Насколько я знаю, вы были безжалостны к так называемым обрезателям, которые отрезали кусочки от золотых и серебряных монет и продавали их?
Обрезатели — это обычные воры. Они ничуть не лучше тех, кто грабит беззащитных людей или их дома. Вообще-то их преступления еще хуже, потому что они грабят государство и их действия угрожают подорвать его устойчивость. Я считаю обрезателей государственными изменниками. И можете меня даже не спрашивать, я действительно присутствовал при повешении каждого обрезателя, хотя этого не требовалось от меня по должности. И горжусь этим. Я яростно преследовал и выслеживал всех подозреваемых. Насколько я знаю, никто не ускользнул из моей сети.
Кажется, в вашей практике был один особенный злодей, которого вы преследовали и привлекли к суду за государственную измену?
Вы имеете в виду фальшивомонетчика Уильяма Чалонера. Некоторые люди склонны видеть в нем романтическую фигуру, героического борца с обществом, дерзкого смельчака, если хотите, но на самом деле он был обыкновенным изменником родины, и его ждал конец всех изменников.
Вы настаивали на том, чтобы его обвинили в государственной измене и отвергли все просьбы о помиловании.
Да, именно так. Суд над ним состоялся через год с небольшим после того, как я занял должность в Монетном дворе, и я хотел, чтобы это стало пугающим примером для всех ему подобных. Чалонер не был мелким воришкой, он был дерзким фальшивомонетчиком. Он был приговорен к смертной казни. Его привезли на телеге к виселице в Тайберне, где его повесили, после чего выпустили ему кишки и четвертовали.
Вы не думаете, что ваши действия были чрезмерно жестоки, даже бесчеловечны?
Ничуть. И вообще нахожу ваш вопрос странным. Любой из моих современников сделал бы то же самое. Преступникам нельзя позволять уходить от правосудия, а тот, кто глумится над законом, должен послужить примером неотвратимости наказания.
В Лондоне
Ньютон всегда был странной смесью затворника и карьериста. В детстве, проведенном в Грэнтеме, который тогда был маленьким сонным городком, он мечтал о большом городе, но в то же время с необычайным упорством отстаивал свое личное пространство. Он был замкнут и необщителен, но в то же время стремился достичь известности и признания за пределами научного сообщества и добивался внимания со стороны влиятельных членов светского общества. Положение в Королевском монетном дворе стало отличной возможностью исполнить это желание, и Ньютон обеими руками ухватился за нее. Его прекрасная племянница жила в его лондонском доме, что оказалось благоприятно для его положения в обществе.
Трудно ли вам было приспособиться к вашей новой жизни в Лондоне после отъезда из Кембриджа?
И да и нет. Последние десять лет жизни в Кембридже я все больше времени проводил в столице. В конце 1680-х годов я представлял Кембриджский университет как член парламента. Это был невероятно богатый событиями период в истории Англии. Вильгельм Оранский взошел на английский престол после «Славной революции», бескровного переворота в 1688 году. Я принимал участие в этих событиях вместе с коллегами в так называемом парламенте конвенции. Я часто бывал в Лондоне с начала 1660-х годов. Я старался успеть на почтовую карету, ехавшую от паба «Роза» в Кембридже до таверны «Лебедь» в районе Грейс-Инн-лейн в сердце Лондона. Ехать было долго и неудобно. Я приобрел основную часть моей библиотеки в районе Маленькая Британия и там же находил химикаты и алхимическую аппаратуру. Именно в Лондоне я приобрел оборудование для изготовления телескопа и других оптических приборов. Иногда я оставался там на несколько недель. И все-таки мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к изменениям в моем образе жизни. В Кембридже у меня было помещение из нескольких очень удобных комнат, и моя лаборатория хорошо послужила мне, причем она совершенствовалась в течение тех десятков лет, что я провел в ней, ставя опыты. Однако Кембридж — маленький город, а университет — очень замкнутое учреждение. У меня было мало общего с другими членами, и я чурался почти всех общественных дел, связанных с моим колледжем.
А в Лондоне вы вели жизнь светского человека?
Постепенно я кое-что усвоил из этой роли. Не стал бы называть себя светским человеком, но я устраивал приемы в моем доме на фешенебельной Джермин-стрит, и у меня появилось много новых знакомых, а также деловых контактов. Кроме того, в первую очередь у меня была моя работа, которая предполагала, что я должен сам руководить моими сотрудниками и общаться с вышестоящими лицами. С 1703 года я также председательствовал в Лондонском королевском обществе. Итак, я был очень занят, но моя работа сильно отличалась от чисто умственной деятельности, которой я занимался как ученый.
В 1696 году ваша племянница Кэтрин Бартон переехала к вам в лондонский дом. Это было для вас еще одной резкой переменой.
