В 1932 году монастырь посетил один католический доктор, отец Хр. Б. Он много беседовал с отцом В. по разным вопросам жизни Святой Горы и между прочим спросил:
— Какие книги читают Ваши монахи?
— Иоанна Лествичника, аввы Дорофея, Федора Студита, Кассиана Римлянина, Ефрема Сирина, Варсонуфия и Иоанна, Макария Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Никиты Стифата, Григория Синаита, Григория Паламы, Максима Исповедника, Исихия, Диадоха, Нила и других отцов, имеющихся в «Добротолюбии», — ответил отец В.
— Монахи Ваши читают эти книги!.. У нас читают их только профессора, — сказал доктор, не скрывая своего удивления.
— Это настольные книги каждого нашего монаха, — ответил отец В. — Они читают также и иные творения святых отцов Церкви и сочинения позднейших писателей-аскетов, как, например: епископа Игнатия Брянчанинова, епископа Феофана Затворника, преподобного Нила Сорского, Паисия Величковского, Иоанна Кронштадтского и других.
Об этой беседе отец В. рассказал старцу Силуану, которого глубоко почитал. Старец заметил:
— Вы могли бы сказать доктору, что наши монахи не только читают эти книги, но и сами могли бы написать подобные им... Монахи не пишут, потому что есть уже многие прекрасные книги, и они ими довольствуются, а если бы эти книги почему-либо пропали, то монахи написали бы новые.
За время своей долгой жизни на Афоне старец встречался со многими большими подвижниками; некоторые из них опытом познали те состояния, о которых пишут такие великие аскеты, как Исаак Сирин, Макарий Великий и другие, и потому слово старца нам кажется вполне естественным.
В течение многих лет большой швальней монастыря заведовал отец Диадох, монах во всем примерный, до педантичности аккуратный; любитель богослужения, начитанный, тихий нравом и благородный в обращении с людьми, он пользовался общим уважением. Однажды, в день его Ангела, зайдя к нему, я нашел его в обществе своих духовных друзей: одного старца-духовника, отца Трофима, и старца Силуана. Что было до меня — не знаю, но я услышал следующее: духовник рассказал что-то прочитанное им в газете и, обратившись к старцу Силуану, спросил:
— А Вы, отец Силуан, что скажете по этому поводу?
— Я, батюшка, не люблю газет и газетных новостей, — ответил он.
— Почему так?
— Потому что чтение газет омрачает ум и мешает чисто молиться.
— Странно, — говорит духовник. — По-моему, наоборот, газеты помогают молиться. Живем мы здесь, в пустыни, ничего не видим, и так душа постепенно забывает о мире, замыкается в себе, и молитва от этого слабеет... Я когда читаю газеты, то вижу, как живет мир и как страдают люди, и от этого у меня появляется желание молиться. Тогда служу ли я литургию, молюсь ли у себя в келье, я от души прошу Бога за людей и за мир.
— Душа, когда молится за мир, без газет лучше знает, как скорбит вся земля, знает она и какие нужды есть у людей и жалеет их.
— Как может душа знать от себя, что творится в мире? — спросил духовник.
— Газеты пишут не о людях, а о событиях, и то неверно; они приводят ум в смущение, и правды из них все равно не узнаешь, а молитва очищает ум, и он лучше видит все.
— Неясно мне, что Вы хотите сказать? — опять спросил духовник.
Все ждали ответа старца Силуана, но он сидел молча, с наклоненной головой, и не позволил себе в присутствии духовника и старых монахов объяснять — каким образом душа, вдали от всего, молясь о всем мире, духом может знать жизнь мира и нужды и страдания людей.
Удостоенный познания, какого удостоиваются лишь единицы на поколения, он в беседах словно стыдился идти дальше намека, благодаря чему его великая мудрость и совершенно исключительный опыт часто оставались сокрытыми от собеседника. Обычно старец, видя, что его первые слова остались невоспринятыми, не надеялся уже «объяснениями» дать понять то, что познается прежде всего опытом, а раскрывать последний он не решался по своему духовному целомудрию. Так при жизни своей он остался «неявленным». Несомненно, это была не только воля Божия о нем, но и его собственное желание, которое принял Бог и исполнил, скрыв его даже от отцов Святой Горы. Впрочем, не до конца, не до полной неизвестности остался он скрыт. Некоторые монахи и не монахи, лица, посетившие Афон или имевшие с ним переписку, оценили и глубоко полюбили его. Среди них были и епископы, и священники с высшим богословским образованием, и благочестивые миряне.
Помним такой случай. В монастыре немалое время гостил один православный иностранец, на которого встреча со старцем произвела глубокое впечатление. Он полюбил старца и часто ходил к нему; об этом узнали монахи. Как-то один из наиболее влиятельных соборных старцев, иеромонах Н., человек начитанный и живого ума, встретив его в коридорах монастыря, сказал:
— Не понимаю, почему вы, ученые академики, ходите к отцу Силуану, безграмотному мужику? Разве нет кого-нибудь поумнее, чем он?
— Чтобы понять отца Силуана, надо быть «академиком», — ответил гость не без боли в душе.
Тот же иеромонах Н., продолжая не понимать, почему старца Силуана почитают и посещают «ученые» люди, беседуя с отцом Мефодием, монахом, много лет заведовавшим книжной лавкой монастыря, заметил:
— Удивляюсь, зачем они к нему ходят. Он, небось, ничего не читает.
— Он ничего не читает, но все делает, а другие много читают, но ничего не делают, — ответил отец Мефодий.
