Разумеется. Арианство было объявлено ересью еще в IV веке, и, хотя английские власти еще на моем веку приняли некоторые прогрессивные законы, арианство по-прежнему считалось здесь ересью. В 1689 году парламент принял Акт о веротерпимости, который давал религиозную свободу всем верам, за исключением католицизма и арианства. Разумеется, этот предрассудок задевал лично меня.
Каким образом?
Когда я стал бакалавром в 1665 году, от меня потребовали подтвердить принятие Тридцати девяти статей англиканской церкви. Я с радостью сделал это, потому что в то время еще не пришел к признанию правоты Ария. Через два года, когда я стал членом колледжа, я снова согласился поклясться в приверженности к англиканской вере. Затем, в 1669 году, я удостоверил свою верность англиканской церкви в третий раз. Но в этот раз я должен был пообещать, что в не столь отдаленном будущем приму духовный сан, поскольку это было условием нахождения на должности лукасовского профессора.
А вы не могли принять этого из-за неортодоксальных взглядов на Святую Троицу?
Совершенно верно. Я не мог искренне поклясться принять традиционный взгляд на Святую Троицу. Мою карьеру спас Исаак Барроу. К тому времени он стал королевским капелланом. Ему удалось убедить короля Карла освободить всех лукасовских профессоров от обязанности принимать духовный сан.
Со стороны Барроу это был замечательный поступок, потому что вы никому не могли сказать о причине вашего нежелания принять духовный сан.
Естественно. Я даже Барроу не мог сказать об этом. Он действовал исключительно из желания не терять меня. Если бы ему это не удалось, я бы отказался от должности и мой жизненный путь был бы совершенно другим.
Свет в реторте
Хотя Исаак Ньютон был великим ученым-экспериментатором, чья работа опиралась на строгую математическую основу, он обладал также замечательным воображением. Он искренне верил, что преданное служение алхимии и исследования в области тайных учений могут принести ценные плоды в его стремлении к знаниям. Некоторые из его коллег (особенно Роберт Бойль) также серьезно интересовались оккультными явлениями, но большинство ученых во времена Ньютона либо опасались слишком глубоко погружаться в этот предмет, либо считали изучение магических наук пустой тратой времени и сил.
В вашей жизни и работе людей часто поражает, что вы так много времени уделяли изучению алхимии и оккультных явлений. Что подвигло вас на этот путь?
Нужно рассматривать этот вопрос в перспективе. Я всегда считал, что хороший натурфилософ, то есть ученый, никогда не должен отворачиваться от источника знаний, который расширит его понимание мироздания. Но я пойду дальше и скажу, что постижение Божьего мироздания — это обязанность ученого. В молодости я пришел к заключению, что постичь мир, в котором мы живем, возможно только путем изучения Слова Божия и Божьего Промысла. Под этим я подразумеваю Священное Писание и природу. А под природой я подразумеваю не только то, что мы непосредственно видим, потому что изучение этого приведет нас не слишком далеко. Мы должны погрузиться в глубину, и если то, что вы называете оккультизмом, приведет нас к такому пониманию, то я без сомнений вступлю на этот путь. Я был бы последним трусом, если бы поступил по-другому, и не смог бы служить Господу нашему наилучшим образом.
Но, оглянувшись назад, можете ли вы сказать, что огромный труд, который вы вложили в ваши алхимические опыты, стоил того?
Да, абсолютно. В своей жизни я достиг многого, но, возможно, самым важным было открытие закона всемирного тяготения. Это стало центральной темой моих «Математических начал» и основным законом физики. И как, вы думаете, я пришел к пониманию этого явления? Отнюдь не путем одних только математических выкладок, но путем сочетания многих граней моих знаний. Многие годы алхимических опытов я наблюдал в реторте действие сил притяжения и отталкивания между мельчайшими частицами. Я пришел к выводу, что похожие (но неидентичные) силы могли быть причиной удержания планет на их орбитах.
И разумеется, проведение таких опытов было делом рискованным, так ведь?
И даже очень опасным. Я думаю, что немногие понимают, насколько это было опасно. Занятия алхимией были абсолютно незаконны и карались смертью. Если бы кто-нибудь из моих врагов в научном сообществе узнал о сотой доле моих алхимических опытов, мне пришел бы конец.
Но вы верили, что идете по правильному пути и рискуете не напрасно.
У меня не было выбора. Видите ли, с самых первых дней своей учебы я понял, что я не такой, как все. Я почти всю жизнь знал, что создан Господом для того, чтобы служить более высокой цели. Я не мог не последовать своему призванию — это было бы величайшим грехом.
