, о трех образах внимания и молитвы («Добротолюбие». Т. 5-й. С. 500-510), при помощи которых подвижник или преуспевает, или низвергается. Преподавая своим духовным чадам — инокам наставления о молитве, батюшка советовал считать и иметь ее самым необходимым и спасительным средством и долгом как всякого христианина, так инока в особенности.
Нередко он говорил: «Что бы с тобой ни случилось, в чем бы ты ни имел нужду, сейчас обращайся к Богу, к Божией Матери, Угодникам. И всегда получишь просимое. А кроме этого, никогда не должно забывать слов Спасителя: без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15, 5), и поэтому всегда и во всем обращаться к Богу и призывать Его на помощь».
Но всего более батюшка старался воспитать в чадах своих истинное смирение и смиренномудрие и через это сделать почву их душ плодородной, способной ко всякой добродетели, пригодной для возращения на ней дара молитвенного. Прежде всего, конечно, примером собственной смиренномудрой жизни и деятельности он достигал этого. Его собственный такт, тон глубочайшего смиренномудрия в отношениях к посещавшим его чадам его духовным заставлял их, хотя в минуты и часы пребывания у батюшки, забывать о всех своих нередко мнимых достоинствах и преимуществах и нисходить в глубину истинного смирения и смиренномудрия.
Но, кроме собственного примера, у него были и некоторые свои особенные приемы, при помощи которых он нередко вводил в дух смирения некоторых своих чад духовных.
Когда, например, они приходили к нему в количестве нескольких человек ради поздравления с праздником Рождества или Воскресения Христова или 6 декабря для поздравления его с днем Ангела, то он, после обычных приветствий и краткой беседы о чем-либо, как-то очень кстати предлагал всем им в самой невинной, исполненной благодушия, форме какие-либо вопросы для разрешения, заимствуя их из житий святых, церковной истории и Священного Писания. В пасхальные святки, например, батюшка иногда вопрошал пришедших о том, что сталось с теми святыми, о которых в Евангелии сказано: и многа телеса усопших святых восташа, и изшедше из гроб, по воскресении Его, внидоша во святый град и явишася мнозем (Мф. 27, 52. 53). В Рождественские — о Вифлеемской звезде, путеводившей волхвов восточных к Богу, явившемуся во плоти, — что такое была эта звезда? В других случаях батюшка предлагал другие вопросы, и всегда он умел выбрать такие, что из пришедших редко кто был в состоянии, без предварительной подготовки, ответить так батюшке, как это ему хотелось. При этом всех пришедших охватывало общее веселье и некоторое смущение от крайней простоты вопроса. «Где жил прежде преподобный Антоний, в ближних или дальних пещерах? или почему ближние пещеры называются ближними, а дальние — дальними?» — вопрошал батюшка. И знающие, читающие все, кроме житий святых, приходили в недоумение, затруднялись отвечать. Тут начнутся всякие предположения со стороны пришедших, а батюшка только как бы горько подсмеивается да разбивает их суждения своей простой логикой. Убедившись, что из пришедших к нему мудрецов никто не может точно ответить на предложенный вопрос, батюшка делал вслух вывод: «Оце, так, довчылысь!» И с крайним добродушием начинал укорять их за то, что они не все знают и, приведя таким образом к полному смиренному сознанию, что они действительно не все знают и даже много очень простого не знают и не могут разрешить, потом сам разрешал не разрешенное ими. Весь этот экзамен батюшка производил с такой, исполненной малороссийского юмора, серьезностью, что все экзаменовавшиеся чуть не до слез смеялись, и так умело и незаметно, в собственных их мнениях, смирял их, что они после таких экзаменов исполнялись и искренним, смиренным благоговением пред Евангельской мудрой простотой своего Богомудрого отца духовного, и полным благодушием и каким-то особенно радостным чувством от одного только представления, как это так хорошо умеет батюшка смирить их и развеселить. И вот этим или подобным способом — их у него было великое разнообразие — приснопамятный батюшка умел передать, сообщить так или иначе почти каждому из посещавших его дух смирения, то есть как бы часть того настроения, которым преисполнена была без меры душа его. Достигал он этой цели иногда при помощи одного даже взгляда или краткого слова и замечания, дышавшего каким-то удивительным юмором, духовным, святым остроумием. Обратив свое внимание, например, на не совсем правильный способ совершения пришедшим к нему крестного знамения и попросив совершить его истово, правильно, уж этим самым батюшка достигал своей цели. «А скилько тоби лет?» — спрашивал он пришедшего и неправильно перекрестившегося, и, так сказать, одним этим вопросом уничтожал его, смирял до последней крайности. Или вот еще пример. Некто из духовных чад отца Николая, входя к нему в келью, не зачитал, обычно читаемой в обителях, при входе в келью чужую, молитвы: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!» Войдя в келью, он сказал просто: «Здравствуйте, батюшка!» А батюшка, сидя в своем креслице, готовый принять пришедшего гостя дорогого, отвечает ему со своей великой строгостью: «Як?» «А еще что?» — и этим так обезкуражил его, что он не знал, что и говорить. А затем, рассмеявшись самым благодушным образом, стал спрашивать: «А що злякав (испугал) тебя?» — и научил, что нужно произносить при входе в келью вышесказанную молитву. Или еще: на вопрос одного, жившего в Киево-Печерской лавре некоторое время после пострига новоначального инока, воспринятого от мантии отцом Николаем: «Следует ли, выслушав всенощную с вечера, ходить и в великую церковь на утреню, а после нее уже идти на раннюю литургию?» — батюшка ответил обычным своим тоном: «А на щож бокы одлеживать?» Чтобы понять всю соль этого ответа, нужно знать, что этот новоначальный инок, высокий во всех отношениях и знатный по предшествовавшей и последующей своей общественной деятельности, был очень крепкого телосложения и даже несколько тучен. Выражение это, может быть, сразу произведшее на душу некоторое неловкое впечатление своей как бы вульгарностью, впоследствии приводило, при воспоминаниях о батюшке, в самое благодушное настроение и самого этого инока, и тех, кому о таком отношении к нему и обращении с ним батюшки было сообщено.
