— Провожают прямо как Элвиса, — пошутил я.
Рыжий с напарником рассмеялись. Шаг их замедлился, внимание рассредоточилось.
Я выбросил вперед левую ногу вместе с левой рукой и повисшим на локте Рыжим. Как только моя нога ступила на плитки школьного вестибюля, я перенес на нее всю тяжесть и резко развернул корпус вправо. При этом развороте моя правая рука наотмашь ударила по лицу моего второго цэрэушного сопровождающего. Из носа у него тут же брызнула кровь, это напоминало разрыв гранаты. Движением вправо я подсек его зависшую ногу и повалил на пол.
Даже прежде чем я успел свалить его напарника, Рыжий отреагировал, дернув меня за левый локоть… Используя инерцию вращения, я высвободил левую руку из его хватки, тогда как моя забрызганная кровью правая нацелилась, чтобы нанести ему разящий удар по глазам.
Но надо отдать ему должное: действовал мой сопровождающий быстро. Он согнул левую руку, блокируя мой удар правой и заставив меня попятиться. Потом нанес низкий прямой своим кулачищем, который я перехватил, дернул его руку на себя и почувствовал противодействие. Тогда я ринулся вперед, сложив свою и его энергию в своем толчке. Он отлетел бы назад, не уцепись я за него левой. Вес его изогнувшегося тела заставил позвонки издать неприятный скрипучий звук. Пока он покачивался, стараясь восстановить равновесие, я правой рукой выхватил пистолет из его кобуры, а левой ладонью нанес удар в солнечное сплетение, так что он буквально отлетел прочь.
Пистолет, теперь в правой руке у меня очутился прекрасный автоматический пистолет. Большим пальцем я взвел ударник затвора и широко открыл рот, почувствовав привкус масла и стали. Прижав дуло пистолета к нёбу, я спустил курок.
Щелк!
«Прекрасно! — подумал я, выдергивая ствол изо рта и левой рукой переводя его в боевую позицию. — Поздравляю, мистер ЦРУ, забыл дослать патрон в патронник».
Последнее, что я услышал в тот день, был грохот выстрела, после чего врач мигом вернул меня в этот прекраснейший из миров, разрядив в мое тело и мозг безумное количество вольт шока и благоговейного ужаса.
39
На пятый день нашего бегства из приюта для душевнобольных утро застало меня сидящим в темной спальне в Нью-Джерси, провонявшей пылью и потной одеждой. Я постарался дышать в такт тому, как вздымался и опадал лежащий на кровати кокон.
Газета плюхнулась на деревянное крыльцо.
Зейн щелкнул выключателем на стене спальни, включился свет.
— Пока порядок, — ухмыльнулся Зейн.
Кэри продолжала притворяться, что спит. Включенный Зейном свет означал, что можно больше не прикидываться.
— Вы всегда так чертовски счастливы, когда просыпаетесь?
— Надеюсь, — пожал плечами Зейн.
Ее воспаленные зеленые глаза отыскали меня.
— Ты что, так и просидел здесь всю ночь?
— Я подменил Хейли пораньше, чтобы быть здесь, когда ты проснешься.
Кэри закрыла глаза.
— Пожалуйста, дайте хоть понюхать кофе! Обещаю, я никуда не сбегу, просто спущусь на кухню и выпью чашечку кофе.
— Конечно, ты можешь выпить кофе! — сказал я.
— Не надо обещать то, что само собой ясно, — попенял ей Зейн. — Вы ведь у нас умничка.
— Кстати, о том, что само собой ясно, — сообщила вошедшая Хейли, — утром каждому первым делом надо наведаться в это местечко. Со мной, как с женщиной, ей будет комфортнее.
У нас ушло пятнадцать минут на то, чтобы распеленать Кэри. Мы развязали веревку, которой ее скованные наручниками запястья были примотаны к туловищу, но лодыжки оставили связанными: теперь она могла ходить, подниматься и спускаться по лестнице, но мысль о побеге была курам на смех; удар коленом у нее получился бы несильным, и единственная штука, которую она могла бы выкинуть, — это удар в прыжке сдвоенными ногами — из тех, при виде которых зрительный зал благоговейно вздыхает.
