— А вот, батюшка, я прочел его житие перед первым моим приездом в Оптину. Оно мне понравилось, но то место, где повествуется, что святой приказал бесу явиться в лице черной собаки, мне тогда не понравилось, ибо я тогда этому не очень верил. Я имел о духах самое отвлеченное и строго невещественное понятие. И вот что я сейчас вспомнил: когда я жил у отца Кирилла (умер иеросхимонахом Кириаком), еще в первый мой приезд в Оптину, явился один из запоздавших посетителей. Было часов 9-10, когда он подошел к гостинице и видит, что дверь заперта. Тогда он постучал ко мне в окно и попросил, чтобы я ему открыл. Я пошел открывать, но не взял с собой огня, а была темная весенняя ночь (Великим постом было дело).
Я отворил дверь и жду, когда придет этот постоялец, чтобы запереть дверь опять, и вдруг вижу, что из тьмы как бы отделяется тьма, и двигается ко мне, и входит на лестницу уже в виде черной собаки средней величины, наклонившей голову немного набок, медленно переступает она лапами по ступеням и идет к двери. Я в страхе захлопнул дверь, и все исчезло. Через несколько секунд вошел постоялец, я ему, конечно, не сказал ни слова.
— Господи, — сказал батюшка, — Господи, — и, помолчав, продолжал: — Всегда захлопывайте дверь, когда к вам будет приходить эта собака. А она будет приходить, она не оставит вас, еще много раз придет к вам...
26 сентября 1909 г.
Сегодня день моего рождения по плоти, мне исполнился двадцать один год. Вчера батюшка благословил меня иконой Нерукотворенного образа.
25-го числа, когда я с батюшкой трапезовал, у нас началась беседа, и много хорошего было сказано. Батюшка сказал, чтобы я прочел теперь же из «Невидимой брани» о четырех страшных и последних искушениях, бывающих перед смертью. Надо знать их и готовиться к ним...
Я как-то начал писать, но не дописал, быть может, допишу сегодня. 16-17 сентября батюшка прочел мне немного из своего дневника и сказал:
— Я писал тогда каждый день и перечитывал свой дневник так: приходит, положим, 20 августа или другое число, и я беру все свои дневники и прочитываю то, что думал, чувствовал и делал в то же число и месяц в другие годы. Великое дело — так следить...
«В 1888 году, 17 сентября, я видел сон, будто входит ко мне в номер старец и, указывая на часы, спрашивает:
— Сколько времени?
Я отвечаю, глядя на часы:
— Полчаса седьмого.
Старец опять:
— Сколько времени?
Я отвечаю:
— Полчаса седьмого.
Старец опять:
— Сколько времени?
Я даже в некотором раздражении:
— Полчаса седьмого.
Старец:
— Через три года в этот день и час ты умрешь.
И я просыпаюсь, подхожу к окну, отдергиваю занавеску, беру стоящие на столе часы и смотрю: они показывают 35 минут седьмого. Я был поражен: вот какие еще сны бывают, соответствующие действительности. И подумал я: надо исправлять свою жизнь.
Проходит два года, уже и третий подходит к концу, наступил уже сентябрь месяц. Значит, скоро умру. Поехал я тогда в Раифскую пустынь. Приехал я туда 13 сентября, в день обновления храма Воскресения. Была пятница. 14 сентября — Воздвижение Креста, а тогда как раз на новую колокольню подымали крест, и подумал я: не мой ли это крест возносится? 15-го было воскресенье. Я подготовился и 17-го числа приобщился Святых Христовых Таин, но не умер. Пришел к себе в гостиницу, в номер, и думаю: не поступить ли в святую обитель? И начал подыскивать себе место. И в этот же день 17 сентября 1891 года я получил от отца Амвросия благословение поступать в скит (смерть для мира). Это было его последнее благословение. Смотрите, как все премудро происходило».
27 сентября 1909 г.
«Все это предзнаменовало то, что предстояло мне в духовной жизни: 13 сентября — обновление храма, это значило, что мне надо прежде обновить храм свой душевный. Затем 14 сентября — Воздвижение Креста, то есть что когда храм обновлен, то на него надо воздвигнуть крест, крест духовной жизни. Это воздвижение бывает и общее и частное. Оно бывает с каждым человеком, но многие, прожив всю свою жизнь, не заметили ничего подобного. И, наконец, 15 сентября было воскресенье, то есть когда на мой душевный храм воздвигнут крест и душе остается только воскреснуть к духовной жизни».
Затем батюшка говорил о тех скорбях, которые он переносил, будучи послушником, и на которые он в душе своей отвечал так:
— Лучше умру, а не уйду из скита.
К батюшке был не расположен скитоначальник отец Иосиф, будучи раздражаем по действу диавола другими. Зная это, я спросил:
— Как же вы относились к отцу Иосифу?
— Я относился к нему как к своему начальнику, на все брал у него благословение, например выйти из скита и прийти. Я только перестал открывать ему помыслы, а стал открывать их отцу Венедикту, и то решился на это не иначе как стал благословения отца Иосифа.
29 сентября 1909 г.
21-го числа, в воскресенье, батюшка сказал мне:
— Если Богу угодно и вы займете какое-либо начальственное положение в монастыре, то знайте, что это — тяжелый крест. Отец Амвросий говорил: «Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю — целый обоз».
