– Вот это да! Поедешь?
– Нет, конечно. Они дешевого режиссера ищут. Посмотрели «Войну», и меня зовут. Не знаю… Не хочу я! Это же будут их идеи. Вот если они захотят, чтоб я свои идеи реализовал… Если они «Святилище» потянут – то да, соглашусь. Это очень киношная книжка! Но компания, которая «мыльные оперы» делает, за это не возьмется…
– Я никогда в жизни не делал того, что мимо, – сказал Балабанов.
– Мимо чего?
– Мимо меня.
Вячеслав Бутусов«Не я классик, а Чайковский»
Мы встретились с Бутусовым в маленьком отеле возле ВДНХ – он там всегда ночует, приезжая в Москву. Очень удобно: близко к центру, тихо, без пафоса. Внизу ресторанчик, где подают водку с простой, как бы советской, закуской. Это как бы и не Москва, а недорогая провинция, без затей. Может, место это дорого Бутусову тем, что он тут в своей колее: гастроли, родная простая обстановка, все как везде. И потом, он прекрасно помнит безвестные и бедные свердловские годы, бесприютность, когда непонятно было – как жить, зачем и стоит ли вообще. Он снова работает, снова успешен – хотя что мы тут можем понять? Бутусов – сложный глубокий человек, но хочет выглядеть простым. Или это мы валяем дурака, пытаясь выглядеть сложней, чем на самом деле. Я вспомнил Юрия Никулина, который часто рассказывал истории, которые его не украшали. Я спросил его – зачем так? Он ответил: а чтоб поддержать других, чтоб люди не думали, что они хуже других… Короче, с мудрым человеком всегда приятно поговорить.
– Кстати, Слава, привет тебе от Балабанова. (Живете оба в Питере, а связь у вас через меня…) Он мне сказал, что стоял у истоков русского рока. Не веришь, говорит, спроси у Бутусова. Будто бы это с его подачи ты сделал «Разлуку». Вы как-то шли пьяные по Свердловску, он спел «Разлуку», и тебе понравилось… Вот я и спрашиваю…
– Подтверждаю. Только, кажется, это не на улице происходило, а на квартире у Лехи. Это единственное место было в городе, где мы собирались. Ему выделили персональную жилплощадь, мать помогла, и там собиралась свердловская элита, музыканты.
– Это была роскошь – все равно что теперь иметь свой ночной клуб… А почему все уехали из Свердловска?
– Ну, видишь ли, я туда и приехал не по своей воле. Меня сорвало туда с Красноярска, с Енисея; отец – строитель… Ну и понеслось.
– Да все мы строители – кто ж в шабашках не работал.
– Я, кстати, тоже не только архитектор, но и бывший шабашник. Помню, мы строили детские городки. Еще была хорошая работа – обдирать краску с моста перед новой покраской. Хорошо платили: 100 тысяч рублей на стройотряд, это в 82-м году. А покраска трубы теплоэлектростанции – это 200 тысяч рублей. Студенты карабкались наверх как могли, какие-то люльки придумывали. Люди убивались, гробились пачками! У нас в общаге было много легендарных людей. Один будущий архитектор по ночам выходил на трассу и покупал у таксистов водку. Давал сотенную, получал девяносто сдачи. Шофер только утром замечал, что сотенная была поддельная, парень прекрасно рисовал…
– Все оттуда, из Свердловска, уехали?
– Нет, «Чайф» остался. Ну и умер кто-то…
– Умерших тоже надо считать выбывшими из Свердловска. По уважительной причине. А если б вы там остались, каким бы он был?
– Да таким же. А вот мы бы…
– Значит, вы там у Балабанова слушали музыку.
– Как важны были тогда записи! Помню, Балабанов только вернулся из Англии, со стажировки, и у него кипа пластинок, каких не было ни у кого. И мы приходим к нему, сидим, слушаем… Английского мы не знали, отдельные слова только выхватывали – типа «ай лав ю». Но пытались считать информацию. Не только слова и музыку. Мы думали: почему такие интонации, почему тут так орут? Мы тогда это все впитывали как губка… Мы так могли тогда!
– Тогда губка была пустая, а сейчас и вы, и мы переполнены информацией. Это как если лить воду в полное ведро – она все стекает.
– Но ведь и перемешивается.
– Ну, чуть. А основной объем – через верх идет.
– У тебя, пока мы не виделись, в жизни случились важные события. Ты раньше жаловался, что не сделал очень важных вещей в жизни: не построил дом, не посадил дерево, не родил сына…
– Да, было дело. Один из пунктов я выполнил. Может быть, и главный. Потому что родить сына – эта такая вещь, которая от нас не зависит. Посадить дерево – тут было бы желание!
– Дом построить – деньги нужны.
– Да тоже не обязательно, было бы желание и терпение. Насчет дома: вот мы недавно с папой разговаривали, а он у меня строитель заслуженный, – так он сказал, что за меня уже много домов построил… Он уже три сруба поставил.
Дальше Бутусов начинает – он теперь это любит – рассказывать про сына, который наконец появился.
– Даниил – ему год и шесть – вечером без напоминания поднимается в мансарду и там бегает. Потому что сосед снизу попросил вечером не шуметь, он встает в 5.30.
