Среди язычников (например, Сократ) и среди представителей других религий (например, Ганди) есть удивительные праведники и люди огромной внутренней чистоты. И не только Сократ и Ганди, но Марк Аврелий со своей удивительной книгой «Наедине с самим собой» и вообще вся стоическая философия; Клеанф, о котором рассказывает Плутарх, что ночью этот замечательный мыслитель и философ молол муку и пек хлеб для того, чтобы заработать на жизнь, или поливал, как поденщик, огород какого-то богатого человека только для того, чтобы днем заниматься философией и писать свои философские труды. Плутарх патетически восклицает: «Он той же самой рукой, какой писал свои трактаты о Луне и звездах, о Солнце и небе, – молол муку и пек хлеб по ночам!» Человек жил чистой и удивительной жизнью, и, конечно же, жизнь его достойна подражания. А был он язычником.
А Сократ, которого мы не напрасно называем «совестью человечества»? Сократ – человек удивительной внутренней честности, удивительной простоты. Сократ, поставивший людей не только своего времени, но всех следующих без исключения поколений, вплоть до наших современников, перед самыми важными вопросами жизни, перед проблемами честности, верности. Как можно сказать, что Сократ не заслуживает величайшего уважения? А ведь язычник! А среди христиан есть люди страшные, безнравственные, злые… Не буду перечислять, достаточно вспомнить одного Иоанна Грозного, который умудрялся совершать чудовищные жестокости и в то же самое время не расставался с Псалтырью и молитвословом.
Прав Блез Паскаль: мученики действительно есть среди представителей других, самых неожиданных и далеко не всегда симпатичных нам религий и верований. Прежде всего, конечно, опять вспоминается Ганди… И тот же Сократ – тоже мученик. И Ицхак Рабин – премьер-министр Израиля, человек мира, человек, убитый именно за то, что он хотел мира и сделал для того, чтобы этот мир наступил, очень много. Если бы не было таких людей, считает Паскаль, то Бог был бы слишком явен. «Но, – продолжает великий физик, математик и богослов, – всё, что проявляется в мире, не означает ни полного отсутствия, ни явного присутствия Божества».
Повторяю, Паскаль говорит о том, что мы наблюдаем за происходящим в мире: за явлениями естественными, за историей, за людьми, – и всё, что мы видим, не означает ни полного отсутствия, ни явного присутствия Божьего. «Всё, – говорит Паскаль, – свидетельствует о присутствии сокровенного Бога. Он скрывается от испытующих Его и открывается ищущим Его». Бог скрывается от тех, кто хочет Его испытывать, кто хочет доказать Его присутствие или, наоборот, Его отсутствие. Но тем, кто Его ищет, Он открывается. Бог скрыт, «сокровен», как говорится в книге пророка Исайи. «Бога не видел никто никогда»[208], – восклицает апостол и евангелист Иоанн Богослов.
А в книге Исход говорится о том, как Моисей просит Бога показать ему славу Свою. «И сказал Господь: Я проведу пред тобою всю славу Мою и провозглашу имя Ягве пред тобою; и кого помиловать – помилую, кого пожалеть – пожалею. И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых. И сказал Господь: вот место у Меня, стань на этой скале. Когда же будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду. И когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лицо Мое не будет видимо»[209]. Так сказал Бог Моисею. В результате пророк и боговидец видит только след Божьего присутствия, и ничего больше.
Сокровенное же присутствие Божие в мире, присутствие, которое невидимо, присутствие, которое даже иногда не ощущаемо, – разумеется, смешит язычников, которые привыкли к тому, что их боги явлены миру в виде статуй, в виде идолов. Такая жалоба на то, что язычники смеются над теми, кто верует в Бога невидимого, есть в книге псалмов: «Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне на всякий день: “Где Бог твой?”»[210] Язычники смеются над теми, кто верует в Невидимого: «А где Он, этот ваш Бог, почему, если Он так силен, мы Его не видим?» Так было в древности, но так бывает и теперь: люди смеются и говорят: «Если бы ваш Бог был так силен, Он бы явил Себя, Он бы защитил вас». А Бог действует скрыто. И слова Евангелия «Бога не видел никто никогда» говорят, конечно, не только о том, что нельзя увидеть Бога в лицо, они говорят и о том, что действие Божие в мире тоже зачастую бывает невидимо.
В жизнеописании преподобного Тихона Калужского, святого, который подвизался поблизости от городка Медынь во второй половине XV века, есть такая история. Рассказывается о крестьянке, которой явился уже усопший к тому времени святой, и она, увидев его, сказала: «Если ты святой Тихон, то помогай мне скрыто, а если это наваждение, исчезни». Вот она, православная вера простого, но абсолютно открытого Богу человека: если ты святой, если ты от Бога, то помогай мне скрыто, так, чтобы я сама не знала, что ты мне помогаешь, а если это наваждение – долой, мне оно не нужно. Бога надобно почувствовать. Увидеть Его невозможно, знать, что Бог помогает, тоже невозможно – это можно только чувствовать, только ощущать сердцем.
