science (наука), pensée (мысль) или les idées (идеи). Идеи оказываются животворны. Viviantes les idées! – восклицает поэт: животворные, животворящие идеи, они преобразуют мир. Мир, судьбу которого может спасти только l’avenir (будущее). В это будущее ведет своего читателя Верхарн, хотя, в общем, остается абсолютно непонятным: а что именно ждет человека в будущем и почему его спасет наука? Стихи эти с их наивной верой в прогресс, с их наивной надеждой на будущее и на науку, которая выведет человечество из тупика, – стихи эти сегодня кажутся очень несерьезными, с точки зрения их содержания. С автором (с его взглядами, я имею в виду) абсолютно невозможно согласиться.
Но когда эти стихи читаешь и в них вчитываешься, вдруг понимаешь, до какой степени они прекрасны. И тогда останавливаешься и задумываешься: а чем же именно они так хороши? Что же именно в них привлекает? И оказывается, что это мир, солнце, небо, это безбрежная высота, которую видит поэт и в которую он зовет своего читателя. Это свет, льющийся, сияющий, всё пронизывающий и всё собой наполняющий. Это деревня, цветы, луга, леса. Это, повторяю, мир, в котором везде присутствует Бог. Это тот Angelus, вечерний Angelus, который несется над полями несмотря ни на что: несмотря на то, что города всё больше захватывают пространство, несмотря на то, что всё больше поднимается дыма из заводских труб и всё тяжелее и тяжелее гремят составы по железным дорогам. Несмотря на это всё мир остается прекрасным. И колокол так же звенит и так же зовет к молитве человека. Тот мир, который с такой любовью был нарисован Верхарном в первых книгах его стихов, мир, казалось бы, уходящий, уничтожить невозможно. Он продолжает жить, быть может, не всегда поблизости от нас, а иногда только в глубинах нашей памяти. Но именно в нем, именно благодаря ему человек обретает себя.
На закате дней поэт, безвременно и случайно погибший под колесами поезда, возвращается к тем ориентирам, с которых начал. Angelus, вечерний звон колокола; поле, благоухающее спелой пшеницей; коровы, возвращающиеся домой; запах свежего хлеба, и снова Angelus…
Поэт погиб, раздавленный тем самым городом-спрутом, о котором он так много размышлял и с которым он находился в таких трудных отношениях, с одной стороны, понимая, что за этим городом будущее, с другой стороны, не желая этого будущего. Верхарн как мыслитель, Верхарн как философ со своею почти детской в ее наивности верой в прогресс сегодня кажется уже очень несовременным. Но Верхарн-поэт, так удивительно чувствовавший мир, так поразительно изобразивший его красоту, продолжает жить. И он как раз (не мыслитель, а именно поэт) выводит нас из тех тупиков, в которых порой оказываемся и мы на пороге уже не XX, а XXI века.
Я напоминаю вам, что сегодня мы говорим о поэзии Эмиля Верхарна, бельгийского поэта, работавшего на рубеже XIX и XX веков; человека, который в начале века казался самым современным из поэтов; человека, который еще во время своего учения в Лёвенском университете поразил современников тем, что заговорил по-новому, абсолютно по-новому в своих стихах. «Коровница», «Lavacheure» – это стихотворение появилось в 1878 году, и именно оно привело к скандалу. Потому что запах скотного двора почудился в нем читателям. Я напоминаю вам, что Верхарн в первых своих стихах смутил читателя тематикой (я имею в виду «Фламандок»), а потом поразил, особенно русского читателя, темой города.
Значит, всё-таки Верхарн не справился с задачей?
Почему не справился? Мы с вами не можем, как мне кажется, говорить о таких больших поэтах, о больших художниках, мыслителях или ученых «он справился» или «не справился». Давайте не будем превращать наш эфир в школьный урок, во время которого учитель выставляет оценки: одному ставит «пятерку», другому «четверку», третьему «тройку с минусом», – и не будем ставить оценки ни Верхарну, ни Микеланджело, ни Леонардо да Винчи, ни отцу Павлу Флоренскому, ни кому другому.
Изумительная передача, отец Георгий, спасибо Вам огромное. Я хоть и германист, но слышала только имя Верхарна и ничего абсолютно о нем не знала.
Спасибо Вам. Я хочу напомнить нашим слушателям, что на немецком языке Стефан Цвейг написал замечательную книгу об Эмиле Верхарне[232]. Этот писатель дружил с Верхарном, бывал у него в гостях. Во время войны, оказавшись в стране, которая воевала с Бельгией, Цвейг узнал о смерти своего друга, написал это удивительное надгробное рыдание в прозе, маленькую биографию Верхарна. Найдите эту книгу и прочитайте ее непременно.
Простите, отец Георгий, но Вы не дослушали мой вопрос. Ведь у Есенина, в принципе, та же самая коллизия происходит, но он понимает, что надо справляться с ситуацией, может или не может он ставить эту задачу – он как раз размышляет об этом, а у Верхарна этого мотива даже нет – размышлять об этом или не размышлять. Он как бы приспосабливается к новой среде…
Я не понимаю, почему нет, как Вам кажется, у Верхарна мотива мысли. Как раз меня, например, отпугивает от многих стихов Эмиля Верхарна то, что он слишком уж жестко пытается утвердить диктатуру мысли в нашей жизни. Эта вера в прогресс, вера в будущее и науку, которой во многом жил поэт, как раз была на одном из этапов его творчества ответом на вызов времени. Но, как я вам уже говорил, в конце концов через этот поверхностный ответ на вызовы времени прорывается ответ другой, более важный и значительно более серьезный: тот мир, который уходит, тот мир, который пожирает город-спрут, должен быть сохранен в глубинах нашего «Я». И тогда из глубины сердца он начнет работать на нас и на будущее, и мы не погибнем и не будем раздавлены, если Angelus будет раздаваться не только с сельской колокольни, но и из глубины сердца каждого человека.
