— Вот теперь все в сборе, — удовлетворенно проговорил Муромский и кивнул своим помощникам, которые подняли его на руки и, игнорируя пологий съезд сбоку от лестницы, вознесли его на верхнюю площадку. Миша, поздоровавшись за руку с чем-то недовольным Веселовым, двинулся следом.
Через несколько минут они были в его кабинете. Пирог и Артем Иванович сели в глубокие кожаные кресла, Муромский остался в своей каталке, оказавшись таким образом на две головы выше собеседников. Официантка из ресторана, симпатичная девка в белом переднике, обычно приносившая Мише еду, расставила перед ними стаканы и рюмки, после чего подкатила поближе сервировочный столик с разнообразными напитками и вышла, провожаемая недовольным взглядом Муромского; было известно, что женщин в делах он и раньше-то не любил, видимо, считая их чем-то вроде плохой приметы на корабле, а уж теперь, когда фактически стал инвалидом, наверное, и подавно. От досады Миша нахмурился. Он допустил если не ошибку, то просчет в самом начале встречи, и это не может не сказаться на ее ходе.
— Миш, налей мне минералки стаканчик, — попросил Муромский.
Пирог налил и вопросительно посмотрел на Веселова. Тот согласно кивнул. Налил ему, а потом и себе.
— Вот какое дело, — проговорил Муромский, отхлебнув. — Непонятка получается.
Поняв, что это высказывание обращено к нему, Миша спросил:
— Что за непонятка?
— Ты вроде недоволен Артемом Ивановичем, а?
— С чего бы это?
— Да вот, он так говорит, — сказал Муромский, давая возможность самому Веселову изложить свои претензии.
Тот зыркнул на инвалида и сказал:
— Вчера вечером налетели трое на мою заправку. Грабануть решили. С пистолетами, в масках. Весь народ перепугали.
— Ты не скромничай, не скромничай, — перебил его Муромский. — Расскажи, как тебя в заложники взяли.
— Противно вспоминать, — поморщился тот, трогая скулу, на которой была заметна ссадина. — Я там и оказался-то случайно.
— За случайно бьют отчаянно, — вроде бы не к месту вставил Муромский, но от этих слов у Миши по спине прошел неприятный холодок.
— Вот именно, — буркнул Веселов, сейчас никак не соответствующий своей фамилии. — Денег взяли пустяк, а неприятно. Зачем-то прожектор расстреляли. — Он явно тянул, не то выжидая, не то не решаясь что-то сказать. — Но главное не в этом. Они сказали, что пришли от Пирога. Сказали, что Пирог вами, то есть нами, конечно, не доволен.
— Не понял, — проговорил Миша, внимательно глядя на Веселова, стараясь по его лицу угадать, насколько правдиво тот говорит. — Они сказали, что это я их послал? Так?
— Нет, что послал не говорили. Я повторил дословно. Сказали "от Пирога". Тогда мы не стали их трогать, хотя вполне могли прямо там положить и были бы правы. Но я не хочу войны. Война слишком дорого обходится. Я решил сначала разобраться. Какие к нам претензии? До вчерашнего дня мы честно исполняли заключенное между нами соглашение.
Миша достал из кармана сигареты и закурил, глядя на Веселова.
— Короче так, — сказал он после недлинной паузы, чувствуя на себе внимательный взгляд Муромского. — Людей к вам я не посылал. Чем хотите заложусь за эти слова. Я не беспредельщик, и надо было бы — сначала переговорил бы это дело, а потом принялся пистолетами махать.
Он увидел, что лицо Веселова после этих слов потеряло значительную часть неприветливости.
— Так что этот вопрос снят, — вставил Муромский.
— Сто пудов, — подтвердил Пирог, стряхивая пепел с сигареты. — Когда мы договаривались, то взяли на себя определенные обязательства. Вы — свои, я — свои. От всякой шушеры защищать я вас не брался, так?
Веселов согласно кивнул.
— Естественно. У вас не охранная фирма. Но тем не менее вы дали мне кое-какие гарантии безопасности.
— Да. Но если вы имеете дождик во время дождя, это еще не значит, что ни одна капля не попадет на ваши брюки, а медицинский полис еще не гарантирует того, что вы не заболеете. На всякие такие непредвиденные случаи у вас имеется охрана, сигнализация и прочее.
— Однако они ссылались на вас. Я это сам слышал, и у меня еще нет размягчения мозгов.
— Вот. Мы подошли к самому главному. Тут, как я понимаю, могут быть два варианта. Либо это мои люди, которые решили на свой страх и риск набить себе карман. Тогда я их найду и примерно накажу. Чтобы другие, глядя на них, не имели больше желания совать свое рыло туда, куда не надо. — Заметив нерастаявшее недовольство на лице Веселова, Пирог добавил: — И заставлю перед вами извиниться. Отдать их вам не могу, но мало им не покажется. Или это чужие, и это скорее всего. Чужие, которые действовали вроде бы от меня. От моего имени.
Он замолчал, и Веселов выжидательно, с каким-то болезненным вниманием посмотрел на него. Миша знал этот взгляд. Многие лохи, даже очень, казалось бы, крутые, так смотрят, когда разговор подходит к критической черте, которую сами они перешагнуть не могут. Ободрать ближнего, обворовать до нитки друга, разорить сотни людей, отнимая у них последнее, — это пожалуйста, это запросто. Тут они крутые и палец им в рот не клади. Ходят павлинами, девок смущают и таких же лохов, как они сами. Мол, чего хочешь заделаю. Словами бросаются, смысл которых они едва понимают, а то и не понимают вовсе. Сколько раз он таких видел, которые "козлами" да "суками" во все стороны мечут, сами того не понимая, что смертельно обижают этим людей. Впрочем, те тоже зачастую не понимают и потому не обижаются. Ну, в общем, крутые — куда там. А когда нужно сделать единственный шаг, тот, что определяет настоящую крутизну, шаг, отделяющий жизнь от смерти, они замирают, как кролики и ждут, уставившись на тебя неподвижными жадными глазами или, наоборот, пряча взгляд, как бы отстраняясь от произносимого вслух приговора. Веселов смотрел, только что не дыша глазами.
