— Понял-понял. Все, пока.
Олег сунулся к вахтерше, одетой в синюю форменную телогрейку тетке с пуховым платком на голове и красным от постоянного сквозняка носом, но преодолеть ее оказалось посложнее, чем попасть на некогда режимный завод.
— Куда прешь! — без подготовки заорала она, не то подавая голосовой сигнал, не то из простой и бескорыстной любви к искусству, демонстрируя свои природные данные, по которым должны были скучать лучшие оперные сцены мира.
— Мне к начальству надо.
— Покажь пропуск!
— Да какой пропуск…
— Отойди. Дай людям дорогу!
Судя по ударению на последнем слоге в слове «людям», до вершин мировой культуры у нее еще остались непройденные ступени. Олег посторонился, пропуская группу, состоявшую из трех женщин, которые и не подумали показать вахтерше какой-либо документ. Но апеллировать к этому факту явно не имело смысла. Он решил несколько видоизменить тактику.
— Слушай, кончай, — грубовато сказал он. — Я тут мясо привез, и меня люди ждут. Мне нужно быстренько сдать и ехать обратно, а не с тобой тут лясы точить. Пропускай давай.
— Ты мне здесь не указывай! Где документы?
— В машине, — без напряжения соврал он. — С собой их таскать, что ли?
— Ну вот и ехал бы через ворота. Ладно, иди. Но в последний раз! Знаешь, куда идти?
— Найду! — буркнул Олег, проходя мимо нее. И уже через минуту пожалел, что так самонадеянно отказался от ее услуг по ориентации на местности.
Перед ним была явно немаленькая территория, огороженная кирпичным забором. Справа трехэтажное здание, наверняка административное, а впереди один большой корпус с пандусом, за ним другой, из-за него выглядывал угол третьего. Дальше, вполне возможно, еще несколько. Ближе к забору какие-то хозпостройки, одна из которых, судя по почерневшей кирпичной трубе, котельная. Куда идти и что искать, неясно.
Деловито помахивая рукой с зажатым в ней телефоном, он направился к корпусам, которые, собственно, и должны быть холодильниками. Пройдя первое строение, на стене которого была выведена огромная цифра «1», у пандуса второго он сначала увидел рефрижераторную фуру, а лишь несколько секунд спустя знакомый «фольксваген», за которым громоздилась громада джипа.
Подойдя ближе, он увидел, что разгрузка мяса уже началась и за ней наблюдает стоявший немного в отдалении Ибрагимов, окруженный несколькими людьми.
Эта картина помешала ему своевременно заметить приближавшиеся на большой скорости машины, явно нарушавшие существующий для подобных территорий скоростной режим.
Атби
Он сразу узнал этого мужика, едва тот вышел из подъезда, несмотря даже на то, что тот низко надвинул кепку, шел, наклонив голову, рассматривая асфальт под ногами, и лица его почти не было видно. Может, потому узнал, что очень хотел. Как говорят, сердцем.
— Он! — жарко выдохнул Атби в ухо Вахи, хотя даже, говори он в полный голос, мужик все равно бы не услышал. — Берем?
— Погоди. Давай сначала посмотрим, куда он идет.
— Да какая нам разница, куда этот ишак идет?
— Подождем.
Это было просто чудо, но мужик подошел к воротам именно того гаража, в который он пытался заглянуть. Сердце не обманешь!
— Вот теперь можно! — решил Ваха, и уже через несколько секунд его машина перекрыла выезд из гаража, где скрылся мужик в кепке.
Тот еще машину не успел завести, а Атби уже вытащил его на холодный бетон и ударом ствола в зубы рассадил ему губу.
— Вы что? — испугался мужик.
— Как тебя звать? — спросил его Ваха, садясь на корточки.
— Вам машина нужна?
— Зовут как?
— И… — мужик сглотнул смешавшуюся с кровью слюну. — Иван.
— Молодца, Иван. Жить хочешь?
— Да… То есть… Что вам нужно? Машина? Забирайте. Я никому не скажу! — таращил глаза мужик Ваня, сидя в неудобной позе на холодном полу.
— В жопе мы видали твою машину! — крикнул Атби, сильнее вжимая в его щеку ствол ТТ. Ему было интересно смотреть, как от боли морщится мужик, но не смеет не только пошевелиться, но и возразить. А как бы, интересно, повел себя тот, с собакой? — Мы сейчас ее сожжем вместе с тобой. Но сначала порежем тебя на куски. Как шашлык, знаешь?
— Не надо.
— Жить, значит, хочешь? — спросил Ваха.
Иван быстро кивнул, глядя ему в глаза, и грубый ствол пистолета снова больно впился ему в щеку.
— Тогда я тебя сейчас спрошу, а ты мне ответишь. Понимаешь меня? Только очень по-хорошему тебе говорю: не обманывай меня. Когда приходит товар?
— Какой товар?
Ваха без замаха хлестнул его по глазам ладонью. Мужик схватился за лицо, а Ваха полез ему за пазуху и вытащил бумажник с документами.
— Попов Иван Кириллович. Вот видишь! Когда хочешь, умеешь говорить правду. И тогда тебе совсем не больно. Да? А когда обманываешь — больно. И будет еще больнее. Может, тебе руку сломать?
— Не надо! — послышался сдавленный голос из-за прижатых к лицу ладоней, между пальцами которых блестел напряженно вытаращенный глаз.
— Ладно, не буду пока. Опусти руки. Что ты — как женщина? Когда придет товар от Ибрагимовых?
