Итак, искусство, мастерство поэта – это нечто такое, что наделяет его слово особой силой, превращает обычный текст в зеркало, в котором мы и самих себя можем разглядеть, и мир увидеть лучше, если поэт действительно мастер.
Какое у Вас осталось впечатление от Лотреамона? Потому что для большинства людей этот автор просто сгусток мерзости. Как пробиться через этот первый пласт и увидеть за этим кажущимся великую боль и страдание?
Мне кажется, что та мерзость, о которой говорит поэт в своих стихах, всё-таки в той или иной форме всегда есть и в нас. И катарсис происходит, именно когда вчитываешься в такие стихи. Потому что, проходя от строчки к строчке, со страницы на страницу, словно через болото, понимаешь, что это болото, которое засасывает не только автора, но и нас с вами тоже засасывает. И часто бывает так, что поэт, сам погибая, выводит из этой трясины своего читателя. В этом смысле совершенно удивителен образ Вергилия у Данте в «Божественной комедии». Вергилий выступает в качестве проводника, проводит Данте по кругам ада и выводит его в конце концов к свету. Так же и любой другой поэт проводит своего читателя по кругам собственного ада. И в большинстве случаев всё-таки выводит к свету, хотя сам зачастую не добирается до конца, остается где-то на полпути.
Перед началом Рождественского поста я попросила двух своих внучек написать свой рассказ, посвященный Рождеству. И открылось что-то сокровенное. Они рассказывают мне свои сны, но такого откровения, как в этих рассказах, раньше не было. Оказывается, дети видят духовные сны: они видят и Христа, и Богородицу, и настолько всё это необыкновенно. Правильно ли то, что я вывела их на такое откровение?
Я не уверен, что мы должны просить наших детей и внуков рассказывать о своих снах, но я абсолютно уверен, что просить их писать стихи, или дневники, или очерки в прозе абсолютно необходимо. Потому что, воспользовавшись художественным словом, воспользовавшись поэтическим языком, человек может рассказать что-то такое, что никогда не сумеет рассказать в нелитературной форме. Раньше, когда детям непременно полагалось писать стихи, непременно полагалось сочинять какие-то рассказы в качестве подарка своим старшим к Рождеству или к Пасхе, в этом было очень много мудрости. Ведь в творчестве человек всегда раскрывается особым образом, и творчество всегда дает возможность человеку и в самом себе даже увидеть что-то, чего он прежде не видел. Поэтому я и говорю, что поэзия сродни исповеди. В поэтическом творчестве присутствует что-то такое, что больше нигде, может быть, в жизни не проявляется: только в нашей исповеди и в творчестве.
Я хотел бы вернуться к теме Возрождения. Мне кажется, что нельзя говорить, что в эпоху Возрождения возникло новое представление о человеке, отличное от средневекового. Скорее, сместились акценты. Мироощущение возрожденческого человека не чувствует своей греховности и оправдывает любые свои проявления ради самовыражения. Есть легенда о Микеланджело, о том, что он убил человека, которого распял для того, чтобы сделать скульптуру Христа. Мне кажется, что эта легенда, по крайней мере, передает дух Возрождения и последующего развития европейской цивилизации.
Да, я понял Вашу реплику. Что касается Микеланджело, то это всё-таки легенда. Что касается Возрождения, то, Вы знаете, ведь нельзя же этот огромный период в истории человечества представлять себе как одну поведенческую модель. Во все эпохи живут самые разные люди, и современниками оказываются очень часто великие святые и страшные грешники. Настоящие злодеи, которые входят в историю как страшное предупреждение для будущих поколений, – и те люди, до которых нам хочется расти и которым нам хочется подражать. Так бывает всегда. Если мы с вами возьмем XX век, то тоже увидим, что, с одной стороны – это век великих подвижников и мучеников, людей удивительной чистоты и внутренней красоты, а с другой стороны – это век великих злодеев. Так вот, спрашивается: как войдет XX век в историю? Как век святых, которых можно с легкостью перечислить: как век патриарха Тихона и святой Елизаветы, как век Матери Терезы и Шарля де Фуко, как век новомучеников Соловков и ГУЛАГа и Максимилиана Кольбе – или как век Гитлера и Муссолини, Сталина и Берии и многих, многих других? Можно нарисовать один портрет XX века и можно нарисовать совсем другой портрет XX века.
То же касается и эпохи Возрождения. Есть Возрождение, которое изображено в книге у Алексея Федоровича Лосева, в главе «Обратная сторона титанизма», но есть и Возрождение великих святых и замечательных художников, подвижников, богословов, людей удивительной чистоты. Поэтому давайте не связывать с Возрождением одно только явление, один только тип поведения. Это абсолютно недопустимо. В каждую эпоху в истории человечества бывает всё. Я бы не сказал, что Возрождение оправдывает все проявления человеческого. Нет, Возрождение – это всё-таки и эпоха огромного духовного роста. Но давайте не будем сегодня говорить об этом слишком подробно. Я когда-нибудь посвящу специально разговор этой теме.
Вы правильно говорите, что поэт – преобразователь действительности. Но я бы сказал, что поэзия не делает человека лучше, более того, и культура не делает человека лучше. Для примера: в Югославии есть город Мостар, там был уничтожен тысячелетний мост, памятник архитектуры. Так вот, приказ о его уничтожении подписал человек, который сам был поэтом, печатался и в свое время возглавлял кафедру искусствоведения.
