— Недавно один иеромонах, — сказал батюшка, — спрашивал о молитве Иисусовой и просил меня указать книги. Я ему ответил. Он, видно, хочет познать эту молитву из одного чтения. Необходимо познать ее личным опытом, надо приступить к ней самому. Молитва Иисусова, — продолжил батюшка, — безбрежное море. Невозможно исчерпать его. Невозможно всего описать в книгах. Многие начинают, но мало кто кончает. Поэтому мало имеющих внутреннюю молитву. Это великое делание теперь почти совсем забыто... Никто о нем даже не беседует.
Мы слишком отвлеченно думаем об адских муках, вследствие чего и забываем о них. В миру совсем забыли об этом. Диавол всем нам внушил, что ни его (то есть диавола), ни адских мук не существует. А святые отцы учат, что обручение геенны, все равно как и блаженство, начинается еще на земле, то есть грешники еще на земле начинают испытывать адские муки, а праведники — блаженство... только с той разницей, что в будущем веке и то и другое будет несравненно сильнее.
26 августа 1909 г.
Мало приходилось писать и редко, времени совершенно нет. На днях батюшка говорил о том, как опасно уходить из монастыря, и в заключение рассказал такие два случая. Первый, кажется, современный, то есть бывший, может быть, лет пять-десять назад.
«Один богатый купец имел сына, этот сын поступил в одну из святых обителей, но не ужился в ней и ушел в мир, то есть из чертогов царских — в вонючее болото. Вскоре после ухода он женился и жил с женой и детьми в своем доме. Потом он понял, чего лишился, но было уже поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у старьевщика старый, рваный послушнический подрясник. Принес он подрясник домой и в большие праздники удалялся в самую дальнюю комнату — моленную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в святой обители.
И вот еще: однажды в баню пришел какой-то человек с маленьким сыном. Разделись. Отец сел на лавку, а сын все смотрит ему на спину. Тогда отец спрашивает сына:
— Ты что смотришь мне на спину?
— У тебя на спине, папа, какое-то черное пятно.
Тогда отец понял, что невинному чистому младенцу были открыты глаза, и что это черное пятно не что иное, как параман, ибо он прежде был монахом...»
3 сентября 1909 г.
...Недавно, когда я провожал батюшку в монастырь, мы, по обыкновению, зашли на могилы старцев. Поклонившись старцам, батюшка указал рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма. Потом спросил меня:
— Я вам рассказывал об этом памятнике?
— Нет, — ответил я.
— Ну, так вы напомните мне как-нибудь, я вам расскажу.
Недавно я и напомнил батюшке, а батюшка мне рассказал следующее: «Давно это было, кажется, еще при старцах отце Льве и отце Макарии. Однажды в Оптину приехала молоденькая девушка именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все же нужно уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежит молодая девушка.
Тогда был обычай (едва ли он теперь сохранился), что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда одна такая умирала, собирали отовсюду девушек, одевали их в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище. Вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула:
— Вот счастливая, вот счастливая.
Мать удивилась этим восклицаниям и говорит:
— Что ты, глупая. Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах.
Но дочь не слушала ее, пораженная этой белой похоронной процессией.
Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Оптину. Наконец отпросилась и поехала. В Оптиной она поговела, приобщилась и собралась уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к реке Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она была уже мертва.
Собрались на совет старцы: что делать и где хоронить эту девушку. И решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место в своей пустыни за великую ее любовь к Оптиной. Вот какая девица Варвара. Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастием, а Господь исполнил ее желание...»
5 сентября 1909 г.
Рассказал мне батюшка и про отца архимандрита Моисея:
«Однажды мужичок привез в Оптину целый воз яблок для продажи, ибо тогда еще в Оптиной не было яблок, то есть садов. Отец Моисей вышел к мужичку и спросил:
— Какие это яблоки и какая цена?
Мужичок, думая, что отец Моисей не понимает толку в яблоках, хотел обмануть и отвечает:
— Это — «Добрый крестьянин», яблоки — первый сорт.
Отец Моисей видит, что это недозрелая антоновка, и говорит:
— Как, как они называются?
— «Добрый крестьянин».
— Да этого крестьянина не Антоном ли звали?
Мужичок понял, что отец Моисей узнал сорт яблок, и в смущении отвечает:
— Простите, батюшка, значит, мне обратно ехать?
— Зачем? Позови ко мне отца эконома.
Когда тот пришел, отец Моисей приказал ссыпать яблоки в подвал, а мужичку дал ту цену, какую он запросил с самого начала...»
8 сентября 1909 г.
