«Заставляй ее говорить! Пусть говорит она!»
— Вы познакомились с Леоном в Гарварде?
— Я уже давно была знакома с его семьей. Мы вместе ходили в школу. То есть я имею в виду — мы с Жюлем. Я считала нелепостью заканчивать Гарвард, чтобы преподавать в средней школе в Гарлеме! Но Жюль утверждал, что таков его путь. По крайней мере, он верит в это. Просто описать не могу, как я восхищалась им до того… словом, до того как он встретил Мариссу, я тогда как раз работала в психиатрическом отделении больницы в Бельвью. Ничто так не открывает человеку глаза на жизнь, как время, проведенное в психиатрической лечебнице!
— Согласен.
— Кажется, все было как вчера. — Йэрроу прижалась ко мне. — Эта психушка привела меня к Леону.
Рядом Эрик стоял за двумя мужчинами, настолько увлеченными разговором, что они не обратили внимания на него, даже когда один повернулся, выложил на стол молоток, пакет гвоздей с широкими шляпками, проволочную петлю и поставил свой стакан красного вина рядом с вазой с красными розами.
— Помню, как Жюль впервые пригласил меня к себе, — продолжала шептать Йэрроу. — На обед. Познакомиться с Мариссой. Два старых приятеля по колледжу… И я увидела ее. Она как раз носила Леона. И вдруг я поняла… какой великий человек Жюль… был… нет, конечно же, есть. Приглядитесь получше. Думаю, мне виднее. Все эти хитрые фрейдистские штучки.
— Хитрые.
— Марисса была само очарование, такая честная, чистая душа. Ее нельзя было не любить. Два года назад ее не стало. Теперь бедняга Жюль действительно совсем одинок. Что до меня, то я развелась год назад, чудесный мужчина, но… Впрочем, хватит обо мне. Так чем, вы говорите, занимаетесь?
— Что?
— Чем вы занимаетесь? — промурлыкала доктор Йэрроу. — Кто вы?
Она буквально впилась в мою руку.
Боевые искусства учили меня, как освобождаться от захвата, Ударить ее свободной рукой: ладонью в висок, костяшками перебить трахею, ударом сверху раздробить запястье. Затем, нащупав слабое место — как правило, большой палец, — вырваться и, ухватившись за мизинец, сломать его.
— Простите, — сказал я доктору Йэрроу, — моим друзьям нужна помощь.
Уворачиваясь от незнакомых мне гостей в переполненной комнате, я направился к Зейну.
— Прошу всех послушать меня, внимание! — провозгласил Жюль. — А не перебраться ли нам в другую комнату?
— Надо поскорее смываться отсюда! — шепнул я Зейну, когда гости начали с шумом протискиваться в гостиную.
— Да, кроме еды, тут, пожалуй, искать нечего, — согласился тот, держа в руке бутерброд с грудинкой.
— Говори потише. И следи, что говоришь: вон та старая леди — психиатр!
— А ты псих. У вас немало общего.
— Если она разнюхает, кто мы такие…
— Да перестань ты так дергаться. Куда уж хуже? Кроме того, — сказал он, кивая в сторону престарелой леди, — из-за нее и тебя дергаться бы мы не стали.
Рассел стоял в дверях столовой, опустошая очередную бутылку «Мерло».
Жюль позвал из другой комнаты:
— Всех, всех прошу, пожалуйста, сюда!
Рассел кивнул в сторону донесшегося до нас призыва. Я поспешил за ним в гостиную.
Ночь уже успела закрасить чернотой окна этой комнаты, где кушетки, кресла и столы были сдвинуты в сторону, освобождая посередине покрытое ковром пространство, вокруг которого были расставлены складные металлические стулья.
Рассел услышал, как, стоя между столом и расставленными вокруг стульями, Жюль говорил:
— …приходилось полностью расшторивать окна, но ему нравился этот вид. Огромный, раскинувшийся во все стороны город. Чувство, что вся вселенная — там, за этим тоненьким стеклом.
Рассел уставился на расставленные кругом стулья.
— Эй! Я знаю, для чего это!
— Правда?
— Ну да, я все время это делал.
— Рассел! — сказал я.
Жюль нахмурился:
— Все время?
— Два-три раза в неделю в зависимости от того, как шли дела, — объяснил Рассел.
— Бог мой! — вздохнул Жюль. — Два-три раза… в неделю! Бедняга!
Рассел прошел в круг стульев, Жюль сказал ему вслед:
— Все это… умирание, а вы еще так молоды.
— Только, дружище, — ответил Рассел, — не надо меня подначивать. Вокруг — живые люди…
Ночь превратила стеклянную стену в полупрозрачное зеркало, отражавшее поставленные кружком складные металлические стулья. Серебристая блондинка выбрала стул. Удостоверение психиатра уютно пристроилось у нее в сумочке; не сводя с меня буравящего взгляда, она похлопала по сиденью рядом с собой.
Собрав последние силы, я умоляюще притянул Рассела к себе:
— Эта старуха — психиатр! Остановись!
Он без труда стряхнул мою и без того слабую хватку:
— Понятное дело.
Сила тяготения заставила меня опуститься на стул рядом с доктором Йэрроу Кларк.
— Куда как легче сидеть не одной, — промурлыкала она. — Или рядом с незнакомцем.
— Кто же мы как не незнакомцы. — «Заткнись! Прекрати с ней разговаривать!»
Моя собеседница моргнула:
— Какой… необычный взгляд на вещи.
