Знаменитый итальянский историк Паскуале Виллари в своей классической трехтомной монографии «Макиавелли и его время» (Милан, 1895–1897), исходя из этого свидетельства Джулиано Риччи, замечает, что Макиавелли написал «Esortazione…», чтобы прочитать его в одном из тех религиозных братств, что существовали в те времена во Флоренции, вложив в него под покровом религиозной слащавости скрытую иронию (Vol. II. Р. 414). При этом он относит этот текст к числу тех сочинений Макиавелли, что имеют малое или никакого значения. Ничего, кроме шутливой болтовни, не увидел в этом сочинении и Бенедетто Кроче («Conversationi critiche». Serie IV. Bari, 1951. Р. 16).
Иначе оценивает «Esortazione…» Роберто Ридольфи в книге «Vita di Niccolo Machiavelli» (Roma, 1954), выдержавшей к настоящему времени семь изданий. С его точки зрения, этот текст, написанный Макиавелли в конце жизни (хотя вообще единого мнения по поводу того, когда «Слово увещательное…» было написано, у специалистов нет до сих пор), говорит о том, что Макиавелли не были чужды серьезные размышления о Боге. «Esortazione…» – не шутка, а pie e tristi pagine, то есть «благочестивые и печальные страницы», текст, в котором автор приносит читателю и свое собственное покаяние, почти завещание Макиавелли.
Есть все основания, чтобы согласиться с Р.Ридольфи, поскольку антиклерикалы П.Виллари и Б.Кроче, цель которых заключалась в том, чтобы увидеть в Макиавелли не только антиклерикала, но просто безбожника, не привели никаких доказательств в обоснование своего тезиса и, в сущности, повторили тезис тех многочисленных католических авторов былых времен, которым автор «Государя» казался страшным врагом христианства и чуть ли не дьяволом во плоти. И это понятно. Макиавелли – безжалостный критик духовенства, в духе Боккаччо и его «Декамерона» не устающий напоминать своим читателям о том, что «первое, за что мы должны благодарить Церковь и попов, это то, что итальянцы потеряли всякое уважение к религии и стали дурными».
Однако нельзя не вспомнить и о том, что в тех самых «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», откуда взято процитированное в предыдущей фразе утверждение, есть и такие слова о «нашей религии», то есть о христианской вере: «Она бы погибла, если бы святой Франциск и святой Доминик не возвратили ее к ее началу. Но они своей нищетой и примером жизни во Христе восстановили ее в сердце людей, где она уже почти совершенно угасла. И такой силой обладали их новые установления, что до сих пор, несмотря на нечестность прелатов и глав нашей религии, она, тем не менее, существует» (III, 1). Тому, кто хорошо помнит «Божественную комедию», сразу вспомнится, что Данте за два века до Макиавелли то и дело возвращался именно к этой теме. Это Данте говорит о том, что Прекрасная дама по имени Poverta, то есть Нищета, после того как Христос умер на Кресте, millecent’anni e più («тысячу и сто с лишним лет»), ибо Франциск родился в 1181 году, ждала без всякой надежды того, кто вновь станет ее возлюбленным. Им оказался сын Пьетро Бернардоне из Ассизи – Франциск.
Поэтому имеет смысл обратить особое внимание на основной тезис «Слова увещательного…», заключающийся в том, что покаяние – это не просто сокрушение по поводу своего греха, но активное его преодоление. «Но разве… обуздаем мы страсть к лихоимству, подлости и обманам, что совершаются нами против ближнего, если не посредством милостыни, уважительного отношения к нему и добрых дел?!» – восклицает Макиавелли. Эти слова заставляют вспомнить, что в «Государе» он говорит о том, что, указывая Своими знамениями людям дорогу, «Бог не всё исполняет Сам, дабы не лишить нас свободной воли» (гл. 26). Не об этом ли через четыреста лет после Макиавелли заговорит митрополит Сурожский Антоний, когда скажет, что важно помнить о том, что не только человек верит в Бога, но и Бог верит в человека?
De profundis clamavi ad te, Domine; Domine, exaudi vocem meam[242]. Начиная сегодня вечером, досточтимые отцы и братья-старейшины, говорить о милосердной сущности любви, я, повинуясь моим старейшинам, намерен уведомить о некоторых вещах, касающихся покаяния. Мне показалось, что разумно начать мое увещание словами глашатая Святого Духа[243] – пророка Давида, и пускай все те, кто, подобно ему, согрешили, благодаря его словам надеются на возможность снискать у всевышнего и всемилостивейшего Бога милосердие. Пусть, осознавая, что могут получить прощение, а затем получив его от Бога, они исполнятся страха, ибо из этого примера можно разглядеть в одном человеке и великий грех, и великое покаяние, и, конечно, можно увидеть в Боге великую Его щедрость, с которою Он прощает.
