— Давай! — с энтузиазмом согласился Семен, взмахнув рукой. И, перейдя на трагический шепот, предложил: — Давай вмажем? Такое дело провернули! Ты чего! Я тут уже про пистоль договорился. Американский. Круто? С запасным магазином, почти новый. Только это… Не хватает малость. Добавишь, а? Я тебе с первого же дела верну.
— Добавлю, — машинально сказал Атби, еще больше отступая в тень. Он боялся оторвать взгляд от лица Семена, чтобы тот не заподозрил чего, хотя было достаточно темно и бахвалящемуся подельнику сейчас было явно не до таких мелочей. Однако он краем глаза заметил, как за спину Семена надвигается темная фигура, блеснув белками глаз.
Секунды не прошло, как на основание черепа Семена обрушился мощный удар, от которого он повалился вперед, на неуспевшего отшатнуться Атби, так что ему пришлось сначала подхватить, а потом оттолкнуть от себя обмякшее тело, на чем он потерял несколько мгновений. Сначала Котя ничего не понял.
— Сеня… — выдохнул он и нагнулся к приятелю, полагая, видимо, что тот просто вырубился от выпитого. Этот сострадательный жест спас его от следующего удара, на этот раз предназначавшегося уже ему. Над его макушкой просвистела рука с зажатым в ней пистолетом, взъерошив волосы.
Котя ойкнул, падая под ноги Атби. Тот ударил его носком ботинка, угодив в плечо. Опрокинувшись от неожиданного удара набок и найдя спиной неожиданную опору в виде неподвижного тела Семена, он выхватил из-за пазухи свою дубинку и довольно неуклюже ею взмахнул, попав, однако, по колену Абти. Тот взвыл от неожиданной боли, забыв про засунутый за пояс брюк пистолет. Но это была последняя победа Коти. Второй боевик, подскочивший сбоку, сильным и крайне болезненным ударом в позвоночник обездвижил его, после чего коротким отработанным движением свернул ему шею, вывернув его подбородок назад и вверх. Раздался сухой противный хруст, который Атби почти не услышал; сжав зубы, он тихонько мычал от боли.
Пришел он в себя, когда один из боевиков тронул его за локоть.
— Уходим.
— Все уже?
— Да. Пора убираться отсюда. Мы довезем тебя до вокзала.
— Нет, — сказал, хромая, отходя от кустов, Атби. — Лучше поймаю попутку. На вокзале в Москве слишком много милиции. Время позднее, и меня обязательно будут проверять.
Он не стал говорить, что просто не хочет расставаться с ТТ. Если на вокзале его будут проверять, то обязательно обыщут. Без оружия у него есть все шансы проскочить через патрули — документы в порядке и в розыске он не числится. Но с оружием шансы сводятся к нулю. Боевик и не стал вдаваться в детали. Он просто кивнул соглашаясь. И сказал, когда они подошли к джипу:
— Утром должна пойти в Москву одна из наших машин с товаром. Мы посадим тебя туда, в кузов. Не бойся, никто не найдет. Мы все хорошо сделаем. Все посты проскочишь как пуля.
— Ладно, — согласился Атби. Нога болела сильно, и даже думать о том, что в ближайшее время ему придется передвигаться на своих двоих, было противно.
Олег Самсонов
За прошедшие двое суток он объездил, обошел и обзвонил все, кажется, учреждения, которые занимались судьбами детей. Ему удалось узнать кучу всякой информации. Как и в какие сроки оформляется опекунство, что нужно для того, чтобы усыновить — а в его случае удочерить — ребенка, какие документы для этого требуются, кто разрешает и кто контролирует эти действия. Все это выглядело крайне громоздко, требуя много сил и времени, а предполагалось, что и денег. Если верить чиновникам, главным образом женского пола, то ни одно такое действие не проходило без их строжайшего контроля. Ему даже демонстрировали груды документов, в которых, если верить словам, фиксировалась судьба каждого ребенка, проживающего в одном из трех специализированных детских учреждений закрытого типа, имеющихся в области. Но все это ни на сантиметр не приближало к раскрытию судьбы Аленки. Да, говорят, заявка такая была и ее после тщательного рассмотрения удовлетворили. Учитывая возраст девочки, с ее согласия, написанного ею собственноручно.
Одна из чиновниц даже вспомнила эту историю и, с заметным мозговым скрежетом припоминая детали, кое-что рассказала Олегу. В том числе то, что заявителем была семейная пара, но делами в основном занимался мужчина. Он принес все требуемые документы, прошел серию собеседований и — вместе с супругой — районную комиссию по делам несовершеннолетних. То есть на словах и отвлеченных примерах все было хорошо, если бы не единственная загвоздка — нигде не было документов на Алену Самсонову. То есть в каких-то журналах учета, списках и ведомостях она проходила, но все это относилось к тому периоду, когда она проживала в интернате. А после этого — все. Ни фамилии удочеривших ее людей, ни их адреса — ничего, что могло бы навести на ее след. В ответ на справедливые, как Олегу казалось, претензии и вопросы по поводу документов ему почти безмятежно отвечали, что, дескать, пару недель назад была проверка из Москвы и проверяющие на выбор взяли несколько дел из архива, для того чтобы ознакомиться с ними повнимательнее. Потерпите, скоро вернут, заходите через недельку, звоните, мы это возьмем на контроль, обратитесь к директору, напишите письменный запрос.
