Отдача отбросила руку назад и в сторону, а пистолет он удержал вообще чудом. Тесный салон наполнился едким пороховым дымом, сразу начавшим резать глаза и щекотать в носу. Но это не помешало увидеть пулевое отверстие в голове Полкана, а секундой позже и дыру в лобовом стекле, забрызганном кровью.
Все. Рядом с ним сидел труп. Прозвучавший в машине выстрел должен быть хорошо слышен. Рядом жилой дом, сзади дорога. Короче говоря, вокруг достаточно людей, одни из которых испуганно замрут, другие бросятся любопытствовать, а третьи непременно поделятся услышанным, а то и увиденным с милицией.
Концом ствола оттолкнув от себя мешком заваливающийся на него труп, Рыбак сунул пистолет в карман и, включив первую передачу, двинулся прямо, спеша убраться подальше от опасного места. Машина запрыгала по колдобинам, и через пару десятков метров он едва успел вывернуть руль, чтобы не впороться в глубокую колею, в которой виднелась вода. У него был реальный шанс посадить машину на брюхо, и тогда она не смогла бы тронуться с места без посторонней помощи.
Он сам не ожидал от себя подобной прыти. Быстро переключая передачи и умеренно газуя, он, должно быть, со стороны напоминал профессионального автогонщика-слаломиста, изо всех сил рвущегося к финишу. Он скользил по мокрой траве, на скорости перемахивал через лужи и выбоины, подминал бампером кустарник и мелкие деревья, вспахивал колесами рыхлую почву и все время почти физически чувствовал чье-то дыхание в затылок.
Наконец он увидел перед собой обширную лужу, в которую входили следы широких колес. Ясно было, что легковушке это препятствие не преодолеть. Чертыхнувшись про себя, он вывернул руль вправо — туда, где кустарник казался пореже. Газанул посильнее, и по внешней поверхности лобового стекла защелкали ветки, а по днищу что-то заскреблось. Это была финальная, сумасшедшая часть его поездки, когда понятно, что скоро, может быть, прямо сейчас, сию секунду, он остановится, уперевшись в очередное, уже непреодолимое препятствие. Но азарт, желание проехать еще несколько метров, гнали вперед, и он объезжал чахлые березки, мял кусты, куда-то плюхался колесами до тех пор, пока машина не встала, забуксовав на влажной и рыхлой торфянистой почве.
Он сделал последнюю, заведомо безнадежную попытку сдать назад и проехать еще несколько метров, которые все равно ничего не решили бы, но колеса только глубже зарывались, а машина не трогалась с места. Можно бы, конечно, попробовать ее вытолкать, но смысла в этом не было никакого. Заглушив двигатель, он посмотрел на неподвижное тело рядом с собой. Полкан мертв. Он добился того, чего хотел. Теперь нужно уносить ноги.
Внезапно он почувствовал усталость и опустошение. Не хотелось никуда бежать. Сейчас бы закрыть глаза и посидеть так, ни о чем не думая, ни о чем не заботясь. Просто расслабиться. Преодолевая неожиданную слабость, он дотянулся до кобуры мертвого человека и достал из нее табельный ПМ. Вышел из машины и огляделся. Он стоял в мелколесье, и с этого места не видна была дорога, точнее ее кошмарное подобие, по которой он ехал последние несколько минут. Мелькнула мысль, что неплохо бы сжечь машину вместе с телом — все следов меньше будет, но, вспомнив свое первое о ней впечатление, то, насколько заботливо ухаживал за ней неизвестный и наверняка уже расстроившийся хозяин, не стал этого делать, пожалев человека. Шагая по лесу, он подумал, что подобного рода жалость не доводит, как правило, до добра. Ну и ладно. Ну и черт с ним. Отойдя от брошенной машины метров на двести, он сорвал с себя рабочий костюм и бросил его в черную торфяную воду, за неимением камня придавив его трухлявым обломком березового ствола.
Неподалеку шумела дорога, и он пошел в ту сторону. Вряд ли милиция успела начать большую облаву, и он вполне может рассчитывать на то, что, смешавшись на остановке с пассажирами, сможет убраться из этого, ставшего для него опасным, района. Первоначальное намерение пробираться к железнодорожной ветке, где ходил «тарзан», он оставил — навалившаяся на него безразличная усталость не позволяла ему выделывать всякие сложные и многотрудные выкрутасы.
Шевченко
Большую часть утра он провел в администрации города, утрясал вопрос с жильем и заодно улаживал другие вопросы, потом встречался со специально приехавшим двоюродным братом жены, который жил в Москве, где владел небольшой фирмой по производству мебели. Родственник плакался на жизнь, жаловался на конкуренцию, на чиновников, поставщиков и неразумные законы. Одним словом, жаловался на жизнь и просил посодействовать — кредитами, дешевыми поставками или хоть чем-нибудь, взамен этого в перспективе обещая вечную благодарность и неясных очертаний золотые горы. Любого другого он послал бы подальше и не испытывал бы по этому поводу угрызений совести. Но просил родственник, а родню лучше поддерживать, и сразу после разговора с ним он съездил в СМУ, где уже несколько лет действовал цех деревообработки, и переговорил с директором, который без особого энтузиазма пообещал подумать, что можно сделать. На первый случай этого было достаточно, да и время поджимало — вскоре он должен был проводить плановое совещание, на которое приехал буквально впритык, войдя в свой кабинет за две минуты до начала. Суточную сводку, положенную на стол, просмотрел бегло, заранее зная, что ничего серьезного там нет и быть не может. Иначе его известили бы сразу, немедленно после поступления информации дежурному.