– У тебя уже четверо детей! Ты, по советским меркам, многодетный отец. А ты попал под эту, как ее, национальную программу?
– Нет. Слава Богу. Я ни под чью программу не попал.
– Сын у тебя – бутуз? Во втором значении слова. (Ну, в смысле – крепкий парень.)
– Да… А что, еще есть значения?
– Конечно. Первое значение слова «бутус» (бутуз) – «хмурый, надутый, необщительный человек или же толстый, низкорослый».
– Ну, такой я и есть внутри. Надутый. Меня тут как-то попрекнули – ну хватит уже тебе быть нелюдимым. И мне так стыдно стало… Настолько точно сказано! Как укол: больно, но полезно.
– А, типа ты сильно умный, не ходишь никуда.
– Да-да… Отстраняюсь… Все мы, художники, такие. Любой мечтатель – художник. Только мечтатель не фиксирует.
– А ты уверен, что это надо – все фиксировать?
– Нет, кстати…
– А я себя чувствую парнем 23 лет. Молодым таким, стройным красавцем. И, глядя в зеркало, удивляюсь: что это за мужик?
– Ты себя помнишь таким? А я – нет… Таким не помню себя. Но иногда бывают просветы, и я вспоминаю какие-то моменты из детства, из юности. Они дают возможность понять, что не так все плохо. За 45 лет немало такого накопилось, чему можно порадоваться. И это здорово.
– Еще одна новость: ты стал писателем. У тебя вышла книга под названием «Виргостан».
– Ну, нельзя сказать, что я стал писателем. Я просто увлекся графоманством. Это хобби. Я пишу для друзей. Записываю свои мысли, чтоб не забыть. Мне предложили это опубликовать, и я согласился. Хотя на написание текстов я сейчас трачу больше времени, чем на сочинение музыки…
Вот короткие отрывки из книги «Виргостан»: «…Храп Герральдия необычно инертен и настигает слух домочадцев, как правило, уже после завтрака тягучим эхом скрипящей палубы корабля, когда Герральдий заканчивает есть лимон с корочкой. Сонный корабль вплывает через двери столовой, проплывает над столом, выплывает в распахнутое окно наружу и возвращается только под утро в спальную комнату Герральдия на втором этаже, так же невозмутимо следуя за идущим умываться хозяином.
Крепкий ажурный силуэт корабля неплохо смотрится на круглом экране расплавленного заходящего солнца. Черное на красном…»
«Герральдий в очередной раз описывает, как однажды прошел сквозь огонь, воду и медные трубы… – Сначала жарко, потом мокро, а в завершение торжественная музыка играет. – Как в бане? – Так точно, как в бане».
«Состояние разочарования – пылинка на группе крови». «Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ» – Ты где-то сказал, что тебе открылось новое звучание песни «Я хочу быть с тобой». Религиозный смысл. – Ты знаешь, это скорее пижонство мое. Да, я иногда говорю какие-то вещи – но ведь применительно к какой-то ситуации! А не вообще… Но вот ты мне сейчас напомнил про это, и я сразу как будто в микроскоп посмотрел… и увидел, что действительно я по-другому стал на ту песню смотреть! Я перестал над ней глумиться. Я вместо того, чтобы всю жизнь благодарить судьбу за то, что со мной произошло, я глумился! Я считал, что я корявый. И все остальное корявое. Я уродовал все то, что происходило со мной. Причем уродовал непонятно для чего и для кого, никому это не нужно было!
Тема сложная. Я далеко не все понимаю. Наверно, я для этого недостаточно поэт и музыкант и вообще недостаточно тонкий человек. Кстати, в жизни часто так бывает, люди обычно понимают только малую часть того, что им говорят другие. Но тем не менее я пытаюсь беседу продолжать и поддерживать. – Как – никому не нужно? Люди же слушали тебя… Стало быть, это соответствовало музыке времени. – Нет, мне тогда казалось, что если группа «Led Zeppelin» существует, то по сравнению с ней все то, что мы делаем, убого выглядит.
– А, и потому ты глумился и стебался!
– У меня было неблагодарное отношение к тому, что происходило. Я не видел в своих песнях того, что видели в них другие. Мне казалась мелкой околомузыкальная деятельность.
– А мы ее продолжаем считать музыкальной.
– Да-да! Люди считали это достижением, а мне казалось, что это ошибка какая-то. При этом я иногда задумывался вот над чем. Существует группа «Кино», да? Я с удовольствием ее слушал, еще когда Виктор [Цой] был… с нами, слушал с большим пиететом, искренне, не вникая в мелочи и не вдаваясь с подробности. Но рядом всегда находились люди, которые говорили: «Ну, это просто питерский понт и стеб». Группа «Кино» приехала в Свердловск и выступила во Дворце спорта. Наши рокеры (а рок-клуб только начинался) сказали: «Ну что это такое? Где рок? Это не рок!» Тогда относились к этой дифференциации в музыке более пытливо…
– На сцене тогда было мало действующих лиц, и можно было всех рассмотреть.
– Да, да, да, да! А теперь такой разброс…
– Это как при Пушкине было 15 поэтов, и страна их знала, а после стали тыщи – и все…