Потом эту троицу сменила пара помоложе, эту пару еще одна троица, только на этот раз женщин было двое и стонали они как-то интереснее. Потом пошли титры на немецком, которого Олег совсем не знал, и по экрану телевизора побежали косые сполохи. Он подумал, что кассета закончилась, и хотел было встать, когда на экране появилось детское лицо с застывшими глазами и растянутым в неестественной улыбке ртом. Олег замер. Почти сразу он понял, что это совершенно иная съемка. Качество иное и звуковой ряд тоже.
Последующие несколько минут он смотрел на экран ни жив ни мертв. От недавного возбуждения не осталось и следа. Он даже не мог себе представить, что существует такое. То есть представить, наверное, смог бы, имей желание. Но даже тени такого желания у него никогда не возникало. И больше того: он не мог представить себе человека, который захотел бы смотреть то, что сейчас видел он.
Если до этого он смотрел на взрослых людей, которые добровольно, по крайней мере хочется в это верить, работают на ниве порнобизнеса в качестве актеров, к тому же иностранцы, то сейчас перед ним были дети лет от десяти до пятнадцати, не старше, и неловко, неумело, как ему показалось, занимались тем, что и сексом-то назвать язык не поворачивается. Ну какой секс может быть у девчонки лет десяти, у которой еще абсолютно плоская, мальчишеская грудь, отчетливо прорисованные ребра и ни одного волоска растительности, кроме как на голове. Или пацанчик лет двенадцати, худой как щепка, которого какой-то мужик (лицо сознательно не показывается)… Слова-то приличного не подобрать. Сношает? Пусть хоть так. Сношает в задний проход.
Дети, подростки меняются местами и позами, одни исчезают, а другие появляются. Какая-то баба сисястая, соски которой двое — мальчик и девочка — старательно запихивают себе в рот. Потом мальчишка с девочкой. Потом двое мальчишек.
Олег глядел на это в ужасе. Сил не было встать и выключить телевизор. Он смотрел и думал: какая же сволочь этот Гришаня! И это его любимый фильм?! Да его прибить мало. И наплевать, что он слабоумный. Какого черта! Слабоумный — вот и нечего ему среди здоровых делать. А то еще наплодит таких же уродов! Вот житуха-то будет…
Олег резко встал и шагнул к телевизору, намереваясь сначала выключить его, а потом и Гришаню. Ну и гад! А он еще его жалел, в обиду когда-то не давал. Да лучше бы его прямо в детстве прибили. Было бы на земле одним придурком меньше. И может быть, одной такой кассетой.
Но в этот момент неизвестный режиссер создал новую сцену. Олег даже не сразу понял, что это. Да, честно говоря, и понимать-то не очень хотел. Но его остановили смотревшие с экрана глаза. Они показались ему непропорционально большими и глядевшими в упор. И еще очень знакомыми. Он замер перед телевизором и с тревожным вниманием стал смотреть на экран, где семь или восемь мальчишеских и девчоночьих тел сплелись в змееподобный клубок, вытворяя немыслимое.
Аленка? Там, среди них, Аленка?
Олег стоял и смотрел, пытаясь в мелькании тел и лиц разглядеть знакомое лицо. Вот вроде… Нет, камера краем мазнула по щеке и переместилась на чей-то круглый зад. Зрелище продолжалось минуты четыре, и за все это время ему не удавалось рассмотреть только одно, одно-единственное лицо. Когда фильм закончился, он схватил пульт и перемотал назад, на то место, где на него посмотрели глаза. Неведомый оператор только один раз позволил себе такой кадр. Выглядывавшие из-за острого мальчишеского плеча глаза с челкой над ними. Специально это сделал или случайно получилось — не понять. Прокрутив это место дважды, Олег нажал на кнопку «стоп-кадр» и несколько минут в упор смотрел, узнавая и сомневаясь. Она? Или нет? Если бы еще часть лица. Хотя бы еще одна щека и нос. Или даже часть носа. Тогда бы он был уверен. А так… Он смотрел, до слез напрягая глаза, но чем дальше, тем меньше был уверен, что это его племянница. А посмотрит чуть-чуть сбоку — она.
Он оторвался от созерцания, когда услышал за дверью знакомые быстрые шаги. Нажал на кнопку «пуск» и подошел к холодильнику, дверцу которого успел открыть одновременно с открыванием Гришаней входной двери.
Сдерживая себя, замедленно-лениво обернулся через плечо.
— Водку будешь? — спросил он, отворачивая горевшее лицо к холодному нутру холодильника.
— Да рано еще вроде. Мишка ругаться будет.
— Наверное, — безразличным голосом ответил Олег, доставая бутылку и прижимая ее к пылающей щеке. В его голове хаотично двигались непродуманные желания и намерения. Он смотрел прямо перед собой, пытаясь прийти хоть к чему-то. К чему-то относительно разумному.
— Ты чего холодильник-то? Закрой, — сзади попросил Гришаня.
Недоумок чертов.