Разумеется, но думаю, что это оказалось очень удачным событием для нас обоих. Кэтрин очаровательная и умная девушка. Мы отлично ужились вместе. Мать Кэтрин — моя сводная сестра Ханна, дочь моей матери от второго брака с преподобным Барнабасом Смитом. Ханна осталась без средств после внезапной кончины ее мужа Роберта Бартона, и, когда Кэтрин исполнилось семнадцать, на семейном совете было решено, что ее надо представить лондонскому обществу. У меня был большой дом, и я был счастлив предоставить девушке кров.
Она также была очень красива.
Действительно, и я не буду отрицать, что она оказалась для меня ценным приобретением. Многие важные персоны были без ума от Кэтрин, включая Пьера Ремона де Монмора, женатого французского чиновника, который влюбился в нее с первого взгляда на обеде в моем доме.
Говорят, что за ней также ухаживал Джонатан Свифт.
Нет, Джонатан никогда не был поклонником Кэтрин, но он обожал ее, и они были хорошими друзьями.
А что скажете о Чарльзе Монтегю, графе Галифаксе, который был канцлером казначейства и доверенным лицом короля Вильгельма?
Да, Чарльз был очень влюблен в Кэтрин. Я глубоко уважал его и был бы счастлив, если бы их отношения развивались. Чарльз был значительно старше Кэтрин, но они составили бы идеальную пару: он был вдовцом, одним из богатейших людей Британии, с прекрасными связями. К сожалению, он рано умер, в 1715 году.
Но они, конечно, не могли пожениться?
Разумеется, нет. Хотя Кэтрин была моей племянницей, а Чарльз и я были добрыми друзьями, она была всего лишь простой девушкой из семьи небогатых деревенских джентри, нетитулованных мелкопоместных дворян. Вне всяких сомнений, Монтегю любил Кэтрин. В своем завещании он оставил ей 5000 фунтов и попечительство над его поместьем Буши-парк, а также большой дом в графстве Суррей.
И через несколько лет Кэтрин вышла замуж.
Да, за хорошего человека, Джона Кондуитта, ученого, богатого дворянина, который стал членом парламента. А позднее, когда я отошел от дел в Монетном дворе, он занял мою должность управляющего.
Лондонское королевское общество
Будучи молодым профессором, Ньютон мало общался с членами Лондонского королевского общества. Основной причиной были серьезные разногласия с некоторыми уважаемыми членами Общества, особенно с куратором экспериментов Робертом Гуком. Этот конфликт перерос во вражду, побудившую Ньютона многие годы избегать общения с членами Общества. Когда Ньютон стал президентом Лондонского королевского общества через несколько месяцев после кончины Гука в марте 1703 года, он убрал и уничтожил все портреты своего недруга. Впоследствии Ньютон стал незаменимым руководителем Лондонского королевского общества и много сделал для того, чтобы улучшить его статус и положение.
Сэр Исаак, считаете ли вы свое участие в Лондонском королевском обществе значительным событием в вашей жизни и карьере?
Без сомнения. До этого я избегал Общества из-за Гука. Как я уже говорил, он сделал все, чтобы испортить мою репутацию. В результате я чуть не отказался от членства. В конце концов, я просто жил, работал и был сам себе хозяином в Кембридже. Гук был негодяем, но в Лондонском королевском обществе было много достойных людей, которыми я восхищался. Кристофер Рен удивительно умный и хороший человек. Эдмунд Галлей замечательно талантливый ученый. Оба они всегда благожелательно относились ко мне и поддержали меня, когда я стал во главе Общества в 1703 году.
Как вы оценили бы роль Лондонского королевского общества в ваше время? Имело ли его существование какое-то отношение к развитию науки?
Несомненно! Лондонское королевское общество является важнейшим научным учреждением, и я могу с уверенностью занести себе в актив то, что поднял его от серьезного, но, в общем, довольно малоэффективного собрания интеллектуалов до его сегодняшнего положения в качестве наиболее влиятельного и уважаемого научного общества в мире. Сначала Лондонское королевское общество было скорее неформальным клубом, основанным Генри Ольденбургом, Робертом Бойлем и Сетом Уордом в Оксфорде. Даже когда меня пригласили стать членом Общества в 1672 году, все Общество состояло из нескольких десятков человек. Многие годы само существование Лондонского королевского общества было под угрозой. Никак не находилось постоянное пристанище, пригодное для этой цели, финансы были в полном беспорядке, и уже маячил довольно близкий призрак роспуска Общества. Генри Ольденбург был замечательным руководителем и делал все, чтобы вывести этот корабль в более спокойные воды. Тем не менее должен сказать, что спасти Общество оказалось возможным только после того, как я стал его президентом.