαυτόν, или «Наедине с самим собой», его призыву к читателю и собеседнику: быть ответственным и дорожить временем, потому что каждый день может оказаться последним. И поэтому задача – именно сегодня сделать что-то доброе и именно сегодня не совершить ничего дурного.
Средневековая поэзия 17 февраля 1998 года[191]
Что такое Средневековье? Осталось ли от этой эпохи что-либо, без чего трудно себе представить нашу сегодняшнюю жизнь, внутренний мир современного человека и что-то такое, что нам по-настоящему дорого? Разумеется, это готические соборы на Западе: в Шартре, в Реймсе, в Кёльне, Нотр-Дам в Париже. Это такие же соборы на Руси: Киевская и Новгородская София, Дмитриевский и Успенский соборы во Владимире… А что еще? Только ли крестовыми походами, рыцарскими турнирами и проявлением воинской доблести вошли в историю так называемые «темные века»?
Я хочу напомнить, что этот термин, Dark Ages, раньше историками употреблялся для обозначения первых веков Средневековья: V, VI, VII, VIII, IX веков, которые лежат между античностью и Средними веками. А теперь этот термин распространяется уже на всё Средневековье. В сущности, Dark Ages сегодня – это синоним словосочетанию Middle Ages. Итак, всё-таки были ли сделаны в те времена настоящие открытия, впитавшиеся теперь в нашу жизнь и составляющие ее фундамент, как это произошло с греческой трагедией и античной философией (потому что понятно, что без античной философии очень трудно представить себе человека сегодня); как это произошло с тем, чтó подарила нам эпоха Возрождения, начиная с Данте и его «Божественной комедии» и кончая уже поздним Возрождением; как это было с Возрождением на Руси, которое нам подарило преподобного Сергия и иконопись Андрея Рублёва? Было ли что-то такое в Средние века, что осталось навсегда, или нет?
Иногда кажется, что культура Средневековья сегодня уже никому не интересна, кроме ее исследователей, кроме ученых, кроме специалистов. Суеверия, вера в предзнаменования и силу заклинаний, обрядоверие, фетишизм – всё это, разумеется, живо и сегодня. Однако привлекают все эти явления человека, который не умеет или не хочет думать и, главное, который не привык читать. И поэтому в средневековом варианте эти явления могут заинтересовать сегодня только ученого. Учиться у средневекового суевера суевериям сегодня вряд ли кто будет, потому что суевериям учатся на практике, а не по книжкам.
Да, я употребил слово «фетишизм». Действительно, Средневековье отличает особое отношение к вещи. Конечно же, любимые вещи есть у нас и сегодня. Но тогда у вещей были имена, и вообще к ним относились как к живым. В «Песни о Роланде», например, описывается, как Роланд разговаривает со своим мечом. У этого меча, разумеется, есть имя – Дюрандаль; рог, в который Роланд трубит, носит имя Олифант, а меч его друга Оливье называется Альтеклер. Это тоже его имя. И вообще, повторяю, к этим вещам относятся как к живым.
Что же касается святых, то почитались в Средние века не они сами, а их мощи. Их мощи именно как предмет, от которого исходит сила, помощь, защита. Известно, например, что один подвижник, решивший перебраться на новое место, был убит жителями близлежащего города, которые не могли и мысли допустить о том, что лишатся его мощей. Наличие мощей святого почти автоматически обеспечивало бы их городу какой-то минимум безопасности и благополучия. Я думаю, многие из вас помнят, что уже в XIX веке в «Братьях Карамазовых» у Достоевского описывается, как жители города, в котором происходит действие романа, расстраивались оттого, что в их монастыре не было мощей. Это тоже реакция, в общем, не вполне верующего, скорее, секулярного человека на то, что вот этого зримого знака присутствия благодати Божией у них нет.
Новозаветный рассказ о страданиях и смерти Иисусовой звучал в Средние века на Западе, разумеется, на непонятной латыни, и поэтому он просто не был усвоен человеком Средневековья. Другое дело – конкретный предмет. Вот почему рассказ о Тайной вечере и евангельские слова «един от воин копием ребра Ему прободе, и абие изыде кровь и вода»[192] воплощаются в культ Святого Грааля, той Чаши, которую сначала Христос взял в руки во время Тайной вечери и благословил словами «Пийте от нея вси», а затем в нее, согласно средневековой легенде, которая будет потом пересказана Кретьеном де Труа, Иосиф Аримафейский собрал кровь, которая излилась из язв на теле Иисуса. Предмет гораздо понятнее евангельского рассказа, и поэтому предмет становится объектом веры средневекового человека.
Увы, приходится признать, что кроме того, что было сделано в узком кругу церковных интеллектуалов в Средние века – церковных интеллектуалов типа Абеляра или Бернарда Клервоского, типа Ансельма Кентерберийского на Западе и авторов «Повести временных лет», наших летописцев или святителя Кирилла Туровского; кроме того, чтó было сделано людьми, спрятавшимися в замкнутом мире средневекового монастыря, ничто другое в средневековой культуре сегодня нас не трогает и, в сущности, уже не живо.