Рыбак по бордюрному камню прошел к "жигулям". Микроавтобус, фыркнув выхлопной трубой, отъехал. Человек в форме сидел за рулем и носовым платком вытирал лицо. Наверное, вспотел после тяжелой работы.
Рыбак сделал последний шаг и открыл пассажирскую дверцу.
— Можно? — несколько запоздало спросил он, усаживаясь на сиденье.
— Чего надо? — спросил старший лейтенант, убирая платок от лица.
— Паша?
— Ну я. А ты кто? Что-то не припоминаю.
Встроенная рация под "торпедой" хрипло вызывала какого-то сто пятого.
— Полкан? — уточнил Рыбак, расстегивая куртку и опуская ладонь на теплую рукоятку пистолета.
— Чего? — заревел старший лейтенант. — Я тебе сейчас покажу Полкана! А ну, документы!
Попалась, рыбка!
Рыбак медленно полез за пазуху, нащупывая теплую рукоятку пистолета. Можно грохнуть Полкана прямо здесь. В проносящихся мимо машинах, наглухо задраенных по случаю непогоды, вряд ли услышат выстрел. Прохожих не видно. Надо только обязательно задать хотя бы пару вопросов.
Рыбак, меняя позу, бросил быстрый взгляд на зеркало заднего вида и замер. Сзади к машине, в которой он сидел, пристраивался точно такой же "жигуленок", в котором сидели двое в форме. Попал!
— Забыл дома, — улыбнулся Рыбак, демонстрируя пустую руку. — Пойду схожу. Скоро вернусь.
Он вылез из машины, громко хлопнул дверцей и прямо по газону быстрым шагом пошел в сторону жилых домов, поправляя на ходу поднятый воротник куртки, пряча за ним лицо. Он ждал окриков, топота ног за спиной, но проходила секунда за секундой, с каждой из них он удалялся на пару шагов, но ничего не происходило. Поравнявшись со строем старых толстых тополей, он коротко оглянулся. Около "шестерки", в которой он сидел четверть минуты назад, стояли двое. Полкан и еще один милиционер. Они о чем-то говорили, и Полкан при этом посматривал в его сторону. Расстояние между ними было небольшое, но признаков того, что они собираются за ним гнаться, не наблюдалось.
Только после того как он повернул за угол бетонного забора, огораживающего экспериментальный корпус НИИ органической химии, чье здание свечкой возвышалось над полупустынными окрестностями, он вздохнул свободнее. Если до сих пор не бросились за ним в погоню, то уже и не будут. Его рубашка на спине и под мышками была мокрой, как будто ему за шиворот кружками лили воду. Руки занемели, а плечи болели от напряжения, словно он не налегке шел, а нес на себе бревно, как Ильич на субботнике.
Вдоль забора шла узкая тропинка, размокшая от дождя. Вокруг неопрятные кусты. Почти бегом преодолев пару десятков метров, оскальзываясь и опираясь о бетон забора, он нырнул под защиту кустарника. Мокрые ветки щедро сыпали влагу на лицо и куртку, так что вскоре она потеряла свой пижонский вид. Но сейчас это не имело значения. Он уходил от места, где только что едва не погорел. И ведь отделяло-то его от краха всего несколько секунд. Ведь вытащи он пистолет — и что бы ему пришлось делать? Извиняться? Или стрелять? Ну Полкана не жалко. Ему что так, что эдак выходила смерть. А тех двоих? Он остановился, переводя дыхание и вытирая ладонью мокрое лицо. Да. Сейчас он со всей определенностью должен сказать, что ему пришлось бы пристрелить и тех тоже. Потому что он вступил на такой путь, на котором нельзя делать дело наполовину. Потому что те двое в свою очередь могли его уложить или, что еще хуже — в этом надо отдавать себе полный отчет, — арестовать. И, чтобы этого не произошло, он просто обязан был их застрелить. Или — как мало осуществимый вариант — сесть на место Полкана за рулем и попытаться от них оторваться. Сплошной Голливуд. Через три километра выезд на шоссе и там стационарный пост дорожной инспекции. Они бы его встретили с распростертыми объятиями. С автоматами, со спецсредством "еж" и прочими атрибутами торжественного мероприятия. Можно было бы, правда, попытаться поюлить по переулкам между частными домами, стоявшими по обе стороны дороги чуть дальше отсюда, но он их почти не знает и легко мог попасть в тупик, из которого уже бы не выбрался.
Короче говоря, вынужден был он признаться самому себе, что действовал, не подготовившись, нахрапом, надеясь больше на авось. Относительно легкая победа над слесарем вскружила ему голову, и он поверил в собственную удачу, почти гениальность, неуязвимость и хитрость. Жизнь наглядно доказала, что это не так.
Он остановился на берегу мутного и замусоренного ручья, на всех картах именуемого речкой. Переложил пистолет в задний карман брюк, снял ставшую опасной приметную куртку и бросил ее в воду. Размотал завязанный на пояснице свитер, делавший его до этого визуально толще, и надел его под кожаный пиджак, высоким его воротом скрывая рубашку. Достал из кармана очки, надел их, несколькими движениями расчески изменил прическу и по петляющей между кустов тропинке двинулся в сторону недавно отстроенной бензозаправки, где можно было без большого труда поймать частника, который отвезет его в центр. Теперь он напоминал небогатого служащего из госконторы, чье относительное материальное благополучие осталось далеко в прошлом, цепляясь за него потертым пиджаком и прикрывая им нынешнее положение вкупе со свитером домашней вязки.