За это небольшое время он успел выслушать весь спектр годами отработанных отговорок и проволочек, которыми оперируют чиновники. Но все это ни на йоту не приблизило его к интересующему вопросу. Был еще шанс попробовать выяснить что-то в столице, но ему стало казаться, что и это ни к чему не приведет. То ли тут царит жуткий бардак, то ли кто-то очень хитро замел следы девочки — и простым кавалерийским наскоком тут ничего не сделаешь.
Вернувшись домой из роно, где он предпринял очередную безуспешную попытку разыскать следы племянницы, Олег посидел с полчаса около телевизора, отдыхая и прикидывая, чем заняться сегодня вечером. Первым, что вставало в его воображении, был хороший ужин. Половина курицы, горка жареного картофеля, обязательно салат, побольше черного хлеба. Его аппетит начал уже пугать. Деньги, выданные в финчасти, стремительно таяли, а новых поступлений не предвиделось. С жадными глазами он закупал массу продуктов. Раньше их хватило бы на несколько дней, а теперь почти все его покупки заканчивались уже утром. Ему приходилось прилагать серьезные волевые усилия, чтобы оторваться от стола и не бросаться к холодильнику. Он даже ночами просыпался с мыслью о еде и буквально заставлял себя заснуть, а не идти в кухню. Некоторый компромисс с самим собой и своим неуемным аппетитом он нашел в старых запасах варенья и компотов, сделанных еще родителями. Перед сном он напивался чаю, заедая его ложками приторно-сладких консервов. К сладкому он относился равнодушно, поэтому видимость насыщения приходила быстро, после чего он с легким сердцем и тяжелым желудком отправлялся спать. Если так дело и дальше пойдет, говорил он себе, то скоро он превратится в толстого, расплывшегося типа с лоснящейся от жира мордой. Пора брать себя в руки. Но такие уговоры не помогали, и он взял себе за правило есть строго по часам, стоически пережидая накатывающие между приемами пищи приступы голода, хотя нередко в такие минуты его желудок был полон и голод оказывался лишь психологическим фантомом, игрой сознания, бредом привыкшего к затяжному недоеданию мозга, не способного адекватно оценивать переполненный аж до боли и поносов организм.
Он нетерпеливо посматривал на часы, отсчитывая минуты, когда можно будет идти в кухню заниматься ужином. Стрелки показали четверть восьмого, когда прозвенел звонок телефона.
— Олег? Здорово! Это Кастерин. Помнишь еще такого?
— Привет!
Еще бы не помнить! Из-за него, можно сказать, он и попал тогда в плен. Грех, конечно, так говорить, но забыть это невозможно. Первая мысль сразу же сменилась другой. Может быть, уже разобрались с его делом и Володька звонит, чтобы сообщить об этом.
— Чем занимаешься? — бодро поинтересовался Кастерин. Как-то даже слишком бодро, чтобы выглядело это искренне.
— Да так, телевизор смотрю. Собираюсь поужинать.
— Хорошее дело. Имею желание пригласить тебя на шашлычок и все, что к нему полагается.
— Я не против. Только вот с деньгами у меня… — испытывая неловкость, начал объясняться Олег, но тот его энергично перебил.
— Брось ты это! Я угощаю! Значит так. Собирайся и через десять минут выходи к подъезду. Я сейчас выезжаю к тебе.
Десять минут не срок. За годы службы Олегу приходилось укладываться и в куда более жесткие нормативы. Но сейчас он едва успел собраться за отведенное ему время. Его выходной, или, как он его называл, свадьбашный костюм, который он намеревался надеть вначале, оказался безнадежно обвисшим, и для того чтобы привести его в порядок, потребовалось бы не меньше получаса самой тщательной работы утюгом. Быстро перебрав одежду в шкафу, он остановился на черных слаксах и светло-голубой рубашке с накладными карманами, которые удалось быстренько выгладить. С кашемировым пиджаком все это смотрелось вполне прилично.
К подъезду он вышел за несколько секунд до того, как "жигули" с Кастериным за рулем вывернули из-за угла дома.
— Классно выглядишь, — проговорил тот, едва Олег уселся рядом с ним. — В нашей программе произошли изменения. Шашлык на сегодня отменяется. Я позвонил, а там у них что-то непонятное. Проверка какая-то, что ли. Едем в другое место. Зато там музыка и все такое. Я думаю, не хуже. Ну, рассказывай. Как ты и что ты?
— Да чего рассказывать? Бездельничаю и жду конца следствия.
— Вот ведь гады, а? Ничего святого! Ну какое следствие? Уроды! Спросили бы меня, других наших — за один день все рассказали бы. Нет, обязательно нужно тягомотину заводить, нервы человеку мотать.
Из этих слов Олег понял, что ничего нового по его делу Кастерин сообщить не может, и появившееся у него было ожидание чего-то хорошего, может быть, даже радостного, сменилось на банальное ожидание ужина, подогреваемое лишь изрядно разыгравшимся аппетитом. Желание разговаривать пропало, и он только слушал необязательный треп сослуживца.