— Ладно, — согласился Рассел, но не тронулся с места.
— Кто вы? — спросила доктор Йэрроу, яростно сверкнув глазами.
Жюль легонько хлопнул ее по руке.
— Не волнуйся, Йэрроу. Я знаю, кто они.
— Конечно, — кивнул я, готовясь соврать, чтобы поддержать в ней иллюзии, служившие нам прикрытием.
— Вы пациенты моего сына.
— Что ж, формально…
Доктор Кларк прильнула к нашему улыбающемуся хозяину:
— Если кто-то из них — пациенты Леона…
— Мы все.
Рассел пошатнулся, но твердо встал на ноги рядом со мной.
— Отличное время, — сказал я ему, — а то я было подумал, что ты исповедуешься.
— Огромное спасибо, что пришли! — Жюль крепко пожал мне руку. Потом подошел к Расселу. Потряс руку Хейли, Эрику. — Это так много для меня значит!
— Значит, мы можем кого-нибудь позвать, — закончила доктор Йэрроу.
— Нет! — в один голос произнесли мы с Расселом.
— Нет, — сказал Жюль, — я не хочу делиться такой радостью ни с кем.
Он сказал так, даже почувствовав, что доктора Йэрроу передернуло. Оказаться в одной квартире с пускающими слюни маньяками, да еще не рассчитывая на поддержку Жюля, который остудил ее пыл своими словами.
— Кроме тебя, — уточнил он, беря ее за руку. — Ты здесь. И ты останешься. Разве ты не видишь, что эти люди — дар свыше?
На ее лице появилось выражение, что она готова слушать его все время, пока он будет держать ее за руку.
— Когда человек умирает, понимаешь, какой малой частью его ты владел. Леон не мог говорить со мной о работе, а работа составляет значительную часть нашей жизни. Человека узнаешь по историям, которые с ним происходят. А мы… между нами было даже больше стен, чем обычно между отцом и сыном.
Жюль, улыбаясь, посмотрел на нас и прорыдал:
— Эти люди — частички жизни моего мальчика. Огромное вам спасибо, что пришли. С вами я увидел ту сторону жизни сына, которая всегда была скрыта от меня.
— Да бросьте, — сказал Рассел, — мы бы вам его и живехонького доставили, если бы он не был приклеен к проволочной сетке.
Входная дверь квартиры широко распахнулась, а вместе с нею и глаза Жюля. У Йэрроу отвисла челюсть.
Зейн подошел к нам, на ходу говоря:
— Пока я следил, никто не звонил по мобильнику, но в такси или по дороге домой гости Жюля очухаются, поймут, что к чему, и кто-нибудь обязательно вызовет полицию.
— Что вы говорите? — прошептал Жюль.
— Что нам пора сматывать удочки, — ответил Зейн.
— Так вы привязали моего сына к изгороди?
— Нам пора идти, — настойчиво повторила Хейли.
— Нет, — сказал я. — Надо поговорить.
— Нам всем? — спросил Зейн.
Он, Рассел и Жюль — все мы уставились на доктора Йэрроу Кларк.
Она еще теснее прижалась к Жюлю. Стрельнула в меня своим острым, как алмаз, взглядом.
— Помните, вы спросили, кто мы? — начал я как можно мягче.
— Поверьте, тридцать лет психиатрической практики плюс к тому, что я узнала в детском саду, ясно говорят мне, кто вы такие. Вы все совершенные психи.
— Наконец-то! — развеселился Рассел. — Нашелся врач, который понял, в чем штука!
— Знание еще не сила, — сказал я доктору Йэрроу. — Знание — это ответственность. И опасность, риск. Приобретая знания, переходишь к действию. Если наука в своей хаотичности и научила нас чему-нибудь, так это тому, что каждое действие влечет за собой непреднамеренные, непредсказуемые последствия. На мраморной плите в ЦРУ выбиты слова: «Истина сделает тебя свободным». Ровно наоборот: как только человек узнает истину, ему от нее уже не отвязаться.
— В ЦРУ? — был ее ответ. — Как далеко зашли вы в своих иллюзиях?
— Явно дальше этой комнаты, — ответил я. — И вас не должно быть с нами. Но вы останетесь здесь, пока мы выйдем куда-нибудь поговорить. А потом уж от Жюля зависит, что он захочет вам рассказать. И от вас, если будете слушать внимательно.
— Вы все нуждаетесь в серьезном лечении, — ответила доктор Йэрроу.
— Крошка! — завопил Рассел. — А у тебя есть?
Жюль схватил меня за руку. Боевые искусства научили меня освобождаться от захвата. Жизнь научила тому, что иногда делать этого не следует. Я не всегда был хорошим учеником. В данный момент я нежно развернул руку Жюля — так, чтобы контролировать его и одновременно не спускать глаз с Йэрроу и Эрика.
— Эрик, ни на шаг не отпускай от себя доктора Кларк. Не слушайся ее. Молчи. Не отвечай ни на какие вопросы. Она не должна покинуть гостиную или вступить с кем-нибудь в контакт, но будь паинькой. Отсюда ты сможешь следить за ней и одновременно за улицей, так что, если что, дай нам знать.
Конечно, Эрик закивал как болванчик: приказ есть приказ.
— Мой сын!..
— Оставшимся пришло время поговорить, — сказал я, одновременно мягко выводя Жюля из комнаты с кругом складных стульев и стеной окон.