Собрались все, кроме начальника ГИБДД, но от него было сообщение, что он задерживается. В целом вопросы были обычные, текущие, тягучие и привычные. Ему докладывали, он по большей части подгонял и разносил, ставил задачи и сроки, грозил, вдумчиво и с трудом соглашался, демонстрируя стиль работы опытного руководителя, у которого по любому вопросу есть собственное взвешенное мнение.
Когда с опозданием на полчаса пришел главный районный гаишник, как его продолжали называть по старой памяти, Шевченко хмуро кивнул ему и показал на свободное место, продолжая слушать доклад начальника службы криминальной милиции, рассказывающего о таборе узбекских цыган, три дня назад появившемся в окрестном лесу. И как раз в эти дни участились случаи квартирных краж. Что с незваными гостями делать — и так ясно: гнать их к чертовой матери из этих мест. Но сделать это нужно аккуратно, чтобы не забурлило общественное мнение. Он на собственном опыте убедился, что общественность порой бывает непредсказуема. Делаешь, бывает, что-то для людей, а они вдруг начинают возмущаться, голос поднимают, статьи дурацкие пишут, письма в Москву и на телевидение, которому только дай повод поговорить об ущемлении прав личности. Поэтому действовать нужно быстро, но осмотрительно, исподволь. Дубина, ясное дело, штука хорошая, но действовать ею сейчас нужно осторожно. Нельзя натравить на табор СОБР. Те быстро развернут их лыжи в нужную сторону, но шума будет — не приведи Боже. А вот если через лесников сработать да санэпидемстанцию подключить, а потом еще и регистрацию провести…
От этих привычных мыслей его отвлек вид гаишника. Его обычно безмятежное, сытое, лунообразное лицо было хмурым, а руки непривычно терзали дешевую шариковую ручку, то развинчивая ее, то свинчивая вновь. Он был явно не в своей тарелке. Нервничает и часто поглядывает на полковника, как бы прося обратить на него внимание и побыстрее дать возможность сказать слова, которые просто рвутся наружу.
— Хорошо, продумайте план мероприятий и доложите мне завтра утром, — остановил он начальника криминальной милиции, любителя говорить подолгу. — Что у нас на дорогах?
Гаишник как будто испугался. Замер, глядя на него неподвижным взглядом затравленного зверя. На самом деле это должно было выглядеть как трагическая пауза, но актерского мастерства этому рано располневшему человеку явно недоставало.
— Сегодня, несколько часов назад, при исполнении служебных обязанностей убит наш сотрудник. Старший лейтенант Поярков. Его тело нашли, — он посмотрел на часы, — сорок пять минут назад.
По кабинету прошелестел шумок, составленный из вздохов, негромких восклицаний и коротких слов. Убийство милиционера всегда ЧП. Каждый руководитель, если он, конечно, нормален, остро воспринимает подобные известия. И каждый считает своим долгом найти преступника, посягнувшего на самое святое — жизнь государева слуги, представителя власти, ее самое яркое воплощение, гаранта порядка и спокойствия. Не зря закон относит это к самым тяжким преступлениям.
— Та-ак, — напряженным голосом проговорил Шевченко, обводя присутствующих тяжелым взглядом. — Дальше.
— Задержать преступника по горячим следам не удалось. Труп старшего лейтенанта обнаружен в лесу, в легковой машине, которая, судя по всему, незадолго до этого была угнана.
— Угонщики… Значит, так. Поднять дела по всем известным угонщикам. По всем! И каждого досконально проверить. До-ско-наль-но! — по слогам повторил Шевченко. — Перетрясти всю агентуру. Залетные, перекрасившиеся, способные на такое по пьяни… Пускай участковые подключатся.
— Сделаем… Прошерстим… — раздались разрозненные голоса.
— Это что такое! — все больше расходился Шевченко. Он на самом деле чувствовал себя оскорбленным. — До каких пор мы будем терять наших сотрудников?! Уголовному розыску активно подключиться. Экспертизы — в первую очередь. Всех поднять на ноги. Всех, без исключения.
Тут же, прямо в его кабинете, началось заинтересованное обсуждение розыска. Его подчиненным явно импонировало, что он так быстро и резко отреагировал на смерть сослуживца, пусть даже младше всех присутствующих по званию. А может быть, даже и лучше, что младше. Смерть, она всех уравнивает. И на ней, как на экране самого точного прибора, высвечиваются отношения между людьми, между сослуживцами. Между соратниками. И то, что руководитель сразу запустил всю машину чрезвычайного розыска, дал распоряжения о достойных похоронах и не забыл о семье старлея, которая еще ничего не знала и ждала кормильца домой, говорило в его пользу. И еще о том, что в случае чего — не дай Бог, как говорится, но все же, — не будет обойден вниманием никто, от здесь присутствующих до самого распоследнего сержанта. Это значит, что они — одна команда, почти семья, где каждый заботится о каждом. И такое единение вызывает естественный энтузиазм.