— Да, сначала тебе надо приобрести смирение и послушание.
— Я на все готов.
— Так, хорошо. Вот тебе послушание: не смей отселе ничего писать.
Иоанн ничего не возражал и перестал писать, хотя и нелегко ему это было, ибо он не мог писать и в защиту святых икон. Наконец, он не вытерпел и написал чин погребения, который полностью принят Церковью и до сих пор совершается нами. Тогда старец сказал Иоанну:
— Так. Ты ослушался. Иди и чисти за это везде отхожие места.
Иоанн смирился и пошел исполнять новое послушание и, вероятно, немалое время исполнял его.
Так как же вы полагаете? Старец по глупости и грубости наложил на Иоанна таких два тяжких послушания? Великая мудрость была у старца. Смысл всего становится ясным из первых слов, которые сказал старец, принимая Иоанна. Он поставил смирение выше всего, ибо оно поставляет имеющего его выше всех. Святые отцы называют смирение ризою Божества. Смирение — первое условие спасения: только им мы и можем спасаться.
Далее батюшка, насколько помню, в связи с этим говорил:
— Путь унижений, смирения и терпения — тяжел. Многие за него брались, решались идти им и не выдерживали.
Хотел идти этим путем и епископ Игнатий Брянчанинов и не выдержал. Ведь он был и в Оптиной. Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не может (его сочинения дают ясное понятие об иночестве), а все-таки он не Арсений Великий. Правда, святой, а все же не Арсений. У нас сохраняется предание, что батюшка отец Лев сказал про епископа Игнатия Брянчанинова:
— Если бы пошел иным путем, то он был бы второй Арсений Великий.
30 января 1909 г. Пятница.
Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня своим «сотаинником». Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси Господи батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что батюшка — великий старец. И к моему сожалению, батюшка все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его «изочтены суть». «Я совершенно один, — говорил как-то батюшка, — а силы слабеют».
— Мы: я и батюшка отец Амвросий — все вместе делали, друг друга утешали в скорбях. Приду да и скажу: «Батюшка, отец Амвросий, тяжело что-то». — «Ну что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни...» Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: «Придут дни...»
8 февраля 1909 г. Воскресенье.
Недавно батюшка сказал мне про монашество:
— Монашество — есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство — на небе, в будущей жизни, но нижняя ступень его — на земле. В той жизни оно только продолжается.
13 февраля 1909 г. Пятница.
Сейчас я зашел к батюшке на благословение после вечерни. После благословения и откровения моих немощей за этот день батюшка сказал мне следующее:
— Это все ничего, если укоряем себя и смиряемся. А то вот многие на небо лезут, подвиги накладывают на себя, а смиряться не хотят. Смиряйтесь, смиряйтесь. Да, я скажу вам, брат Николай, не хотят смиряться. Это язва, язва современного монашества...
21 февраля 1909 г. Суббота.
19 февраля батюшка мне сказал:
— Я вам, брат Николай, не раз уже говорил и еще скажу: приходит мне мысль — все бросить, уйти в какую-нибудь келью. Страшно становится жить, страшно. Только боюсь сам уйти, а посоветоваться не с кем. Если бы жив был батюшка отец Варнава, то поехал бы к нему, но его уже нет. А сам боюсь: боюсь, как боится часовой уйти с поста — расстреляют. В таком положении начинаешь понимать слова пророка Давида: «Спаси мя, Господи». ...Если взять только одну часть фразы, то само собой разумеется, что никто не хочет погибели и не говорит: «Погуби меня, Господи». Все и всегда могут сказать: «Спаси мя, Господи». Но он далее прибавляет: «Яко оскуде преподобный».
Не к кому обратиться, Господи, спаси мя. Только теперь мне становится понятным: отчего бежали святые отцы от мира, а ведь именно бежали... хочется и мне убежать в пустыню...
Незадолго до этого, как-то вечером, батюшка сам, не по моему вопросу, а сам начал говорить:
— Прежде я не понимал, что делается в миру, а теперь, когда приходится мне сталкиваться с ним, он поражает меня своей крайней сложностью и безотрадностью. Правда, бывают радости, но они мимолетны, мгновенны. Да и какие это радости? Самой низшей пробы. А у нас блаженство, даже немного как бы походит на рай. Бывают, конечно, и скорби, но это временно. «Хорошо, кто заботится о внутренней созерцательной жизни, ибо она даст ему все».
1 марта 1909 г. Воскресенье.
Числа 23-24-го я открывал батюшке свои помыслы. Батюшка и ответил мне:
— Прогонять помыслы, противиться им могут только святые, а нам от них надо бегством спасаться...
— Да, батюшка, когда очнусь, начинаю творить молитву Иисусову...