— Ага. — Олег послушно захлопнул дверцу, шагнул к креслу и осторожно опустился в него. Он сейчас старался не делать резких движений. Любое такое движение способно вызвать лавину еще более резких — это он буквально предощущал. И потому старался нести себя так, как хрустальный сосуд. Нежно. Не расплескивая содержимого. Экономя его на будущее. Медленно взял рюмку и ровной расчетливой струйкой наполнил ее до краев. Сосредоточенно поставил бутылку на столик, повернув ее этикеткой к себе, и с полминуты ее рассматривал, как будто там можно было найти что-то новое для себя. Потом поднял рюмку, оценивающе оглядел ее на просвет и медленно выцедил водку, почти с облегчением ощущая во рту ее обжигающий вкус, на какое-то время отогнавший от него страшные картинки, все еще продолжающие мелькать на экране, на который он старался не смотреть.
— Может быть, закусить чего хочешь? — спросил Гришаня, глядевший на него с боязливым интересом. Он что-то почувствовал и ощущал себя почти виноватым, только не мог понять в чем.
— Потом, — отмахнулся Олег и пустой рюмкой показал в сторону экрана, стараясь, однако, не смотреть на него. — Никогда такого не видел. Наши?
— Конечно! — вмиг воодушевился Гришаня, радуясь прекращению затянувшейся напряженности, растворенной в воздухе. — Наши.
— Местные, что ли? — Олег поднял брови. Оставалось надеяться, что эта гримаса ему удалась и получилась похожей на настоящее удивление.
— Нет, не из города, — радостно пояснил Гришаня, вперившись в телевизор горевшими глазами.
— Да? А мне показалось что-то знакомое. Где-то я уже видел этот диван.
— Так они пачками их снимают. Стоит копейки. Знаешь, какие бабки с этого имеют?!
— Кто?
— Да я их всех не знаю. Димон мне приносит. Крутые ребята. Упакованные на все сто. Тачки классные. Ну в порядке, короче.
— Погоди. Это какой Димон? — спросил Олег, отворачиваясь и наливая себе еще половину рюмки. — Алтай? — назвал он первую пришедшую на ум кличку.
— Не-е. Воропаев. Рыжий такой.
— Рыжий?
— Ну да. Он тут недалеко живет, на Заводской.
— А-а, — лениво протянул Олег и опрокинул в себя рюмку. — Встречал, кажется. У него раньше мотоцикл вроде был.
Никакого Воропаева он знать не знал, а на мотоциклах молодняк всегда гонял.
— Не знаю. Он сейчас на «фольке» ездит.
Наконец кассета кончилась, и Гришаня вскочил, чтобы достать ее из кассетоприемника, аккуратно положить в коробку и убрать на место.
— Еще чего-нибудь поставить? — спросил он.
— Нет, — чуть поспешнее, чем было нужно отказался Олег, мотнув головой. Он уже чувствовал легкое опьянение, которое сейчас совсем было некстати. Но зато отступило сковывавшее его до этого напряжение. — Надо попробовать поспать. Или прогуляться сходить? — спросил он как бы в задумчивости.
— Скоро Мишка будет звонить, — напомнил Гришаня.
— Это точно. Ладно, попробую уснуть, — согласился Олег.
Недоумок Гришаня прав. Не стоит сейчас дразнить гусей и отправляться на поиски этого рыжего Димона, как он собирался поступить еще минуту назад. Да и время такое, что того вполне может не оказаться дома. Нужно подождать. До вечера. А пока спокойно продумать, как организовать рандеву с ним и, если получится, поспать.
Как ни странно, заснуть ему удалось. Водка, наверное, помогла, расслабила. Гришаня ушел изображать свои хозяйские обязанности, тихо прикрыв за собой дверь, Олег некоторое время думал, как быть, а потом заснул при минимальном волевом усилии. Проснулся он от того, что Гришаня трогал его за плечо и приглушенно говорил:
— Проснись. Мишка приехал. Проснись.
— Уже? — пробормотал Олег, отрывая щеку от подушки. — Сейчас иду.
— Он тебя наверху ждет. Велел стол накрывать.
— Стол это хорошо. Только пойди скажи, что лучше нам здесь поговорить. Нечего глаза мозолить.
— Да там все свои, — с укором сказал Гришаня.
— Именно поэтому. Иди скажи.
Покладистый Пирогов-младший ушел, а через некоторое время вернулся с братом, несшим на лице гримасу неудовольствия.
— Ты чего? — спросил он с порога.
— Давай лучше здесь потолкуем, — сказал Олег, успевший умыться. — А то чего мы с тобой как два артиста — все время на людях. Лично мне лишние уши ни к чему.
— Конспиратор, — буркнул Пирог и сел в кресло. Он неодобрительно посмотрел на початую бутылку водки и одинокую рюмку рядом с ней, но комментировать не стал.
— Ну, удалось чего-нибудь узнать?
— Кое-что. Но это после.
— Как скажешь. А что сейчас?
— Не гони коней, — огрызнулся Пирог. — Что нужно, то и будет.
— Угу, — промычал Олег, решив не ввязываться в ненужную перепалку. Но не удержался: — Только и я не бычок на веревочке.
Гришаня встал и подошел к холодильнику. Открыл дверцу, посмотрел внутрь, ничего не взял, закрыл и переместился к полке с видеокассетами. Пирог перестал давить Олега взглядом, покосился на забеспокоившегося брата и примирительно сказал:
— Ладно. Давай кончим собачиться. Дело впереди серьезное. Надо к нему и относиться по-серьезному. Через… — он посмотрел на часы, — через час с небольшим сюда приедет машина. Гриш! Слышишь?
— Что? — откликнулся тот, отрываясь от своих любимых кассет.
— Паша Волков подъедет. Посадишь Олега к нему.
— Сделаю, Миш.