Двое учителей сели рядом с Зейном. Еще через два стула сидел Эрик. Жюль вежливо ожидал в центре круга. Рядом стоял его новый приятель Рассел.
— Необычность и перспектива, — начала доктор Йэрроу, обращаясь к коллегам и друзьям Жюля, рассевшимся на стульях. — Я провожу наблюдения в клинике, где лечат иммигрантов, к которым нельзя относиться с точки зрения перспектив американской медицины. Для испаноговорящих, к примеру, характерен так называемый ataque de nervios, нервный приступ, во время которого пациенты падают на пол, начинают вопить и бить себя в грудь. Малайзийцы…
— Лучше не надо об этом.
— Извините?
Я плотно сжал губы, помотал головой.
Доктор Йэрроу пожала плечами.
— Так или иначе, у малайзийцев наблюдается психоз, называемый «лата», который заставляет их передразнивать других людей. Пациенты из Китая часто боятся ветра. Они называют это pa-fay.
— Pa-feng, — непроизвольно поправил я ее сквозь плотно сжатые губы.
Доктор Йэрроу Кларк удивленно моргнула:
— Вы говорите по-китайски?
— Да. Нет. Не здесь. Не сейчас.
— Прошу внимания!
Жюль распростер руки, обозрев сидящих кругом гостей. Рассел скопировал его позу: широко раскинутые руки, утихомиривающий взгляд.
Только не «лата», мысленно взмолился я перед Расселом.
Последний скомандовал группе:
— Пора начинать… верно, Жюль?
Рассел жестом предложил нашему хозяину сесть на стул спиной к стеклянной стене. Сам же занял стул лицом к стене темноты, улавливавшей наши отражения.
— Спасибо вам всем, что пришли, — сказал Жюль. — Все происходит не так, как делается обычно…
Рассел замахал на него рукой.
— Все чин чином. Мы все здесь, город вокруг, рядом с моим человеком, Виком, психиатр, док… а не сплясать ли рок?
— Леон… — начал Жюль, затем громко сглотнул. Попытался встать.
— Доктор Ф. держался уверенно, — сказал Рассел, — полностью владел группой.
Зейн подчеркнуто громко прокашлялся.
Рассел даже бровью не повел.
— Леон умирает… — вздохнул отец нашего психиатра. — Только не это, только не так.
— Какого хера, — подхватил Рассел, — разве это вообще когда-нибудь бывает так?
При слове «хер» невинные слушатели буквально окаменели.
— Итак, — спросил Рассел, — где был я?
— Где ты сейчас? — сказал я.
Приложив руку к сердцу, я спрятал большой палец, так чтобы он был не виден. Оставшимися четырьмя я стал отчаянно сигнализировать Расселу, передавая четыре волшебных слова, от которых могло зависеть все: «Заткни свою чертову пасть!»
— Я здесь, дружище, — ответил Рассел. — Так же как и ты. Все здесь.
— Кроме бедного доктора Фридмана, — заикнулась Хейли.
— Да, — протянул Рассел. — Хороший был человек. Хотя никогда не хотел обращать внимание на то, что я говорю. «Сортир», — твердил я, но доктор Ф. словно бы и слушать не хотел.
— Молодой человек, — сказала сидевшая рядом со мной психиатр, — с вами все в порядке?
— А вы что, считаете, что хоть один человек в мире в порядке? Так что же вы за психиатр?
— Простите, если…
Но Рассел взмахом руки прервал доктора Йэрроу Кларк:
— Нет, это вы меня простите.
— Эх, Вик! — сказал Рассел. — Мне так жаль из-за того, что случилось в том мотеле. Я просто не мог пошевелиться. А она стояла в своем лифчике и трусиках там… в дверях, и я… я просто не мог ее шлепнуть.
Доктор Йэрроу нахмурилась, но сказала:
— Повезло вам.
— Да нет же! В каком мире вы вообще живете? Представьте: вы вышибаете дверь, а она стоит там перед вами полуголая… Бум! Не теряйся или до конца дней будешь чувствовать себя дураком.
— Что происходит? — спросила одна из преподавательниц.
— Расс, — сказал я, — можно потолковать с тобой на кухне?
— Можешь толковать со мной, где тебе угодно. — Он указал на окружившую нас стену стекла. — Гляди!
Все собравшиеся в гостиной невольно повиновались ему. Увидели окна. Наши отражения. Сверкающие небоскребы. Темную ночь.
— Вы можете видеть то, что там, снаружи, и наши отражения — такова уж способность стекла, — пояснил Рассел. — В нем нет времени. И пространства. По сути, все равно — будем мы или были, просто мы все здесь, так что, выходит, то, что мы видим…
Поблескивая отражающими все вдвойне очками, Эрик сказал:
— Великолепно.
— Верно, дружище! До тебя дошло. Ты понял. Это великолепно.
Разумеется, Эрик утвердительно кивнул.
— Белые таблетки плюс красное вино, — шепнул Зейн, имея в виду Рассела.
Но я только покачал головой:
— Он бы и без них мог обойтись.
Старейший из преподавателей школы Жюля сказал:
— Это…
— Вы тут мне не хозяйничайте! — прогремел Рассел. — Слушайте, что говорю я!
Все затаили дыхание. Замерли. Мы сидели в стальном кругу, как в ловушке.
— Не смейте прерывать никого, кто говорит на собрании группы! Где вы все были? Что знаете? Я стараюсь… я приношу свои извинения, поэтому не прерывайте меня. Мне жаль и… мне жаль, Вик, надо было вышибить ей мозги.