а и мы от знойной прибалтийской девушки не ожидали. И оттого это вдвойне приятно.
Мы встретились в пафосном кафе возле ее дома, чтоб устроить поздний ланч. Она пришла с опозданием и с кошелкой.
– Это что у тебя – коньки, что ли?
– Нет, коньки у меня на катке, на «Мосфильме», а тут всякая прочая байда.
Словечко «байда» мне понравилось – впервые я его слышу от иностранки. А что, она тут у нас сидит теперь безвылазно месяцами, звезды же теперь на льду, вот и научилась местному сленгу. Мы стали заказывать еду. Она, кроме всего прочего, велела принести ей такую экзотическую для модных девушек штуку, как пюре. Это меня потрясло: – Ну ты и жрешь!
– Попробовал бы ты пять часов на коньках поездить, как я вчера! Еще б не то сожрал.
– Что, правда пять часов?
– Да.
– И так каждый день?
– Нет, не каждый – я еще в Вильнюс ездила. И не всегда пять: вот сегодня всего лишь два часа будем кататься. А так в среднем три. Четыре – это уже ненормально. Плющенко говорит, что мы сумасшедшие, и он прав. Но мне это нравится! Каждые пять дней мы ставим новый номер. Очень трудно. Мы все там сумасшедшие! Как ты думаешь, о чем мы говорим теперь с Бутманом? О фигурном катании! Мы все сошли с ума.
– Это все Эрнст придумал?
– Нет! Англичане. Но у нас получилось круче, потому что все чемпионы мира – в России! Мне мой партнер Жулин говорит: «Ты понимаешь, что борьба будет жесткая? Никто не будет сдаваться, потому что мы все – чемпионы!»
– А нужен какой-то особый талант, чтоб научиться на коньках вот так? Или можно даже обезьяну научить?
– Можно, наверно. Просто это вопрос времени.
– Это все вообще для чего? Для пиара? Артисты же должны напоминать о себе…
– Объясняю. Я это делаю абсолютно для себя. Чемпионы мира со мной, лучшие в мире! Я люблю быть с лучшими в мире, кто бы они ни были, – это может быть крановщик, слесарь, фигурист. Лучшие в мире фигуристы учат меня кататься на коньках! Жулин – гений. И Авербух – гений. И Тарасова тоже. Наши фигуристы – лучшие в мире. Если тебе скажут, что тебя Шарапова будет учить теннису, ты откажешься?
– Ну, она симпатичная…
– Ты с другой стороны на это смотришь. А я со своей. Опыт! Craft! В смысле ремесло. Новые навыки, новый опыт, новые люди!
– И надолго это?
– Пока не выкинут.
– Это для тебя все-таки работа? За это платят деньги?
– Не буду отвечать на этот вопрос. Не хочу про деньги. Я не смотрю на это как на работу (хотя это, конечно, работа). Ты видел, как я играла Орлову?! Это был лучший наш номер! Мы с Жулиным сделали номер из «Веселых ребят»: он Утесов, я Орлова. А старые песни о главном! Мы выбрали «Мне нравится, что вы больны не мной».
– Ты там часто падаешь?
– Я вся в синяках, смотри! Она показывает. Я смотрю: неплохо, неплохо. Она все-таки хороша.
– Ну и что? – продолжает она. – Синяки проходят, опыт остается. А пресс какой у меня теперь, попробуй!
Я послушно тяну руку. Ну что тут сказать: и пресс тоже неплохой, зовущий. Она продолжает рассказывать, в голосе ее неподдельный – хотя кто их поймет, этих артисток – восторг:
– Со мной такого еще не происходило. Чтоб на меня так действовала работа. Хотя я снималась в очень хороших фильмах, играла в прекрасных спектаклях – в общем, работала с великими…
– В Лондоне давно не была?
– Три месяца.
– А что же муж?
– Он говорит: «Я приеду в Москву и, если ты выйдешь в финал, пойду смотреть. А нет – значит, мы будем свободны и проведем вместе время. Будем сидеть дома, смотреть ТВ». И так и так нам хорошо.
– Да, подсела ты на эти коньки…
– Очень!
– Советские люди очень любили фигурное катание. И сейчас все смотрят, потому что опять застой.
– Не буду комментировать это. И вообще я не согласна с тобой. Просто это зимний вид спорта, он в России популярен: у нас (хорошее словечко «у нас». – И.С.) же большая зима. Я сама теперь промоутер фигурного катания, потому что это и красиво, и полезно. И очень хорошо мне сказал Башмет: «А когда я увижу тебя в трусах вниз головой? Только на льду!» Ха-ха-ха-ха!
– Ну, может, он мог бы с тобой как-то познакомиться, и…
– Мы знакомы.
– Кстати, вот в Интернете висят фотографии, где ты голая.
– Да ладно! Совсем голая?
– Полностью. Это настоящие или фотомонтаж?
– Я не видела… Надо посмотреть!
– Вы с этими коньками – просто реалити-шоу! Типа «За стеклом».
– Мы – другое, мы все-таки вечером идем домой.
– Вот в этом-то главная ошибка. Вас надо было там закрыть…
– А-а-а…
– И таблоиды кинулись бы обсуждать: «Был ли секс у Ингеборги с тренером»?