— От каких…
Он не успел даже договорить, как Атби зло ударил его рукояткой пистолета по плечу. Раздался неприятный звук лопнувшей струны. Наверное, сломалась ключица. Мужик взвыл, и пришлось его угомонить еще одним ударом в пасть.
— Я же тебя предупреждал, — проговорил Ваха, обращаясь к зажмуренным от боли глазам и одновременно делая знак Атби, чтобы тот поумерил свой пыл. Рано пока калечить Ивана — может еще пригодиться. — Будешь правду говорить?
— Угу, — промычал тот разбитыми губами.
— Вот это правильно. Вопрос повторить? Когда?
— Сегодня.
— Так. Вот теперь хорошо. Во сколько?
— Не знаю… Я правда точно не знаю! Может, скоро. Дороги…
— Не кричи. Говори спокойно. Ты мужчина или кто? Сколько товара ждешь?
— Двадцать тонн.
Сначала Ваха замер, переваривая услышанное. Двадцать тонн? Двадцать тонн наркотика? О таких количествах он даже не слыхал. Даже не представлял себе такого. Неужто ему ТАК повезло? А потом понял. И не слишком сильно ударил по руке Ивана, лежавшей на переломанной ключице.
Такого звука Атби не слышал ни разу. Иван завыл-завизжал-застонал. Тонко и громко. Так должны выть собаки на кладбище, над свежей могилой своего хозяина. Не одна, а сразу несколько, на разные голоса, сливающиеся в один похоронный хор. Этот жуткий звук продрал его до мороза по коже, и он не сразу сообразил, что нужно делать, и очнулся только тогда, когда увидел руку Вахи, зажимавшую полуоткрытый рот извалянной в бетонной пыли кепкой.
Вой скоро прекратился. Остались только растопыренные болью глаза, побелевшие, в которых застыл ужас.
— Ты мне надоел, — зло прошипел Ваха, приближая свое лицо к этим полубезумным глазам. — Я тебя сейчас буду убивать, говно. Сначала я отстрелю тебе яйца. А потом выдавлю глаза.
Он поднес палец с плоским ногтем к побелевшему глазу, задевая им мелко подрагивавшие ресницы. Атби смотрел на это и думал, что вот сейчас, еще секунду спустя, — и на него, на его ботинки вытечет то, что еще пока выглядит глазом. Или выкатится неровным разноцветным шариком? Точно он не знал, потому что ничего подобного до этого не видел.
Но теперь ему не суждено этого узнать. Ваха сильно оттолкнул от себя скомканную кепку, и голова мужика вдавила тонкую жесть крыла, секунду спустя с пробочным звуком выгнувшуюся обратно.
— Спрашиваю последний раз.
— Что? — ошарашенно переспросил Иван. Он уже поплыл и мало что соображал от заполнившего его от пяток до макушки животного ужаса, он забыл все, кроме того что сегодня, вот сейчас, его будут жутко и страшно убивать.
— Сколько будет товара? — раздельно произнося каждое слово, как будто выпевая под одному ему слышную мелодию, спросил Ваха. — Сколько наркоты?
— Нарк… — произнес мужик и икнул. Потом еще раз. И еще. Его тело начала сотрясать неостанавливаемая нервная икота, сквозь которую не могло пробиться ни одно слово, ни один другой звук, кроме этих бесконечных йик-йик-йик и судорожных заглотов воздуха между ними.
Несколько секунд Атби потрясенно смотрел на него. Мужик не только икал. Каждое содрогание тела отдавалось болью в его сломанной ключице, он хватался за нее, кривил лицо и пытался, затаив дыхание, остановить мучительную икоту. Но ничего у него не получалось. И тогда Атби от безысходности, от злости на этого идиота, ударил его носком ботинка в живот.
Мужик захлебнулся воздухом и сложился пополам. Но икать, как ни странно, перестал.
Ваха взял его за шиворот и силой заставил принять прежнее положение.
— Ну? Сколько?
— Я точно не знаю. — И поспешно добавил: — Знаю только, что четыре места.
— Что за места?
— Туши. Четыре туши. Товар… То есть…
— Понятно. Говори.
— Говорю-говорю. Зашит внутри. В тушах.
— И когда доставать будут?
— Сразу. Как только машина встанет под разгрузку, эти туши отложат в сторону и… Дальше не знаю.
Этот и без того не слишком упитанный мужик сейчас напоминал сдувшийся воздушный шарик. Он сказал все, что знал, и ему больше нечем было цепляться за жизнь. Наверное, он и сам это понимал. Сейчас его можно было убивать, и его смерть ничего бы не изменила в мире. Кроме как для его самого и его семьи.
Но Ваха решил иначе.
— Слушай меня. Внимательно слушай, что я тебе сейчас скажу. Если ты хочешь жить, — поедешь с нами. Покажешь мне все на месте. Потом я тебя отпущу. Если хочешь, то я сам тебя отвезу к врачу. К очень хорошему врачу.
Мужик затряс головой, не зная, соглашаться ли ему на врача, что вполне могло означать путешествие, скажем, в крематорий, или отказываться, обидев тем самым такого вспыльчивого и жестокого человека.
— Я сам. Сам, — наконец проговорил он, внимательно наблюдая за реакцией на эти слова.
— Как хочешь, — равнодушно согласился Ваха. Судьбу этого человека он все равно уже решил. — Поедем на моей машине. Где ключи от гаража?