6 сентября батюшка рассказал мне про отца игумена Вениамина Наифской пустыни, что около Казани. Рассказ был о том, что в отношении ученика к старцу главное — вера ученика.
— Если спрашивают с верой, то Господь по вере спрашивающего и открывает ему Свою волю. Даже мирские священники по вере обращающимся к ним открывали волю Божию. Святые отцы говорят, что если с верой спросить младенца, то и через него Бог откроет Свою волю. А если спрашивать с испытующим духом, то Бог внушит и пророку сказать ложь.
Я вам не рассказывал про отца игумена Вениамина, как он, не имея никого, к кому бы мог обратиться за советом, решил спросить у первого встретившегося ему младенца. Давно у него было желание построить колокольню в обители, а средств и благодетелей не было. Тогда он решил пойти в ближайшую деревню и у первого младенца спросить: строить колокольню или не надо. Идет, проходит около версты и видит, что идет женщина с маленькой девочкой. Когда они приблизились к нему, он, благословив их, спрашивает девочку:
— Как тебя зовут?
Та отвечает:
— Мася.
— Сколько тебе лет?
Она отвечает, что ей чуть ли не тридцать миллионов лет, а мать сказала, что ей около четырех лет.
— Ну хорошо, так скажи мне: строить мне колокольню или нет?
— Штрой (то есть строй).
— Спаси тебя Господи, деточка, — сказал отец игумен и возвратился в обитель. В этот же день приказал он нанимать рабочих, приготовлять леса и вообще сделал надлежащие распоряжения. На следующий день приходит к нему какой-то подрядчик и говорит:
— Вот, батюшка, явилась у меня мысль пожертвовать вам в обитель заготовленный у меня кирпич — один миллион штук, только смущаюсь я тем, что вам некуда будет употребить.
А отец игумен и говорит:
— Спаси вас Господи, ведь я начал строить колокольню, и кирпич очень нужен.
— Ну вот и слава Богу, — отвечает подрядчик, — так я вам сегодня же начну перевозить кирпич.
И пошло дело, и выстроил хорошую колокольню. Вот видите, что значит вера...
20 сентября 1909 г.
Числа 16-17-го батюшка прочел мне одну-две страницы своего дневника. В этот же день произошли некоторые события, имеющие связь с тем, что батюшка прочел. Об этом писать я буду позже, если Бог даст, ибо это имеет великую важность, а без благословения батюшки я не решаюсь.
15 сентября была прекрасная лунная ночь. Когда я пришел на благословение к батюшке, батюшка сказал мне, что ему хотелось бы пройтись по скиту, но что нет возможности. И вспомнил батюшка те времена, когда в такие чудные ночи он имел возможность ходить по скиту:
— Хорошо бывало тогда у меня на душе, отрадно и покойно. Похожу по скиту и возвращаюсь потом в келью свою. А в келье у меня было всегда чистенько, перед нами сияет лампа— дочка, а в окно смотрит поющая и ликующая ночь, наполняя мою келью синим светом... Да, бывают в жизни иногда такие минуты, что их никак нельзя передать на словах. Я не могу передать вам то блаженство, какое я тогда испытывал, необходимо самому это почувствовать... Вот и теперь такая же поющая и ликующая ночь. Мир вам. Идите с Богом.
Я пошел от батюшки с каким-то тихим, хорошим настроением. Быть может, батюшка поведал мне часть своих чувств, высоких и святых, насколько можно было передать их на словах и насколько могла их воспринять моя душа.
Выйдя от батюшки, я пошел тихо и остановился взором на кресте перед колокольней, облитой лунным светом. Я залюбовался этой картиной. Дубы и сосны стояли неподвижно, получив от лунного света какую-то особенную красоту. Все молчало, в безмолвии своем поя хвалебную песнь Вседержителю Богу. И я стоял безмолвно и неподвижно, как бы боясь нарушить эту тишину. Наконец я пошел в келью и встал на молитвенное правило — пятисотницу.
17 сентября батюшка говорил на утрени слово, напоминая нам о том, где мы и зачем сюда пришли. Между прочим батюшка говорил, что «сущность нашего иноческого жития — борьба со страстями... и нельзя самочинно проходить путь иноческой жизни...».
23 сентября 1909 г.
Утром, когда я пришел к батюшке для занятий, батюшка сказал мне:
— Вы поступили в скит через святителя Трифона. Это — великое дело. Конечно, в лице его действовал своими молитвами святой мученик Трифон. Вы должны ему молиться каждый день. Быть может, вы его какой-нибудь потомок, святые зорко следят за своим потомством. Ведь вы знаете, какая благодать дана святому мученику Трифону. Он охраняет от злых духов.