И, тем не менее, пусть скажут они словами пророка: «О Господи, я, утопая в глубинах греха, взываю к Тебе голосом, полным смирения и слёз, прося Твоего, Господи, милосердия, и умоляю Тебя, чтобы Ты был милостив ради Твоей безграничной благости и простил бы меня»[244]. И хотя никто не должен отчаиваться в возможности получить прощение, пусть, однако, с глазами, полными слёз, с сокрушенным сердцем и скорбным голосом он просит Его об этом.
О неизмеримое сострадание Божие! О бесконечная Его благость![245] Понял всевышний Бог, как человеку легко впасть в грех, и увидел, что если бы Он был непреклонен в суровости своего отмщения, то было бы невозможно, чтобы спасся хотя бы один человек; вот почему Он смог даровать человеческой немощи столь милосердное противоядие, предупредив человеческий род, что не сам грех, но упорствование в грехе может сделать Его неумолимым.
Поэтому и открыл Бог человеку дорогу покаяния, ступив на которую, тот, при том что он уже «утратил правый путь»[246], сможет, тем не менее, идя по ней, подняться до Неба. Вот почему покаяние – это единственное средство преодолеть все грехи, все преступления людей, которые, хотя они многочисленны и сплетаются в многочисленные и разнообразные формы, можно в целом, однако, разделить на две группы: одну составят те, что делают нас неблагодарными по отношению к Богу, а другую – делающие нас врагами своему ближнему.
Однако чтобы осознать нашу неблагодарность, следует подумать о том, каковы те благодеяния, что мы получили от Бога. Подумайте поэтому о том, что все вещи, которые сделаны и сотворены, сделаны и сотворены во благо человеку. Вы видите, во-первых, огромное пространство земли. Не позволил Бог, чтобы вся она была покрыта водами, но часть ее оставил открытой для пользы человека. Затем сделал Он так, что на ней родились столь многие животные, столь многие растения и травы и вообще появились на ней всякие вещи человеку во благо. И захотел, чтобы не только земля доставляла ему блага для жизни, но еще и водам приказал, чтобы они вскормили бесчисленное число животных для него в пищу.
Теперь же, оторвав взгляд от всего земного, поднимем очи к небу. Поразмышляем о красоте тех вещей, что мы там видим, которые частью Он создал для нашей пользы, а частью – чтобы мы, познавая их сияние и удивительное дело, ими совершаемое, ощущали бы в себе жажду и желание овладеть тем, что от нас сокрыто. Разве не видите вы, как упорно трудится солнце[247], чтобы отдать нам часть своего света и дать возможность жить благодаря его силе, и что Богом всё это сотворено для нас? И вообще всё сотворено ради чести и блага человека, а человек один сотворен для блага и чести Бога. Ему даровал Бог способность говорить, чтобы тот мог хвалить Его. Ему дал Он лицо, обращенное не в землю, как у прочих животных, но обращенное к небу, дабы человек мог видеть его постоянно[248]. Ему дал Он руки, чтобы тот мог сооружать храмы и приносить жертвы в Его честь, дал разум и интеллект – чтобы он мог созерцать и познавать величие Божие.
Но посмотрите теперь, с какою неблагодарностью восстает человек против такого Благотворителя и какого наказания заслуживает, когда извращает употребление всех этих даров и обращает их во зло. Язык, что создан восхвалять Бога[249], Его поносит, а уста, предназначенные утолять голод, становятся клоакой и дорогой для удовлетворения обжорства и желудка изысканными и излишними яствами и размышления о Боге обращают в размышления о мире. То самое чувство голода, что дано нам, чтобы сохранить жизнь человеческому роду, превращается в сластолюбие и во многие другие формы сладострастия. И вот человек, посредством этих грубых устремлений, из разумного животного претворяется в животное грубое. И поэтому, проявляя такую неблагодарность и восставая против Бога, становится человек из ангела дьяволом, из господина рабом, из человека зверем.
Невозможно не быть врагами ближнего тем, кто неблагодарны по отношению к Богу. Врагами ближнего становятся, когда пренебрегают любовью. Она, отцы мои и братья, есть та единственная добродетель, что приводит наши души к Небу. Она та, что одна может больше, чем все другие добродетели человеческие, она та, о которой Церковь так определенно говорит: тот, кто любви не имеет, не имеет ничего. Это о ней говорит святой Павел: Si linguis non solum hominum, sed angelorum loquar, caritatem autem non habeam, factus sum sicut aes sonans[250] («Если бы я говорил всеми языками людей и ангелов, но не имел бы любви, я поистине как звук бесплодный»). На ней утверждается вера Христова. Не может быть полон любви тот, кто не будет полон религиозного чувства, вот почему любовь терпелива, милосердна, не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет пользы для себя, не раздражается, не мыслит зла и не радуется ему, не наслаждается пустым, всё переносит, всему верит, на всё надеется