– Прекрасная тема для разговора… Замечательная! Ага, Саймон приезжает, а его туда не пускают! Потому что он англичанин. Он бьется лбом о стекло и кричит: «Отдайте, отдайте мне ее!» Прекрасно. Ха-ха-ха. Но я должна тебе сразу сказать, что мы там только учимся кататься на коньках, а романов нет. Мы только на льду.
– В общем, недоработал Эрнст… Надо бы вас за стекло.
– На льду я научилась новому русскому языку. Спортсмены знаешь, как говорят? «Я в шоке». То есть в восторге. Это у них самая большая похвала. Я сказала это по ТВ, когда у меня брали интервью: «Я в шоке». И теперь мне все шлют эсэмэски: «Я в шоке». Это как по-русски? Есть такое слово…
– И мы его знаем.
– Да-да, мы его знаем! А по-английски… Cool? Нет, это не то. Это значит «круто».
– Tough?
– Нет, это «жестко», «жесть»… Это скорей будет fuck, причем многое зависит от интонации. (Она говорит это с восторженной интонацией, и на это стоит посмотреть. – И.С.) Интонации очень важны. Я поэтому не могу смотреть дублированное кино! Убирается половина роли! Ведь голосом столько всего выражается… В театре никому не приходит в голову дублировать.
– Да, мы все в курсе, что ты прекрасно знаешь английский. Но чего-то же и ты не знаешь. Вот интересно, какое слово ты искала в словаре последний раз?
– Ты не поверишь: business. Я забыла, как его писать – то ли в середине два «с», то ли в конце. Вообще же я в словари не смотрю; если попадается непонятное слово, я звоню мужу и спрашиваю. Это намного удобней, чем лезть в словарь.
Меж тем принесли цыпленка табака. Она ела с видимым удовольствием и нахваливала.
– А ты такого бы смогла приготовить?
– Сейчас практически не готовлю. Некогда. Вот разве что у Урганта в «Смаке» сделала рыбный пирог. Потрясающий! Правда, они, заразы, слишком рано его вынули, потому что не было времени, и он был жидкий. Но всё равно все съели с удовольствием.
– Не готовишь? Даже завтракаешь в кафе?
– Нет, я дома ем кашу каждый день. Овсяную. Я могу быть пропагандистом этой каши.
– А, ну да: «Ваша овсянка, сэр!» Это тебя англичане научили…
– Нет. Во-первых, овсянка – это не английское блюдо, а шотландское. Во-вторых, каша во всех странах естся в основном зимой, это зимнее блюдо. Вот и мой муж ест по сезону: летом – салат, а зимой – суп. Он поражается, когда видит, что люди зимой едят мороженое. Это для него потрясение.
– Да, на англичан это почему-то производит впечатление. Еще Черчилль говорил: «Народ, который зимой ест мороженое, непобедим».
– Это точно. Слушай, а почему называется «табака»? При чем тут табак?
– Может, он распялен, как табачный лист для просушки?
– Кстати, я тоже не знаю, что означает Snatch hawk chicken – англичане так называют цыпленка табака.
Незаметно мы расправились со своими цыплятами.
– Ну что, десерт?
– Да-да. Я буду кофе, сладкий, по полной программе: я же еду тренироваться.
Мы взяли один штрудель на двоих и в две ложки довольно быстро смолотили его.
Пару раз за ланч звонил ее мобильный, она вела беседы, глядя в пространство, а я, пользуясь случаем, рассматривал ее со вниманием. И заметил то, что, в общем, раскидано по множеству фильмов, где она снималась. С каждым легким поворотом головы, с едва заметным наклоном, с изменением света и даже интонации – всякий раз у нее радикально менялось лицо. Вот оно совсем школьное, невинное, как бы простенькое. А через секунду проступают выпуклости «детских припухших желез». Дальше вдруг появляется манящая такая порочность, кошачья волнительная секс-туристическая раскосость. Ее, как сейчас помню, отлавливал оператор в «Интердевочке», где Ингеборга прикидывалась путаной по кличке, кстати сказать, Кисуля. Еще одно движение – и перед нами светская дама, с виду так вообще вхожая в аристократические лондонские круги.
– У тебя лицо меняется как калейдоскоп – это само собой происходит? – спросил я после.
– Ну да. Я же все-таки актриса…
– А ты же красишься?
– Конечно. Для каждой роли. Я была и рыжая, и белая. Не помню, какая я настоящая.
– Раньше, в юности, ты была недовольна своей внешностью. А сейчас как с этим?
– Я не то что была недовольна… Просто отдавала себе отчет в том, что я не Клаудиа Кардинале. Ты же видел ее на картинке?
– Да, но где она сейчас?
– А где я буду через 50 лет?
– Ну, это когда еще. А сейчас у тебя все в порядке!
– Ха-ха-ха! Да… В юности я была очень худая, у меня были сальные волосы, я мыла их один раз в неделю – считалось, что чаще нельзя. Сейчас каждый день мою голову. Что сказать о внешности? Моложе я не буду, лучше не буду, а после умру. Вот так. Но «жизнь становится интересней, ты становишься умнее и, надеюсь, мудрее» – это мой муж так говорит.
– Ну а вообще что у тебя нового? В смысле, кроме коньков.
– Все то же. И муж тот же. В смысле второй муж. А первый муж – литовец, очень талантливый актер, очень. Он приезжал в Москву на гастроли, я ходила на спектакль. Кстати, фамилия его второй жены знаешь какая? Дапкунайте! Однофамилица, конечно. Я ее знаю – она училась в консерватории, когда я там преподавала.