Стоит ли всё сохранять в себе, что было в прошлом? Может, идти вперед, не оглядываясь на какие-то вещи? Что говорит об этом данный поэт?
Трудно сказать, чтó об этом говорит поэт. Мне кажется, что его стихи, прежде всего «Фламандки» и «Монахи», говорят очень о многом. Я могу с Вами поделиться только своим опытом. Мне кажется, что приобретенное нами в детстве, тот мир, в котором мы выросли, всегда очень важен для нашего будущего. Мне вспоминается в связи с этим восклицание Николая Гумилёва: «Солнце, сожги настоящее ради грядущего, но помилуй прошедшее!» Прошлое важно не само по себе, не как предмет изучения, не как предмет любования, но именно ради будущего. Нам важно не прошлое как таковое, а именно тот опыт, который был накоплен в прошлом. Вот этот опыт очень важно унести в будущее в заплечном мешке.
Вообще, рубеж XIX и XX веков – это действительно какой-то перелом. Потому что в это время по всей Европе растут огромные заводы, в это время опутывает мир всё больше и больше сеть железных дорог, появляются автомобили, воздвигаются многоэтажные и многоквартирные дома. Мир меняется, мир становится другим. В десятки раз увеличиваются тиражи газет, книги печатаются тоже уже совсем другими тиражами. И человечество вдруг оказывается в новых условиях. Сегодня и мы тоже очень быстро переходим в новые условия, и вот здесь, в ситуации стремительно развивающегося прогресса очень важно сохранить самого себя. Мне представляется, что поэзия Верхарна помогает сделать это.
Я очень рад, что Вы подняли эту замечательную тему. Я бы определил ее как протест против урбанизации и унификации. «О, эти города, напитанные ядом гнилого золота! О каменные вопли, взлеты и жесты дыма…»[233] Я думаю, что это именно нас и привлекает в Верхарне – протест против унификации и урбанизации.
Спасибо Вам. Я бы только всё-таки не называл тему Верхарна словом «протест» – это что-то другое, несравненно более глубокое, чем простой протест. Я бы сказал, что в творчестве Верхарна мы сталкиваемся с поисками дороги, с поиском выхода из того мира, в котором человек оказывается не по своей воле.
Мы с вами тоже живем в очень быстро изменяющемся мире. Тот уровень технического развития, который описывался только в фантастических романах какие-нибудь двадцать или тридцать лет назад, сегодня уже становится чем-то абсолютно естественным и реальным. И если еще недавно какой-то невероятной новинкой и чудом техники казался факс, то сегодня мы уже живем в эпоху электронной почты и интернета и прекрасно понимаем, что по электронной почте можно послать не только текст, но и рисунок, и рукопись. Человечество – и мы с вами в частности – оказывается не готовым к тому стремительному изменению реальной ситуации, в которой мы живем.
И возникает вопрос – тот вопрос, который поставил и предельно четко сформулировал Верхарн: как сохранить самого себя в этих очень непростых условиях? Сохранить себя можно только одним способом: не уходя от главного, сохраняя в сердце главное. Это главное, как мне представляется, в поэзии Верхарна обозначено словом Angelus. Напоминаю, что Angelus – это молитва «Богородице Дево, радуйся», Ave Maria в латинской традиции. В общем, конечно, от того, что в Бельгии крестьяне читали эту молитву на латыни, а мы с вами ее читаем по-славянски, ничего не меняется. Есть среди стихотворений Верхарна одно, довольно позднее, где он описывает паломника, который идет к Божьей Матери в Монтегю. (Кстати говоря, паломничество в Монтегю в студенческие годы совершила Ирина Михайловна Поснова, главный редактор издательства «Жизнь с Богом», главный редактор той брюссельской Библии, которой мы с вами все пользуемся.) И вот на дороге в Монтегю, на дороге, которая ведет к Матери Божьей, человек обретает самого себя, вновь становится самим собой, человек находит выход из тех тупиков, в которые загоняет его жизнь. На той дороге, где он вслушивается в вечерний Angelus.
Я напоминаю вам, что мы работаем в прямом эфире. Наша сегодняшняя беседа посвящена творчеству и духовным исканиям Эмиля Верхарна, великого бельгийского поэта рубежа XIX и XX веков, поэта, который теперь уже переведен на все языки мира, хотя писал он по-французски. Интересно, что именно в это время маленькая Бельгия становится одним из литературных центров Европы. Здесь живет Верхарн, здесь трудятся Морис Метерлинк, Жорж Роденбах, Шарль Ван Лерберг и многие другие писатели и поэты, которые потом войдут в историю мировой литературы. Очень маленькая, незаметная на карте Бельгия становится на рубеже XIX и XX веков литературной столицей мира.