— Тогда я их тоже найду. Не получится самому — товарищей попрошу помочь. — Пирог посмотрел на Муромского, и тот согласно кивнул. Мол, помогу, нет вопросов. — Но я их найду. И тогда всем будет понятно, почему без спроса нельзя пользоваться моим именем.
И, не объясняя ничего больше на словах, чиркнул ногтем большого пальца себя по подбородку.
Веселов, как бы отходя от столбняка, расслабился, откинулся на спинку кресла и удовлетворенно произнес:
— Хорошо.
— Но только вы мне должны помочь, — жестко сказал Миша.
— Ну если это в моих силах…
— Надеюсь. Как они выглядели?
— Ну с этим я справился.
Веселов достал из внутреннего кармана пиджака сложенные вчетверо листы бумаги, развернул их и протянул. Миша бегло просмотрел машинописный текст. Маски… кавказский акцент… но не грузинский и не армянский. Интересно! Пистолет ТТ… револьвер "наган"… "мицубиси"… госномер… Наверняка угнанная. Дубинка… телосложение… примерный возраст… Котя… потрудилась веселовская охрана. Куда они раньше-то смотрели, в то время когда их хозяина бомбили!
— Найдем, — решительно сказал он. — Кликуха есть, а это почти как паспорт.
— Есть и еще кое-что получше. Отпечатки на нагане. Мои люди попросили их идентифицировать, и к завтрашнему, максимум к послезавтрашнему дню результат будет готов. Если, конечно, они имеются в милицейской картотеке.
— Еще лучше. Ну если с этим мы решили, то давайте за стол. Все готово.
Муромский согласно кивнул, и Пирог встал первым, показывая гостям дорогу.
Еще лет пять назад ему и в голову бы не пришло угощать лоха-бизнесмена, которого он "доит". Но времена изменились, и он сам изменился. Да и Веселов был не просто лох. Мало того что за него прибыл хлопотать сам Муромский, крайне редко бывающий у кого-то с визитами. Это, кстати, тоже было неспроста. Миша понимал, что ситуация с бензозаправкой скорее повод для визита, за которым стоит что-то другое. Ясно, что у авторитета что-то другое на уме. Оставалось надеяться, что вскоре это разъяснится. А Веселов… Судя по всему, он был не сам по себе. Хотя и сам он не пешка — за ним стояли серьезные люди. Логотип его фирмы все чаще попадался на придорожных заведениях, в магазинах, мелькал в газетах и на телевидении. О нем писали, он встречался с министрами и губернаторами, благотворительствовал и, вообще, публично засвечивался, чем-то напоминая готовящегося к выборам политика. Причем районный уровень его, видимо, не интересовал.
Обед прошел неинтересно. Пили мало, Веселов больше налегал на еду и не демонстрировал готовности продолжать разговор, Муромский кусочничал, беря понемногу того, другого, третьего и едва пригубив рюмку водки. Ну а Мише пришлось на правах хозяина что-то рассказывать, спрашивать и усиленно угощать. Все как будто чего-то ждали, но чего именно — не понять.
Наконец Веселов наелся, вытер салфеткой губы, поблагодарил за угощение и, сославшись на дела, встал из-за стола. Миша даже провожать его не стал. Пришел, понимаешь, пожрал, как в привокзальном кабаке, и сделал ручкой вместо чаевых.
— Ты не обижайся на него, — сказал Муромский, когда бизнесмен покинул зал ресторана. — У него сейчас много дел.
— Да чего мне на него обижаться! — отмахнулся Пирог. — Он сам по себе, а я сам по себе.
— Ну не скажи. Не скажи. — Муромский по-стариковски подчистил тарелку кусочком хлеба и отправил его в рот. Он, похоже, решил до предела обыгрывать свое физическое состояние, и даже голос у него стал тоньше, как у дедка. — Мы все вместе работаем. А ты присматривайся к нему, присматривайся. Он нам нужен. Поэтому помогать ему требуется. Скоро он к тебе еще с одним делом придет.
— С каким?
— С хорошим. — Муромский помолчал. — Нужно будет помочь ему вес набрать. Авторитет. Понимаешь?
Теперь Миша понял. Он не ошибся в своих догадках. Веселов шагал в политику. В большую, надо полагать, политику. И помогал ему в этом Муромский, ради этого решивший перетащить свое больное, исполосованное пулями и хирургическими ножами тело в их город. Значит, придется Веселову помогать. Это хорошо. Потому что будет он как ледокол, пробивающий дорогу во льдах. А за ним, по чистой воде, идти будет легче. И ему, Мише Пирогову, в том числе, куда бы ни вела эта дорога. Ну уж о том, что занимающий крупный политический пост человек — "крыша" лучше не придумаешь — и говорить не приходится. А это значит, вернулся он в своих рассуждениях к началу, что тех троих, которые рыпнулись на бензозаправку, нужно найти чего бы это ни стоило. Потому что такой сам по себе мелкий, незначительный эпизод становится для него чем-то вроде экзамена.