Рассел, Зейн и Хейли прошли за нами в тесный кабинет Жюля. Дверь закрыли. Дрожащий Жюль сидел за столом, заваленным непроверенными классными работами, словарями, объясняющими значения слов, и атласами, по которым можно было определить свое местоположение, историческими текстами — сборищем фактов — и следами перемещения войск, по которым можно было представить, где вы могли оказаться и что могло произойти.
Мы рассказали ему всю правду.
— Да пошли вы! — брюзгливо произнес школьный учитель. — Почему я должен верить хотя бы одному вашему слову?
— Кому бы взбрело в голову выдумать такое? — ответил Зейн.
— Я учу подростков! Вы что же, думаете «Домашние животные» — это единственное, с чем мне приходится иметь дело?
— Нам-то какой интерес во всей этой дикой истории? — спросил я.
— Вы за дурачка меня держите? Многие не хотят делать то, что непосредственно в их интересах… даже если знают что. И большинство из них психи!
— Чокнутые, — поправил Рассел.
— Да пошли вы!
— Справедливо, — согласился Рассел.
— Вы приклеили моего сына к изгороди!
Хейли сказала:
— Но мы не оставили его валяться на земле.
— Он стоит, словно хочет сказать «Пошли вы!» тем, кто его уложил, — пояснил Зейн.
— Нижняя отметка, — сказал я, — либо ты сумасшедший, либо нет. Мы, по крайней мере, рассуждаем здраво.
— Вы имеете право знать, как любил вас человек, которого уже нет в живых.
— Какой смысл говорить о правах, когда весь мир порочен насквозь? Какой прок толковать о здравомыслии, когда все кругом словно с ума посходили?
Жюль расхаживал перед столом, как пантера за незримыми прутьями клетки. Взад-вперед, пока наконец тяжело не опустился в кресло.
— Они сказали, что мне могут прислать только его прах.
— Это была их правда, — ответил я. — И ложь, приготовленная для вас.
Жюль оглядел нас:
— Что делать?
— Извечный вопрос, — сказал я. — Половина ответа в том, что вы можете помочь нам, а потом выбросить все это из головы.
— Вторая половина мне не нравится.
— Мы можем изменить вторую половину и рассказать вам про наш план.
— Конечно при условии, — сказал Рассел.
— В целях безопасного проведения операции, — добавил Зейн.
— Чтобы гарантировать безопасность и вам тоже, — сказала Хейли.
— Вашим парням даже на ум не приходит, чем вы тут занимаетесь, — покачал головой Жюль.
— Может, именно здесь нам потребуется ваша помощь, — сказал я. — Подбросить им ложную наживку.
Жюль пристально смотрел куда-то далеко, сквозь нас.
— Леон всегда был необычным ребенком. Он никогда ничего не говорил о том, чем занимается Йэрроу, но когда он выбрал общественную службу, я стал еще больше гордиться им. Я знал, что он сможет стать звездой на Парк-авеню или в Гарварде, но выбрать работу на государство… Но и там он блистал! Он так волновался, когда его вызывали на работу в СНБ! Год прожил на чемоданах, но в конце концов добился заветного постоянного места. Это было все, что он рассказывал мне, эти проклятые аббревиатуры: СНБ, ЦРУ. Мы сжимаем названия вещей до начальных букв — так легче выговорить, но тем непроницаемее становятся эти вещи.
— Что же вам удалось увидеть сквозь эту непроницаемость? — спросил я.
— Может, что-нибудь забавное? — сказал Рассел. — Не то чтобы очень плохое, но и не хорошее тоже.
— Что он говорил, — объяснила Хейли. — Что делал. Какую-нибудь его непонятную шутку. Перемены в личной жизни. А может, у него появились какие-нибудь новые приятели или…
— Или телефонный звонок, — сказал Жюль.
Мы застыли, боясь пошевелиться.
— Телефонный звонок, — повторил Жюль. — Вот, собственно, и все. Я даже и думать про него забыл. В тот день, когда он собирался уезжать… уезжать туда к вам, в Мэн, теперь-то я понимаю, но тогда… Словом, тогда мне позвонили. Поздно. Какой-то мужской голос. Он сказал… что он из офиса Леона. Спросил, собирается ли Леон вернуться в Нью-Йорк. Я ответил, что у Леона нет времени заехать в округ Колумбия. Мужчина сказал, что перехватит его по дороге, и повесил трубку.
— И…
— Раньше такого никогда не случалось, — ответил Жюль. — Зачем звонить, чтобы узнать, приедет ли Леон?
— Нью-Йорк — удобное местечко, чтобы кого-нибудь убрать, — пожала плечами Хейли.
— Они должны были действовать наверняка, — сказал я. — Быть уверенным, что он приедет в Нью-Йорк, и вместе с тем — пускать ли в дело сестру Смерть в Мэне.
— Так что все равно не понять, внутреннее ли это дело, — вмешался Рассел, — или работал человек из другой организации. Этот телефонный звонок вписывается в оба сценария.
Жюль воззрился на нас.
— Но может быть, самое важное, — сказал я, — что можно заключить из этого звонка, — это то, что доктор Ф. должен был умереть, прежде чем вернуться в округ. Возможно, его убили не за то, что он сделал, а за то, что собирался сделать.
— Упреждающий удар, — сказал Зейн. — Самое популярное средство.
— Но я… — Жюль так и не решился сказать, чего боится.
— Нет, — ответил я, — абсолютно никакой разницы, предпринимали вы что-либо или нет.
Хейли решила подбросить Жюлю сестру Смерть: