сердитым.
— У почтенного Вахи убили сына, моего друга Мамеда, — сказал Джунид.
Сота в знак уважения к смерти хорошего человека провел ладонью по своей бороде.
— Русский убил, пленный. А сам сбежал.
— Сегодня утром, — вставил старик.
— Ты должен его найти и убить. Возьми троих и догони его. Сделать это нужно обязательно.
Сота понял. Что тут непонятного? Догнать и пристрелить собаку. Сделает. Русский гор не знает, а он знает. Завтра же и догонит. Сегодня, сейчас выйдет, а завтра догонит. Он сказал: "Хорошо" — и вышел из пещеры. Он помнит этого русского. Здоровый мужик. Только очень худой. Его приводил Мамед или кто-то из его родичей, и он строил базу. Последние дни его видно не было. Сота не очень интересовался этим русским, но день или два тому назад случайно отметил, что его нет, и мельком подумал, что его, наверное, выкупили свои. Такое иногда происходило.
Он не успел далеко отойти от пещеры, прикидывал про себя, кого ему с собой взять, когда его нагнал афганец.
— Погоди, — сказал он, удерживая его за локоть и выговаривая слова с заметным акцентом. — Джунид не мог говорить при старике, поэтому я тебе скажу. Русского нужно найти обязательно.
— Я понял.
— Верю. Но его нужно обязательно найти. Он не должен дойти до своих. Он вообще не должен жить.
Сота удивился. Он догадывался и отчасти даже знал, что этот Керим поставляет им оружие, всякую технику. Например, новенькая станция спутниковой связи, которой так гордится Джунид, появилась здесь благодаря ему. И самое главное, вместе с Керимом прибыли люди — они сейчас в разных местах, на разных базах, которые учат вере. Короче говоря, афганец не просто гость, он большой человек, за ним стоит много других людей и много денег и сил. Тогда почему он так беспокоится из-за какого-то русского, который все равно заблудится в горах и если не сегодня ночью, то следующей замерзнет, сдохнет от голода или сорвется с камня и сломает себе шею? Он что — важный какой-то?
— Если ты все сделаешь как надо, то я это не забуду. Я замолвлю за тебя слово.
Говоря это, Керим смотрел на него напряженно, глубоко заглядывая в глаза, как будто гипнотизировал. Сота в ответ старался не моргать и не косить в сторону, что могло бы быть расценено как слабость или попытка обмануть. И он заметил, как в зрачках говорившего что-то метнулось.
— Мы должны отомстить за смерть Мамеда, — сказал Керим.
И тогда Сота окончательно понял, что дело серьезное. Это не просто месть. И даже не столько месть. Если бы дело было только в этом, то Керим не стал бы его догонять и обещать за поимку и смерть русского свое покровительство. Дело совсем-совсем в другом. И еще одно понял тогда Сота. Если он сделает, как ему говорят, то у него может появиться сильный и влиятельный друг, и тогда — кто знает! — он может помочь повернуть его жизнь в другую, лучшую сторону.
— Я сделаю, — пообещал он и уже через сорок минут выходил из лагеря во главе троих боевиков, которых сам отобрал.
Посовещавшись, они решили, что русский пойдет вниз, в долины, чтобы оттуда пробираться к своим. Местности он не знает, так что скорее всего будет держаться рек или крупных троп. Но по берегам довольно часто встречаются селения, куда беглец вряд ли решится сунуться. По крайней мере в ближайшие сутки-двое, пока его не начало шатать от голода и желание поесть не начнет заглушать голос разума. Оставались тропы, ведущие на перевалы, за которыми ниже располагались русские посты. Мог он, конечно, пойти и на Грузию, но тут сплошные горы, где легко заблудиться. Да и не в Грузию ему хочется, а к своим.
Перед выходом Сота еще раз зашел к командиру. Старик, отец убитого Мамеда, все еще сидел, и пришлось при нем связываться по рации с другими командирами и предупредить о возможном появлении на их участках сбежавшего пленника — слава Аллаху, что теперь у них есть такая техника, не то что в девяносто шестом году.
Двое из тех, кто вышел с ним в погоню, были крепкими бойцами, знающими окрестные горы и не раз испытанными в деле. Третий же был не таким, как все. Он был худой и кособокий, с заметным кривым горбом на спине. Даже горб у него был не посредине, а смещен к правому плечу. Не воин, а насмешка. Урод. Такому бы сидеть дома и носа не показывать. Но он очень хотел воевать. Очень хотел показать себя настоящим мужчиной. Сколько сил он потратил на то, чтобы его взяли в отряд, сколько слов сказал и сколько всего сделал — один он и знает. И в отряде он старался не отставать от других, доказывая свое равенство с остальными. Но все равно на него смотрели как на калеку. Сота взял его специально. Рано или поздно сбежавший должен будет спросить у кого-то дорогу, попросить еды. Найти одного человека в горах очень сложно. Но можно выманить. А лучшей приманки, чем ущербный горбун, не представляющий очевидной опасности, не придумаешь. Разве что женщина. Но женщин в отряде не было.
До вечера беглеца они не нашли. Ни его, ни его следов. Да Сота на это и не очень рассчитывал. У того был слишком большой запас во времени. Может быть, затаился где-то, может быть, заплутал. Но горы — это не поле, по которому можно идти в любую сторону. В горах мало дорог. И они шли туда, где русский появится вероятнее всего. Переночевали они в селении у человека, который уже несколько раз им помогал и давал Джуниду лошадей, на них можно было перевозить оружие и припасы. Выспались хорошо, поели и рано утром отправились к перевалу, разделившись на две группы. Сота пошел с горбуном, чему тот, кажется, обрадовался.
Самсон
Проснулся он от холода. От земли тянуло ледяной сыростью, высасывающей из тела тепло. Воздух был еще холоднее. Так что спать он больше не мог. Встал, сделал несколько разгоняющих кровь движений, поел, жестко разделив еду на три части, и двинулся в сторону указанной Бизоном горы как раз тогда, когда ее верхушки коснулись первые лучи солнца.
Шел быстро, стараясь согреться. Около девяти утра, едва он вброд перешел быструю речку, насилу удерживаясь на ногах под напором ледяной воды, стремившейся опрокинуть и утащить его за собой, по ущелью прошлось дробное эхо, ослабленное горами и расстоянием. Он замер, вслушиваясь и всматриваясь в окрестности, шаря взглядом по гребням гор. Прошло с полминуты, прежде чем над одним из склонов поднялось жидкое серовато-черное облачко, почти незаметное на фоне облаков. Вслед за этим по горам заухало еще одно эхо — на этот раз более мощное и гулкое. Источник его находился явно ближе первого, и по поднявшемуся столбу дыма Олег без труда понял, где произошел взрыв. Как раз там, где еще несколько дней назад он ковырял каменистую породу, создавая укрепленный пункт. Значит, Бизон и его волки дошли и сделали то, что должны были. Почти сразу за этим глухо затукали выстрелы, еле слышные и сливающиеся в невнятную трещотку из-за большого расстояния.
Послушав пару минут, Олег спохватился и заспешил в том направлении, которое ночью ему показывал Бизон. Тропинку он нашел почти сразу же. Она шла вдоль берега, плавно извиваясь между валунами, ныряя в низинки и обходя заросли кустарника. Судя по всему, ею довольно часто пользовались и в последний раз совсем недавно, вчера или позавчера, — перед небольшим подъемом лежали кругляши конского навоза, еще не обесцветившиеся, не размытые дождями и не растащенные жуками-навозниками. Вряд ли тропинка была здешней столбовой дорогой, но нельзя было исключить нежелательных встреч.
Пройдя по ней несколько десятков метров, Олег с сожалением свернул с нее, забираясь выше, к границе кустарников. По протоптанной дорожке идти, конечно, легче и удобнее, да и не собьешься, но за кустиками все же безопаснее, хотя и дольше. Но ничего-ничего, успокаивал он сам себя, столько времени терпел и еще несколько часов потерпит. Даже лишние сутки, хотя ночевка на голой земле удовольствия не доставила, — после нее мышцы почти час были как замороженные, и каждое движение, каждый шаг давались с усилием. Так, наверное, бывает у холоднокровных гадов, замирающих при низких температурах почти в анабиозе и начинающих активную жизнь с приходом теплого времени суток.
Он продирался сквозь кусты, стараясь надолго не выпускать тропинку из виду, хотя больше ориентировался по реке. В сущности, куда ей деваться, кроме как идти вдоль берега. На самом деле его больше интересовала не сама тропа, а то, что на ней может кто-то появиться. И поэтому он едва не выскочил на другую, проложенную в кустарнике почти перпендикулярно к реке. Эта шла вверх и примерно в том направлении, что ему было нужно. Он осторожно выбрался на нее, внимательно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Никого.
Он осторожно пошел по этой тропе. По сравнению с кустарниками, через которые приходилось продираться, идти тут было сплошное удовольствие. Да и не собьешься с пути. Минут двадцать он шел в быстром темпе, пытаясь наверстать упущенное в зарослях время. Кустарник сменился деревьями, начинался лес. Олег почувствовал, что устал. Долгое недоедание и голодовка последних дней давали себя знать, да к тому же перепады высоты — от этого начинало часто стучать в висках. У тропы лежало поваленное дерево и, судя по раздавленным сигаретным фильтрам, обрывкам бумаги и ржавым банкам неподалеку от выжженного пятна кострища, это место неоднократно служило для отдыха. Олег даже обнаружил импровизированную коновязь. В общем, все располагало для отдыха, и он едва удержался от того, чтобы сесть на исчирканный ножами ствол и расслабиться. Ему стоило немалого усилия, чтобы преодолеть первый порыв и отойти от удобного и почти обжитого места подальше — за деревья и мелкий ручей с ржавым дном, выше по течению которого он не без удобства расположился за валуном, до половины поросшим лишайником. Солнце уже успело нагреть его, и Олег сел, опершись спиной о жесткую и ломкую корку грибоводорослей. Посидел несколько минут, с удовольствием чувствуя, как усталость вместе с кровью отливает от высоко задранных ног. Потом от души напился, заглушая проснувшийся голод, и сделал попытку задремать.