— Вот про это-то я вам и хотел сказать. Сразу у вас нет своих сил бороться с помыслами, призывайте Господа Иисуса, и имя Его будет прогонять от вас помыслы. В грех они, как я уже сказал, поставиться не могут. Например, разве вы виноваты, что, когда отворили дверь кельи, вас охватил ветер и засыпало снегом. Никакой в этом вины нет. Но если вы видите, что вам не под силу идти при такой вьюге, то можно спастись только бегством, именно: захлопнуть дверь. А другой, покрепче, пожалуй, и пойдет по этой вьюге. Нам до таких далеко. Они могут, подобно Давиду, выходить на единоборство, но не с голыми руками. Заметьте, с чем вышел Давид на Голиафа? С камнем. А что значит камень? «Камень же бе Христос». Вдумайтесь-ка в это.
В этот же вечер батюшка говорил мне:
— Нам, то есть стоящим на таком посту, несущим такое послушание, нельзя отдыхать. Сегодня я очень плохо себя чувствовал и думаю: надо отдохнуть, лягу. «Брат Никита, — говорю я, — сегодня не будем отпирать женскую половину, в первый раз за три года. А я лягу и часов до трех не будите меня». Лег, а помысл говорит: «А может быть, там пришла какая-нибудь раба Христова со скорбью или другой какой насущной нуждой своей, — как же так? Надо отпереть». Позвал брата Никиту, сказал, чтобы он открыл, а сам встал: вскоре вся слабость прошла. А там, действительно, пришли такие, которых надо было принять. И вот как Господь подкрепляет в таких случаях...
Подобные же происшествия батюшка рассказывал и раньше. Например, батюшка не мог совершенно читать при огне вследствие страшной рези в глазах. Когда батюшку посвятили во иеромонахи, он заявил, что при огне служить не может, а отец архимандрит отвечал, что Бог поможет. И действительно, батюшке была дана возможность служить при огне. А теперь даже и пишет, и читает, и вообще имеет возможность работать при огне, так как этого требует его положение.
14 марта 1909 г.
Однажды батюшка говорил мне:
— За советом надо обращаться к одному кому-нибудь. То, что я сейчас говорю, чрезвычайно важно, и блаженны те, кто это знает. Бывает так, что придет кто-нибудь в Оптину, посоветуется с одним, потом с другим, иногда у трех-четырех побывает. Каждый советует по-своему, и у вопрошающего получается смущение: он не знает, как поступить, чьему совету последовать. А нужно было спросить у того, к кому он первому пришел, и что тот посоветует — принять во внимание, считая это за волю Божию.
17 марта 1909 г.
Иногда батюшка рассказывает и говорит много, что хотелось бы записать, да нет времени и возможности. Сегодня после обеда батюшка стал ложиться отдыхать. Я был с ним, укрыл его, когда он лег. Когда батюшка раздевался, он начал говорить:
— Ни у меня, ни у вас, конечно, нет в мыслях расстаться друг с другом. Но, право, хорошо помереть в такие годы, когда душа ваша еще не очерствела, и у нас в скиту...
— Да, — говорю я, — мое желание — остаться навеки в скиту и лечь здесь в могилу. Но только преподобный Иоанн Лествичник говорит, что «неочистившиеся, аще желают смерти, поступают безумно...».
— Зачем же желать вам смерти; право желать этого предоставляется мне. А все может случиться: у Бога свои расчеты, и кого из нас раньше потребуют отсюда — неизвестно.
Что еще говорил батюшка, я не помню хорошо. Нет свободной минуты, а потому пишу кое-как.
22 марта 1909 г. Вербное воскресенье.
Пользуясь свободной минутой, запишу кое-что. 14 марта батюшка дал мне две деревянных ложки — одну лично мне, а одну — для Иванушки. В тот же день батюшка сказал мне следующее:
— В Казани был архиепископ Афанасий. Про него много чудесного рассказывали. Например, когда он только что приехал в Казань, он поспешил в Кафедральный собор. Отслужив обедню, молебен и сказав краткое слово, он начал благословлять народ. В общей массе, в толпе, подходит также какая-то барыня. Он благословляет ее, а руку целовать не дает. Она подумала, что он сделал это, спеша окончить благословение. Но все же она опять подошла под благословение, и опять он, благословив, не дал поцеловать руки. Она подходила к нему несколько раз, и повторялось то же. Тогда она говорит ему: «Владыка святый, неужели я такая грешная, что недостойна поцеловать у вас руку?» — «Вот еще, — говорит преосвященный, — у меня рука словно у мужика». Барыня покраснела, поняв, что преосвященный узнал ее мысли, ибо он сказал то, что она подумала, подходя под благословение. Было и еще много подобных случаев, доказывающих его прозорливость...
Характерная черта многих святых: позвать гостей, радушно принять их и угостить — замечалась и у преосвященного Афанасия. Он любил в праздники позвать к себе гостей. Так и было однажды. После обедни сразу из церкви с гостями он приходит к себе. Попив чайку и несколько побеседовав с гостями, преосвященный предложил им пообедать. Приказав келейнику подавать обед, он с гостями сел за стол. Подают огромную, прекрасно приготовленную щуку. Посмотрев на нее, Владыка говорит: