Кастерин сунул ему руку на прощанье, быстро пожал, как будто сработал кратковременный электрический импульс, и только что не бегом выскочил из зала.
А Олег остался сидеть, запоздало припоминая только что виденное. В руках у Кастерина он увидел бумажник — из светлой кожи с фигурным тиснением. Оригинальный, ручной работы, заграничный, кем-то ему подаренный и существующий, по его словам, в единственном экземпляре. Кастерин им сильно дорожил, считал чем-то вроде своего талисмана. За ним-то Олег и полез тогда в Чечне! Даже не за этим красивым куском кожи, а за документами, которые, по словам Кастерина, были в бумажнике.
Он сидел и тупо смотрел на купюры, оставленные Кастериным. Первый свой порыв — стряхнуть их со стола на пол — он подавил, замерев и стиснув зубы. В голове не было ни одной путной мысли, и только пульсировала фраза, слышанная в каком-то забытом фильме. Деньги за кровь. За его, Олега Самсонова, кровь. За его страдания, за плен, за голод, за побои, им пережитые, и унижения.
С усилием подняв руку, он взял бутылку и налил рюмку до краев. Выпил одним махом, не почувствовав вкуса. Он сидел, смотрел на стол перед собой и старался не думать о том, что Кастерин не успел еще далеко уйти и не составляет труда его догнать. И тогда он бы уж добился от него правды в полном смысле этого слова — кулаками, ногами, чем угодно, но правду бы выбил.
Подошедший официант что-то его спросил.
— Чего надо? — поднял на него взгляд Олег.
— Вы хотите рассчитаться?
— Очень! — ответил он, вкладывая в это слово свой смысл и эмоциональность. Видно, в его взгляде и выражении лица было нечто такое, что заставило официанта напрячься и вести себя с посетителем еще более предупредительно и даже вкрадчиво. Он осторожно взял со стола несколько купюр, прихватывая их двумя пальцами, осторожно, как будто спрашивая разрешение на каждую и боясь неловким движением вызвать неудовольствие чем-то разозленного человека со ставшим вдруг грозным лицом.
Посмотрев на оставшиеся на столе деньги, Олег окликнул отошедшего официанта.
— Водки принеси. И… — он показал на сотенные, смотреть на которые не было сил, а трогать тем более, — еще что-нибудь. На все.
Понятливый официант кивнул, ловким жестом снял деньги со стола, забрав небрежно разложенные бумажки в один прием.
Вернулся он скоро, но за это время Олег успел допить оставшуюся водку. Увидев это, молодой, но уже, видимо, опытный парень поставил полную бутылку поближе к нему, забрал пустую и быстренько убрался, для того чтобы короткое время спустя принести горячую закуску. Когда Олег допил и эту бутылку, на его столе появилась следующая, и он не удивился.
— А мне нальешь? — спросил кто-то, останавливаясь напротив него.
Олег посмотрел, прищурив один глаз; когда он смотрел двумя, предметы начинали двоиться. Рядом с его столиком стоял Мишка Пирогов. В классном костюме, в галстуке, с короткой, но ухоженной прической, как будто только что вышел из салона красоты. Миша Пирог, местный криминальный авторитет, бандит, барбос, криминал, рэкетир и все прочее в этом духе, то есть тот, с кем омоновец Самсонов не то что пить не стал бы, но и за один стол не сел. Но сейчас он больше не был бойцом ОМОНА. Сейчас он был пьяным безработным, безрадостно встречающим за ресторанным столиком свое неопределенное будущее, в котором, кроме тумана и незаконченного следствия, пока ничего не было видно.
— Налью. Если не шутишь, — медленно проговорил Олег, не зная еще, как себя вести.
Подскочивший официант поставил перед Пирогом чистую посуду и сам разлил водку по рюмкам. Мишка отпустил его кивком и сказал:
— Хочу выпить за тебя.
— С чего бы это?
— А ты мне нравишься, — улыбнулся Мишка.
— И давно? — пьяно ухмыльнулся Олег, ставя локти на стол.
— Всегда. С детства.
— Да-а?
— А что тебя удивляет? Ты нормальный мужик, не гондон какой-нибудь, не трепло и не трус. А все остальное это мура, мусор. В том смысле, что ошибки все совершают, пока не приходят к тому, что им определено по жизни.
— Это ты к чему сказал?
— Да так. Потом объясню. Давай сначала выпьем.
Они выпили и, как сговорившись, вместо того чтобы закусить или запить, занюхали черным хлебом.
— А тот хмырь тебя кинул, — сказал Пирог, доставая из кармана сигареты и закуривая.
— Какой хмырь? — спросил Олег, беря из его пачки сигарету.
— Который тут с тобой был. Как его?
— Кастерин.
— Наверное. Он вышел в фойе, позвонил кому-то по телефону и попросил, чтобы через пару минут ему на пейджер сбросили сообщение, будто его срочно вызывает начальство.
— Сволочь он.
— Угу. И я про то же. Раскрутил он тебя по полной.
— А ты откуда все это знаешь?
— Как откуда? Подслушал, конечно, — простодушно признался Мишка.
— Наплевать, — отмахнулся Олег. Он был уже здорово пьян и, сознавая это, старался говорить односложно и небрежно, так, чтобы его слова нельзя было расценить однозначно — ни как согласие, ни как отрицание; его милицейская сущность заставляла его держаться настороже с этим собеседником.