Так чего именно вы хотели добиться?
Целью любого алхимика является получение философского камня — вещества, которое может превратить любой основной металл в золото. Первым делом я проштудировал главные труды в области алхимии. Я изучал всевозможные источники, происходившие из самых разных мест. С конца 1660-х годов я посещал район Маленькая Британия в Лондоне, где меня снабжал алхимической литературой Уильям Купер, владелец магазина, в котором он держал для особых покупателей многие незаконные и еретические книги. Там я приобрел «Британский алхимический театр» Лазаруса Зетцнера, работы Джорджа Рипли, переводы трудов мага Корнелиуса Агриппы, книги английского алхимика Томаса Вогана и многих других авторов. Затем я начал проводить простые опыты, смешивая реагенты, как рекомендовалось в старинных текстах. Самым важным из этих текстов была «Изумрудная скрижаль», старинный сборник указаний для алхимиков, написанный на заре цивилизации.
Каким же указаниям вы следовали?
Алхимия, по сути, представляет собой набор сложных лабораторных процедур. Постараюсь объяснить их вам шаг за шагом. Сначала я смешиваю три субстанции: металлическую руду, обычно неочищенное железо; другой металл, например ртуть; и какую-нибудь органическую кислоту, обычно лимонную, полученную из фруктов или овощей. Я перемалываю эту смесь — иногда в течение шести месяцев — до полного смешения. Все это время я осторожно нагреваю смесь в реторте. Это опасный процесс из-за того, что смесь часто испускает ядовитые пары и всегда есть риск отравиться парами ртути. Далее я растворяю смесь в кислоте. Я выпариваю и восстанавливаю это вещество с помощью дистилляции. Это наиболее тонкий и длительный процесс, бывало, что я дистиллировал одну смесь в течение года и более. Я всегда поддерживал огонь в моем лабораторном горне, и это привело к серьезному инциденту в 1677 году, когда в помещении начался пожар. Когда я чувствовал, что время пришло, то прекращал процесс дистилляции и запечатывал дистиллят в специальном контейнере, который осторожно нагревал. После охлаждения вещества у меня получался белый плотный остаток. У алхимиков это вещество известно под названием «белый камень».
Это и есть философский камень?
К сожалению, нет. Говорят, что белый камень способен превратить основной металл в серебро, но я никогда этим не занимался.
Вы так и не получили философский камень?
Не получил. Мне однажды удалось получить Regulus martis stellatus, королёк Марса. Этот материал на основе сурьмы представляет собой чудесное кристаллическое вещество, которое смогли получить очень немногие алхимики. Считается, что это последний этап на пути к получению философского камня, но я больше ничего не смог с ним сделать.
И какой вывод вы сделали из всего этого? Вы все еще верите в основные положения алхимии и в то, что потерпели неудачу просто потому, что пошли по неверному пути?
Действительно, я расстался с некоторыми иллюзиями. Я больше не верю в существование философского камня. Если я не смог получить его, то и никто другой не сможет. Думаю, что это просто порождение фантазии первых алхимиков. Однако, как я уже говорил, мои опыты дали мне очень много, и я не смог бы открыть закон всемирного тяготения, если бы не потратил столько сил на создание философского камня.
Я слышал, что в алхимии очень многое зависит от личности ученого и что каждый экспериментатор работает по-своему и преследует разные цели. Это правда?
Да, это так. Алхимия в большей степени искусство, чем набор лабораторных процедур. Большинство алхимиков стремятся получить несметные богатства и власть. Я тоже желал власти, но иной. Я стремился получить философский камень, потому что верил, что он может помочь мне раскрыть тайны микромира. Я верил, что в нем содержится ключ к пониманию того, как могут сочетаться основные элементы материального мира и какие силы действуют между этими частицами.
Николя Фатио де Дюилье, молодой математик и мистик, был одним из немногих, с кем вы поддерживали дружеские отношения. Можно ли сказать, что он серьезно повлиял на ваше представление об оккультном знании?
Фатио был некоторое время моим дорогим другом. Очень умный молодой человек. Да, он повлиял на меня. Как я уже говорил, мой ум открыт всему новому, и я не боюсь ступать на пути, которые редко выбирают другие люди. Фатио был очень сведущим юношей и до нашей встречи много лет интересовался оккультными науками. Он не был ограниченным светским человеком и даже не особенно придерживался строгих моральных ограничений. Он очень многому научил меня. Он был одарен энергией и дерзостью юности и поощрял меня стать еще свободнее в моем стремлении найти окончательные ответы на самые глубокие вопросы.