Старец говорил: «Хорошо всегда и во всем искать от Бога вразумления, что и как нужно сделать или сказать».
Старец говорил, что Дух Божий учит жалеть всю тварь, так что «без нужды» и листа на дереве не хочется повредить.
Старец с большим чувством красоты смотрел на облака, на море, на горы, леса, луга, на отдельное дерево. Он говорил, что слава Творца великолепна даже в этом видимом мире, но видеть славу Самого Господа в Духе Святом — есть видение, безконечно превосходящее всякую мысль человеческую.
Однажды наблюдая движение облаков на изумрудно-голубом аттическом небе, он сказал:
— Я думаю: какой величественный наш Господь. Какую красоту создал Он во славу Свою, для блага народа Своего, чтобы народы в радости славили Творца своего... О, Владычице, удостой народ видеть славу Господню.
Мы говорили старцу, что есть люди, которые безстрастие понимают не как любовь Божию, а как особое созерцание бытия, стоящее выше различения добра и зла, и что такое созерцание они считают большим, чем христианская любовь. На это старец сказал:
— Это вражья наука; Дух Святый так не учит.
И слушая старца, мы не могли не вспоминать демонических образов тех «сверхчеловеков», которые восходят «по ту сторону добра и зла».
Старец говорил:
— Дух Святый есть любовь, и Он дает душе силу любить врагов. И кто не любит врагов, тот не знает Бога.
Этот последний критерий в душе старца занимал совершенно исключительное и безспорное место. Он говорил:
— Господь — милостивый Создатель, и Ему всех жалко. Господь жалеет всех грешников, как мать жалеет своих детей даже тогда, когда они идут недоброй дорогой, и где нет любви к врагам и грешникам, там нет Духа Господня.
Мы спросили старца: как может кто-либо любить всех людей? И где найдешь такую любовь, чтобы стать единым со всеми?
Старец ответил:
— Чтобы стать со всеми единым, как говорит Господь: да будут все едино (Ин. 17, 21), не нужно нам ничего придумывать, у всех у нас единое естество, и потому естественно было бы нам всех любить; а силу любить дает Дух Святый.
Помню, в один момент моей жизни, увлеченный творениями святых отцов, я сказал ему с печалью: «Жалею, что у меня нет ни сил, ни времени заниматься изучением богословия». На это он ответил: «И вы считаете это великим делом?..» Помолчав, он добавил: «По-моему, велико только одно: смирить себя, ибо гордость мешает нам любить».
Беседа старца о курении
В 1905 году отец Силуан провел несколько месяцев в России, часто посещая монастыри. В одно из таких путешествий в поезде железной дороги он занял место напротив одного купца. Последний с дружеским жестом раскрыл перед ним свой серебряный портсигар и предложил ему сигарету. Отец Силуан поблагодарил за предложение, отказавшись взять сигарету. Тогда купец начал говорить: «Не потому ли, батюшка, Вы отказываетесь, что считаете это грехом? Но курение помогает часто в деятельной жизни; хорошо прервать напряжение в работе и отдохнуть несколько минут. Удобно при курении вести деловую или дружескую беседу, и вообще, в ходе жизни...» И дальше пытаясь убедить отца Силуана взять сигарету, он продолжал говорить в пользу курения. Тогда все-таки отец Силуан решил сказать: «Господин, прежде чем закурить сигарету, помолитесь, скажите одно „Отче наш“». На это купец ответил: «Молиться, перед тем как курить, как-то не идет». Силуан в ответ заметил: «Итак, всякое дело, перед которым не идет несмущенная молитва, лучше не делать».
ЕПИСКОП АНТОНИЙ (ФЛОРЕНСОВ)
Епископ Антоний (в миру Михаил Симеонович Флоренсов) родился 27 августа 1847 года в селе Труслейка Симбирской губернии. Родители его из духовного сословия. Окончил Симбирскую Духовную семинарию и Киевскую Духовную академию. В 1878 году рукоположен во священника в Симбирском кафедральном соборе. В 1887 году был назначен ректором Самарской Духовной семинарии. В этом же году пострижен в монашество (овдовел в 1882 году). В 1890 году хиротонисан во епископа. Возглавлял Волынскую, Вологодскую и Ростовскую кафедры. С 1898 года находился на покое в Донском монастыре, где и скончался 20 февраля 1918 года. Похоронен на монастырском кладбище.
Духовные беседы
(Беседы записаны Христиной Сергеевной Арсенеевой
13 июля 1909 г. Понедельник. В Донском.
Нам было известно, что в этот день вечером, в 6 часов, в Донской монастырь придут к епископу Антонию два депутата от старообрядцев: священник Дмитриевский и товарищ председателя весеннего старообрядческого съезда в Нижнем поговорить с владыкой и объяснить ему свое дело до него. Они приходили к нему дня за два-три перед этим, и вот как владыка рассказал нам об этом их визите. Часов в 11 утра к нему приехал преосвященный Иоанн, вернувшийся из командировки с Дальнего Востока, знаток по старообрядчеству. И надо же случиться такому совпадению. Сидят они в гостиной — звонок. Келейника не было дома. Преосвященный Антоний подходит сам к двери и, по обыкновению, спрашивает, не открывая ее: «Кто? Как имя?» На это он получает довольно дерзкий ответ: «Неужели же имя вам что-нибудь скажет?» — «Я без имени не приму». — «Так как же? У нас серьезное и важное до вас дело». — «А как угодно