— Правильно. Завей беду веревочкой, сожги и пусти по ветру. На ментуре свет клином не сошелся. Кругом во, — Пирог растопырил ладони, призывая оглядеться вокруг. — Жизнь! Еще найдешь свое место. Кстати, давай мы за это и выпьем.
Пирог сам разлил водку, отмахнувшись от официанта, рванувшегося было к нему со своими услугами. Они чокнулись и выпили. Олег вдруг почувствовал голод и набросился на еду. И еще он понял, что катастрофически пьянеет и с трудом может уследить за смыслом происходящего.
Вяло зажевывая выпитое хлебом, Пирог сказал:
— Ты подумай пока, что и как, потом поговорим. Какой разговор за водкой? Только треп.
— Можно и потом, — согласился Олег, говоря с набитым ртом.
— Вот и ладно. Тут, кстати, мой Гришаня где-то крутится. Хотел к тебе подойти, да боится помешать. Деликатный он парень. Таким сейчас тяжело живется. Он моя большая головная боль. Смотрю, чтобы его не обижали. Да, так ты не против если он с тобой посидит?
— Да нет. Пожалуйста.
— Вот спасибо. Ну я пошел. А вы тут веселитесь, отдыхайте. Шары погоняйте. О деньгах не думай — Гришка угощает.
Пирог взмахнул рукой, и к столику быстро подошел его младший брат с ласковой улыбкой на лице.
— Здравствуй, Олег, — поприветствовал он Самсонова, осторожно протягивая ему руку.
— Ну, парни, пока. Отдыхайте. Еще увидимся. А ты, Гриш, развлекай гостя.
— Сделаю. Все нормально будет.
С уходом Пирога Олег почувствовал облегчение. Сдерживавшие его тормоза ослабли, напряжение отпустило. Да и какое напряжение может быть с Гришаней — добрым, простодушным и умственно недоразвитым, не умеющим ни складно объясняться, ни самостоятельно действовать, привыкшим во всем полагаться на старшего брата? Если бы не было у него Мишки, которому он заглядывал в рот и которого беспрекословно слушался, то он наверняка бы пропал. Даже страшно представить, что могло стать с этим не приспособленным для жизни парнем.
Олега закружило. Они пили с Гришаней, играли в боулинг, опять пили, говорили о чем-то. Младший Пирогов хвалил старшего, рассказывал про клуб и девчонок, которые сюда ходят, про каких-то крутых и богатых, с которыми запросто здоровается за руку, таскал по всем помещениям и показывал какие-то комнаты, фотографии и платяной шкаф с одеждой, говоря, что все это его. Потом Олег опять играл, точнее говоря, пытался, потому что тяжелый шар то и дело норовил укатиться в сторону и никак не попадал по кеглям. Наверняка было глубоко за полночь, когда Олег почувствовал, что едва держится на ногах и его неуклонно тянет прилечь.
Запинаясь, он попытался объяснить откуда-то вынырнувшему Гришане, что ему надо домой, спать. Тот, похоже, тоже здорово набрался, потому что его плечо, на которое опирался Олег, то и дело уходило из-под руки. Подоспевший служитель в бело-синей униформе подхватил их обоих и под невнятное бормотание Гришани повел куда-то, крепко держа под руки, так что у Олега даже появилось желание дать ему по зубам, чтобы он не делал так больно.
Потом была какая-то постель, в которую Олег рухнул, едва сумев снять ботинки и пиджак.
Проснулся он от дерущей рот жажды. Голова гудит, темно и кто-то сопит рядом. Женщина? Что-то он не помнит, чтобы ложился с кем-то. Ему казалось, что вырубался он в одиночестве.
С трудом сев, он глухо замычал. Голова раскалывается. Сам он в одних трусах. Где находится, не понять. Кто рядом, неизвестно. Прошедший загул помнил смутно, урывками. Какие-то картинки, не складывающиеся между собой. Пить хочется смертельно. И еще сердце колотится, как на длинной дистанции. В первое мгновение своего пробуждения он подумал, что снова очутился в чеченском гробу, в горах, а все произошедшее с ним накануне только сон. Испугался, и организм среагировал на это выбросом адреналина, от которого заходится в перегрузке его живой мотор.
Он пошарил рукой вокруг себя, нащупал очертания тела под одеялом рядом и, примерившись, переполз через него. Голой ногой он нащупал плотную ткань на полу, скорее всего ковер, а второй угодил в ботинок, едва не упав при этом. Осторожно двинулся вперед, вытянув перед собой руки, и бедром ударился о какой-то угол, услышав в ответ возмущенный стеклянный звон. Присев на корточки, принялся шарить. Рядом с ним оказался столик, заставленный посудой. Стаканы, полные бутылки. Он взял ближайшую, свинтил пробку и понюхал. Водка. От ее резкого запаха Олега чуть не вывернуло наизнанку, и он поспешно отставил ее в сторону.
Неожиданно вспыхнувший свет над головой больно стегнул его по глазам, и он зажмурился.
— Проснулся? — прозвучал сзади хриплый голос, который вряд ли мог принадлежать женщине, если только до этого она лет сорок не сжигала свои голосовые связки крепкими спиртными напитками и куревом. Он обернулся. С кровати на него щурился человек, в котором с первого взгляда признать Гришаню было проблематично. Волосы взъерошены, лицо опухшее и помятое, на щеках и подбородке темная щетина, губы запеклись. Тоже, видно, вчера не хило погулял.