В Закарпатье в 1960-е годы жила старая монахиня, которую звали матушка Феофания. Была она врачом, училась, по-моему, на медицинском факультете Московского университета и рассказывала о том, что ее профессор как-то во время лабораторных занятий, увидев, как хорошо она проанатомировала какой-то объект, данный в анатомичке для работы, сказал, обняв ее за плечи: «Ну как, теперь ты поняла, что твоего Бога нет?» И она, будущая матушка Феофания, тогда еще просто студентка, воскликнула: «Нет, я поняла как раз совсем другое: “Вся премудростию сотворил еси”». «Я поняла, – сказала она, – что Ты, Господи, всё сотворил премудро». Оба: и профессор, и его студентка, – были в тот момент абсолютно честными. Но только один увидел в этом анализе, в этой работе отсутствие Бога, а другая – Его всеопаляющее присутствие. И так всегда, и так уже не первое столетие. Глядя на одни и те же факты, оперируя одним и тем же материалом, люди видят либо отсутствие Бога во всём этом, либо Его присутствие. А «Бога не видел никто никогда», увидеть Его невозможно, Его можно только почувствовать, почувствовать сердцем.
Полнота Божия обнаруживается в проповеди и в самой фигуре Иисуса. Не случайно же потом воскликнет апостол Павел, что «в Нем обитает вся полнота Божества телесно»[211]. Но – и я возвращаюсь к тому, чтó говорил на эту тему Блез Паскаль, – Иисус жил неузнанным среди людей. «Так, – восклицает Паскаль, – и правда Его пребывает тоже без внешних отличительных признаков среди обыденных истин, так и Евхаристия – среди обыкновенных хлебов».
Да, действительно, Иисус жил неузнанным среди людей. Историки, современные евангельским событиям, историки, которые сохранили в своих трудах информацию о зачастую самых незначительных событиях того времени, практически ничего не знают об Иисусе. У Тацита и Светония, а затем у Лукиана есть только какие-то отрывочные свидетельства о Нем, свидетельства, на основании которых нельзя, в сущности, сделать никаких выводов. Итак, историки, современные Ему, Иисуса не заметили. Римские писатели, философы, мыслители тоже не заметили Иисуса. Мало того, к этой незамеченности Его современниками прибавляется еще целый ряд хронологических несообразностей в самом Евангелии. Так, например, перепись, о которой говорится в начале Евангелия от Луки, имела место, скорее всего, в 6 году нашей эры. А Ирод, который является героем этого евангельского рассказа, умер за десять лет до переписи, в 4 году до нашей эры.
Как разобраться с этими хронологическими несоответствиями, несообразностями, противоречиями? На самом деле никак, потому что если мы будем опираться только на чисто внешние, фактологические доводы, то и Евангелие можно подвергнуть весьма жесткой критике в смысле его достоверности. Но кроме этих фактологических доводов у нас есть другие доводы, значительно более важные. У нас есть наше собственное сердце, которое откликается на содержащийся в Евангелии призыв Иисуса. И когда сердце откликается, когда оказывается, что Иисус обращается со своей проповедью не к кому-то вообще, а именно ко мне, сегодня открывшему Евангелие, когда я понимаю, что Он говорит не с какими-то своими, неизвестными нам слушателями, а со мной, тогда оказывается, что в моих руках есть довод значительно более серьезный, чем те несообразности в хронологии, которые можно найти в Евангелии. И этот довод, который есть у меня, этот довод – в пользу Евангелия, потому что оно обращено ко мне, оно написано для меня, оно меня делает другим.
Иисус жил и проповедовал скрыто, скрыто от глаз современных Ему историков и философов. И сегодня происходит то же самое: очень часто Он тоже остается как бы незаметным для многих, остается Богом неизвестным. Французский поэт и писатель Поль Клодель рассказывает о том, что он в отношении религии, в отношении веры во Христа был абсолютно нейтральным. Он не воспринимал христианство как какую-то истину, он вообще не задумывался никогда о том, что такое христианство, что такое Евангелие, и никогда не брал в руки Библию. И вот однажды в рождественскую ночь он решил пойти в собор Парижской Богоматери, потому что он, молодой поэт, считал, что там во время торжественного богослужения он может найти что-то такое, что может стать материалом для его поэзии, для его стихов. Пришел, стоял у колонны, слушал пение мальчиков, облаченных в белые стихари, и вдруг что-то его пронзило. Как он потом скажет, «я почувствовал, что Он здесь». Почувствовал – и стал другим. Пришел домой и нашел Библию, единственную, которая была у них в доме, подаренную его сестре Камилле ее подругой-протестанткой. Нашел и начал читать. «Три года, – говорит Поль Клодель, – я читал эту книгу и, читая ее, боролся с Богом, как некогда боролся с Богом патриарх Иаков». А затем поверил, затем откликнулся на тот призыв, который услышал ночью во время рождественской службы в соборе Парижской Богоматери. Вот вам одна история обращения, история встречи.