Затем батюшка говорил, как побеждать страсти, чтобы приобрести чистоту сердца: для этого необходимо читать Жития святых и современных подвижников, как живые яркие примеры борьбы со страстями, и вообще читать святоотеческие писания...
Сегодня ходил с Иванушкой к отцу архимандриту за благословением ехать в Москву. Он благословил и выдал удостоверение.
26 октября 1909 г.
После чая я спросил батюшку:
— Может ли быть Иисусова молитва в человеке страстном?
— Может, — отвечал батюшка, — может, но вот как: в первый период молитвы Иисусовой страсть, действуя в человеке, побеждает его, а во второй период при всяком возбуждении страсти человек побеждает страсть. Страсть остается в человеке до самой смерти, и безстрастие может быть только относительное. Это мы можем видеть из того, что многие подвижники (например, преподобный Иаков), проведя жизнь в подвигах, впадали в грех.
Я помню, в Казани был блаженный Николушка. Он говорил, обращаясь к людям доброй жизни: «Как покойники-то? Спят?» Я тогда не понимал смысла этих слов, и понял их только здесь, в скиту, и удивился глубине смысла их. Он страсти называл покойниками. Покойник лежит, значит, существует, а не исчез, ибо мы его видим. Так и страсть в проходящем молитвенный подвиг и достигшем уже внутренней молитвы подобна покойнику. Я спросил:
— Непарение мысли, то есть внимательность, при молитве считается первым даром в любом случае или это касается только молитвы Иисусовой?
Батюшка ответил, что только молитвы Иисусовой. А когда я пришел на благословение и стал на колени, батюшка сам начал говорить:
— Спрашивают, как легче спастись? Один только смиряется, а не трудится, а другой только трудится целый день на всех послушаниях, а другой смиряется — с таким вопросом обратились к преподобному Варсонофию Великому, а он ответил (я говорю, конечно, приблизительно к его словам): «Чадо, ты не так ставишь вопрос. В псалме сказано: Виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя... Отсюда ясно, что истинное смирение никогда не бывает без труда, а истинный труд никогда не бывает без смирения: одно должно быть необходимо сопровождаемо другим, иначе мы не будем получать никакой пользы. А если будем и трудиться и смиряться, как сказано в псалме: Виждь смирение мое и труд мой, то получим награду — оставление грехов, как сказано: ...и остави вся грехи моя. Поэтому необходимо упражняться и в том и в другом».
27 октября 1909 г.
Вчера опять с батюшкой читали об Иисусовой молитве. Под конец беседы батюшка заповедал мне творить молитву Иисусову устную и на военной службе, но хранить эту тайну, не открывая ее никому, не уча никого, хотя, быть может, и будут встречаться люди хорошие.
— Теперь решают так, — говорит батюшка, — молись не молись — все равно не достигнешь молитвы. Теперь прошли те времена. Это, конечно, внушенная диаволом мысль. Иисусова молитва необходима для входа в Царство Небесное.
Многим неполезно иметь внутреннюю молитву, ибо они могут возгордиться этим. Поэтому Бог дает молитву молящемуся, но не достигшему внутренней молитвы дает или перед смертью, или даже после смерти, ибо и по смерти идет рост молитвы Иисусовой. Когда я это прочитал, я усомнился: верно ли я это понимаю? И начал искать подтверждения этому и нашел во многих творениях святых отцов, а также и у Паисия (Величковского). А теперь мы прочитали еще и здесь (в книге «На горах Кавказа»). Это меня очень радует.
8 ноября 1909 г.
Вчера на бдении батюшка говорил нам слово вместо поучения.
— Сегодня, — говорил батюшка, — Святая Церковь празднует в честь святых безплотных Сил Небесных, в лике которых святой Архистратиг Михаил занимает одно из первых мест. Я помню, когда я был еще новоначальным послушником, был какой-то праздник, и скитская братия была в монастыре. Когда все стали подходить ко кресту после обедни, я слышу, что стоящий около меня человек, нагнувшись к мальчику, по-видимому, его сыну, говорит:
— Вот смотри, идет ангельский чин.
Эти простые слова очень повлияли на меня. Да, действительно, монах должен быть подобен Ангелу.
Святой Иоанн Лествичник говорит, что вместе с монахами борются и Ангелы, то есть что монаху в борьбе со страстями и диаволом помогают Ангелы. Бывший прежде Ангел — Денница, а ныне отверженный, падший злой дух — диавол везде и всегда старался и старается посеять злобу, вражду и всякое возмущение. Он воздвиг гонение на христиан, он породил массу ересей, он воздвигал всякие немирствия и безпорядки, и ныне он старается посеять то же самое и, увы, часто успевает.
Ко мне приходят вести, что один ропщет или скорбит на другого, а один обижен другим. Ко мне приходят с жалобами. А что я отвечаю таким? Конечно, одно: надо помириться; пойди, попроси прощения, поклонись... Некоторые, к сожалению, медлят, и проходит иногда значительное время во вражде. Это не должно быть так, честные отцы и братия. Монах должен быть исполнен любви к Богу и ближнему. Что такое монах? Монах есть исполнитель всех заповедей Божиих. А все заповеди сводятся к двум: 1) Возлюби Бога всем сердцем твоим, всей душею твоею и всей крепостию твоею и 2) Ближнего твоего, как самого себя. Эти две заповеди совмещают в себе весь закон и заповеди Божии. Ангелы на небесах в любви. Вся жизнь монаха должна быть — любовь.