Но были у отца Николая и другие способы учить смирению своих духовных чад. Некоторым из них, посещавшим его ради душевной пользы, он предлагал как бы урок: выяснить, в чем состоит смиренномудрие. Как бы нарочно для этого у него имелась, висела на стенке табличка: восьмая доля листа бумаги наклеена была на картон, и напечатано там было полууставом учение о смиренномудрии — краткое, но в существенных чертах изложенное определение добродетели смиренномудрия. Вот эту-то табличку и давал батюшка читать кому-либо из пришедших для назидания. «Смиренномудрие, — гласила она, — состоит в том, чтобы никогда и никого сердцем своим не осуждать, не держать в душе своей памяти о причиненном зле и отпускать ближним согрешения их против нас; считать себя ниже и хуже всех людей, всегда и во всем быть готову отдать предпочтение другим пред собой; пред Богом же всегда и во всем себя осуждать и не считать себя достойным тех естественных и благодатных Даров, которыми Он награждает. Такой человек пред Судом Божиим, как не судящий и не осуждающий ближнего, — не Судится, как прощающий всем согрешения их — прощается и как смиренный, смиряющий себя пред всеми — оправдывается». Вот так поступать и советовал батюшка своим чадам духовным.
Нередко для научения их смиренномудрию батюшка рассказывал им о некоторых событиях из жизни святых, явивших в своем лице великие примеры смиренномудрия. Такими рассказами батюшка запечатлевал в сердцах их великое значение, силу и крайнюю необходимость добродетели смиренномудрия, без которого ни одна добродетель и доброе дело не могут иметь пред Богом цены. «Ни о чем так враг наш — диавол не заботится, — говорил батюшка, — как о том, чтобы лишить нас смирения, привлекающего Благодать Божию, и ввергнуть в гордость, отвергающую нас от Бога. Нужно иметь о себе поэтому такое мнение, какое имели святые, чтобы совершенно враг не мог подступить к сердцу, ибо смирения, как силы Божией, сатана трепещет и бежит от него. А гордость, напротив, в один миг может лишить милости Божией и подвергнуть рабству диавола, как это случилось с одним святым, который, причащаясь Святых Таин, в самомнении помыслил о себе, что вот он достойно принимает Святые Таины. Но в тот миг, как он это помыслил, Ангел Божий взял у него из рук Святое Причастие, а на него напал диавол. В подтверждение значения и силы смирения в борьбе со врагом батюшка приводил часто пример из жизни преподобного Симеона Столпника. Диавол, во образе Архангела Михаила, на огненной колеснице, запряженной огненными конями, по Попущению Божию, явился этому преподобному и говорит ему: «Вот ты уже угодил Богу, как Илия пророк, поэтому Бог послал меня и огненную эту колесницу, чтобы взять тебя, как Илию, на небо». А святый ему ответил в своем глубочайшем смиренномудрии: «Ты, вероятно, ошибся и прибыл не к тому человеку, к которому послан, ибо то, что ты говоришь, не может относиться ко мне: я человек грешный». Как только он это сказал, диавол, палимый, как огнем, смирением подвижника, мгновенно исчез».
Наконец тем своим духовным чадам, которые исповедовали ему, что не имеют смирения и смиренномудрия, а, напротив, постоянно боримы бывают противоположными качествами, батюшка отец Николай советовал отказаться от своего «я» самолюбивого и начать труды самоотречения. А главное, говорил им батюшка, нужно молиться Богу, чтобы Он даровал смирение, и очищать свою душу покаянием и исповеданием пред духовным своим отцом помыслов. Без труда же самоотвержения и без очищения души скорбями и лишениями и особенно без возможно частого исповедания пред опытным духовником греховных помыслов, живя в покое, человек постепенно начинает быть всячески довольным собой, помышлять о своих мнимых достоинствах как о действительных и, сравнивая себя с другими людьми, мытарями и грешниками, считает себя святым и безгрешным. Если же случится, что кто-либо, по Божию Попущению, только прикоснется, например, словом укора или обиды, оскорбления к душе так помышляющего о себе, то и станет очевидной вся его мнимая добродетель: он никак не может перенести обиды, унижения и начинает озлобляться на обидчика и всячески мстить ему, уподобляясь неведущему учения Христова язычнику. Нужно заботливо сопротивляться всякой страсти: гневу ли, гордости, зависти, тщеславию и делать это сейчас же после появления помыслов этих страстей, не соглашаться мысленно с тем, что внушает невидимо враг. Нельзя давать этим помыслам и минуты пробыть в душе и укорениться в ней, ибо чем дольше с ними не бороться, тем труднее с ними становится борьба, и Ангел-хранитель может отступить от нас за несопротивление злу, греху. Если же человек не соглашается с диавольскими помыслами страстными, то Ангел-хранитель, видя благое произволение души, сейчас отгоняет от нее врага. Богу и врагу нашему нужно только произведение наше, так как нам дана свобода избирать благое или злое и отвергать противоположное избранному. Ни Господня Благодать, ни враг не принужд