Последний пример очень ярок и очень страшен. И, как это ни парадоксально, но думается мне, что простой человек никогда бы не отдал такого приказа, что как раз такого рода приказы отдают интеллигенты. Человек, который относится к искусству, к истории, к поэзии, к архитектуре как профессионал, может профессионально принять решение о том, что «этот объект» надо уничтожить. Надо сказать, что у нас в России, в Советском Союзе тоже решение об уничтожении памятников прошлого принимали зачастую не самые бескультурные люди. Да, нам бы хотелось сказать, что их принимали самые безграмотные из наших правителей. Нет, увы, это не совсем так. И тут, думается мне, надо вспомнить об одном слове, которое я уже сегодня произносил. О слове «честность». В искусстве очень важна честность. И когда ее не хватает, тогда мастер может стать удивительно безнравственным, тогда мастер может стать разрушителем, тогда мастер может оказаться безжалостным по отношению ко всему, что создано другими. Потому что, утратив честность, он начинает считать, что сам он может создать что-то не хуже, поэтому ему не жаль творчества другого. Значит, честность, целомудрие должны непременно присутствовать в наших взаимоотношениях с миром. Мы очень узко понимаем слово «целомудрие», исключительно в сексуальной сфере его применяем. Задача заключается в том, чтобы распространить целомудрие на все сферы жизни. И в отношении к искусству мы тоже должны быть целомудренны.
Как бы Вы прокомментировали известное положение, что у хороших поэтов стихи рождаются без труда, что им «диктует муза», как говорила Ахматова?
Если обратиться к архивам поэтов, то мы увидим, что одни стихотворения возникают очень просто и действительно рождаются сами собой, а над другими поэты работают долго и упорно, с множеством черновиков. Достаточно хорошо изданы в настоящее время черновики Пушкина. И из этих материалов мы видим, как упорно работал Пушкин над своими стихами. И если Вы вспомните его эпиграмму, написанную на окончание «Евгения Онегина» – «Миг вожделенный настал, окончен мой труд многолетний», – то там Пушкин сравнивает себя с подённым работником, подчеркивает, что он так же трудился над своим романом, как трудится подённый работник на поле или где-то еще, где приходится ему трудиться до седьмого пота. Поэтому очень по-разному рождаются стихи. Римляне говорили, что написанные стихи надо отложить и спрятать на девять лет, чтобы они девять лет полежали в полной неизвестности; потом поэт должен к ним вернуться, перечитать их и переделать. И, наверное, для кого-то этот принцип важен, а у кого-то очень легко рождаются стихи, так что тут единого пути нет. И нельзя сказать, что если поэт работает мгновенно и пишет без черновиков, он настоящий мастер, а если работает с трудом и с десятками черновых вариантов, значит, это какой-то ремесленник, стихи которого не имеют права на жизнь. Нет, всё на самом деле гораздо сложнее. Но подчеркиваю, что поэтическое творчество касается тех струн души, о которых мы часто забываем, тех струн души, до которых мы очень часто не добираемся. И в этом смысле поэтическое творчество действительно сравнимо только с исповедью.
Недавно я побывала на выставке «Незабываемая Россия глазами британцев» и там увидела портрет Воронцова, о котором Пушкин сказал в своей эпиграмме, что он полуподлец и что «будет полным наконец». Но, судя по его лицу и по рассказам экскурсовода, это был благороднейший человек. И вдруг такая эпиграмма! Где же тут честность?
Он не только был благородным человеком, но еще, кроме всего прочего, во время южной ссылки Александра Сергеевича Пушкина он его всячески оберегал, защищал и не давал в обиду. Но он был представителем власти, той власти, которая Пушкина обидела, наказала, отправила в ссылку. И отсюда между Воронцовым и Пушкиным возник чисто человеческий конфликт, в котором Воронцов был на очень высоком уровне, он очень стойко выдерживал эту ненависть Пушкина, а Пушкин, увы, бушевал и писал всякие полные злобы эпиграммы. Но он был откровенен в этих эпиграммах, потому что он как раз о той своей злобе, которая внутри него бушевала, в них рассказывал. Может быть, кому-то сравнение этих эпиграмм с действительностью и поможет выйти из тупика. Если мы с вами будем Пушкина идолизировать, превращать в этакого античного бога поэзии, то нам будет очень неприятно читать в его сочинениях эту эпиграмму. И мы тогда либо вычеркнем эпиграмму из собрания сочинений, либо попытаемся представлять себе Воронцова не таким, каким он был, а таким, каким он казался Пушкину в ту минуту, когда эпиграмма была написана. Но это нам не поможет. А вот если мы с вами вдумаемся в то, каким был Воронцов, вчитаемся в эпиграмму и поймем, как бушевало всё внутри у Пушкина, когда он ее писал, то нам это поможет выйти из каких-то личных тупиков, которые возникают в наших личных отношениях с самыми разными людьми. И вот тут и произойдет чудо, которое совершается благодаря присутствию поэзии в нашей жизни, – когда Пушкин своей ошибкой, своим падением (потому что действительно эта эпиграмма – и ошибка, и падение) вылечит нас и, быть может, вытащит нас из тупика нашей с вами ненависти.