Все свои ухищрения с переодеванием и изменением внешности он более-менее продумал. Но все это мура по сравнению с тем, что Полкан видел его в лицо. Судя по тому, что догонять он не стал, скорее всего, он не придал происшедшему большого значения. Какой-нибудь полусумасшедший обиженный им чайник или забытый знакомый, склонный к дурацким розыгрышам. Но второй раз попадаться ему на глаза просто опасно. Он злопамятен и при новой встрече не преминет отыграться хотя бы по мелочи. Задержит для выяснения личности или еще какую мелкую пакость придумает, используя свое служебное положение. И будет по-своему прав.
Частник на погромыхивающей старой "мазде" с пятнами ржавчины на дверях и крыльях, наверняка купленной уже подержанной на заре нового российского капитализма в период дефицита отечественной продукции, довез его до центрального универмага, где Рыбак легко затерялся среди покупателей и некоторое время спустя вышел через другие двери. Пешком дошел до толкучки, в официальных документах громко именуемой вещевым рынком, и купил недорогую куртку на синтепоне с непонятной эмблемой на левом кармане — как раз напротив сердца.
Потом он, зажатый многочисленными пассажирами в угол салона, ехал на троллейбусе в сторону окраины и думал, что все, в сущности, не так уж и плохо. Да, его видели. Но мало ли в городе всяких сумасшедших! Зато он теперь твердо знает, кто такой Полкан, знает номер его машины и не спутает его ни с кем даже на расстоянии. А это куда важнее. Это означает, что ему теперь нет нужды вступать с Полканом в тесный контакт, подходить к нему на расстояние рукопожатия. Отныне у него появилось неоспоримое преимущество действовать на длинной, максимально большой дистанции. А для Полкана он неуловим. Да тот уже завтра забудет об этом инциденте. Во всяком случае, он потеряет для него ту остроту, которая заставляет предпринимать определенные действия.
Уворачиваясь от тяжеленной сумки, которой вторую остановку его норовила двинуть хрупкая на вид тетка, он думал, что до сегодняшнего дня предполагал действовать исключительно на близкой дистанции, рассчитывая на имевшийся у него пистолет. Теперь было понятно, что выбранная им тактика имеет существенные недостатки. Конечно, можно было выяснить домашний адрес Полкана — при известном навыке это не представляет больших трудностей — и попробовать подловить его около подъезда, где и произвести решающий выстрел. До этого момента можно не сомневаться, что все получится. Офицер милиции не банкир и не министр, охраны ему не положено, так что от пули ему не увильнуть. Другое дело, что ему самому нужно будет уходить с места. Тут многое зависит от подготовки и удачи. Будь у него напарник, способный обеспечить качественный отход, — он бы не сомневался. Но в одиночку… Тут могли возникнуть проблемы. И первая — в нем самом. После выстрела он вполне может занервничать, запаниковать — и тогда провал ему обеспечен.
Сойдя на остановке, он купил у продавщицы в уличной палатке батон хлеба и пакет молока и, положив их в пакет, пошел в магазин стройматериалов, чья большая яркая вывеска была видна с дороги. В квартире, которую он снимал вторую неделю, обсыпался межпанельный шов на кухне, обнажив грязно-серый бетон с рыжими разводами арматуры. По большому счету, это была не его проблема, а хозяев. Но, каждый день видя это безобразие, он испытывал раздражение — такое же, какое чувствует пижон во время лицезрения своих грязных ботинок. Да и несложная, а главное, созидательная физическая работа способна внести некоторое успокоение в его довольно нервное существование.
Войдя в красивый, ярко освещенный торговый зал, он понял, насколько давно не бывал в подобных местах. Керамические плитки десятков расцветок и форм, рулоны обоев, кисточки и мастерки, пакеты, коробки и банки с краской, грунтовками, затирками, тоновыми добавками, клеями из разных частей света, шурупы, гвозди, дверные ручки, замки, светильники, патроны для ламп, выключатели… При виде всего этого руки чесались что-нибудь сделать. Он ходил вдоль длинных стеллажей и пытался понять, что ему нужно. Все, что он сейчас видел перед собой, было в диковинку, и цены были на удивление высокими. Глядя на это разнообразие, он невольно подумал, что и ему не помешает расширить свой арсенал. К имеющемуся у него пистолету хорошо бы прибавить винтовочку с оптикой. И тогда он может действовать на дистанции.
— Вам помочь? — спросил подошедший со спины продавец — парень лет двадцати в джинсовом костюме.
— Наверное. Хочу шов заделать в квартире.
— Ну тогда вы не здесь смотрите.
— А где нужно?
— Да вон там, — показал он на дальний угол зала, где стояла шеренга дверей.
— Там? — удивился Рыбак. — Да двери мне ни к чему.
— Пойдемте, я покажу.
За выставкой дверей и в самом деле оказался еще один стеллаж, заставленный, как он сразу сообразил, отечественным товаром. И цены тут были куда как ниже.