Хейли передала мне свой пистолет, проследовала за Кэри в туалет, закрыла дверь.
Зейн прислонился к дверному косяку.
Я — к противоположной стене.
Мы могли хотя бы приблизительно услышать, о чем говорят в закрытом туалете. Услышать любую тревожную нотку.
Звук расстегиваемой молнии, сброшенной на пол одежды.
Журчание.
— Ну, — сказал Зейн.
— Что «ну»? — переспросил я.
— Хоть немного поспал?
Расписание смены часовых у нас было такое: два часа возле окон, два часа в комнате Кэри. Кому какая разница, что я нарушил этот распорядок?
— Чуть-чуть, — ответил я Зейну. — А ты?
— Вроде того.
Раздался звук сливаемой из бачка воды.
— Сны все какие-то странные, — пожал я плечами.
— Верняк.
Зашумела вода в раковине.
Щелкнул замок, и дверь ванной отворилась. Кэри, шаркая, прошла в холл.
Хейли посмотрела на нас с Зейном.
— Готовы, мальчики?
Мы дружно потопали вниз.
— У меня вот что из головы не идет, — сказал Рассел двадцать минут спустя, когда все шестеро уселись в гостиной покойника, — какого черта она нам сдалась?
Она сидела на кушетке с покорным лицом, держа чашку дымящегося кофе в скованных руках, и прикидывала, удастся ли ей вскочить на связанные ноги и превратить чашку с горячим напитком в метательное оружие, предвкушая выстрелы, которые означали бы ее неминуемую смерть.
Кэри мелкими глоточками прихлебывала кофе с молоком. Совсем как я.
— На заложницу она не очень-то тянет, — сказала Хейли. — Стоит им добраться до нас… С бешеными псами не цацкаются.
— На пленную тоже, — подхватил Рассел. — Не в том наша миссия.
— Не стоит обсуждать наши планы при ней, — сказал Эрик.
— Отнюдь, — возразил я. — Мы как раз должны делать все это при ней. Она наша свидетельница.
— Что? — спросил Рассел.
— Самое лучшее для нас, — сказал я, — это если в Управлении нам поверят.
Хейли покачала головой.
— Мы — бешеные псы.
— Верняк, — согласился Зейн. — Поэтому Виктор прав. Мы не можем все время быть в бегах, и какая разница, прищучим мы Кайла Руссо или кто там на самом деле убил доктора Ф., хорошие парни будут и дальше гоняться за нами.
— Но если у нас есть свидетель, — я гнул свою линию, — человек, которому Управление поверит, то…
Рассел демонстративно показал сунутый за пояс пистолет.
— То что?
— Пока мы так далеко не зашли, — покачал головой Зейн, — но «то» где-то нас поджидает.
— Либо… — сказала Кэри, прочистив горло.
— Хочешь предложить что-то, чего мы еще не слышали? — спросил Рассел.
Кэри покачала головой.
— То. — Рассел подчеркнул это слово, — сказать тебе нечего.
Эрик шепнул Хейли:
— Он все еще с ума сходит из-за вчерашнего вечера.
«Я собирался ее трахнуть!»
— Ничего личного! — услышал я свой голос как бы со стороны. — Это все о нас и о том, что мы решили сделать.
— О нас? — спросил Рассел. — Тогда почему бы не проголосовать? Мы все, черт возьми, давали клятву, что не пощадим своей жизни, защищая правду, справедливость и американскую демократию.
— Звучит резонно, — пожала плечами Хейли.
Я промолчал. Да и что я мог сказать утешительного?
Зейн, так же как и я, чувствовал себя в затруднительном положении. Он пожал плечами.
— Мы здесь все начальники.
Эрик вздохнул.
— Я не могу… голосовать.
Он зажал уши руками, изо всех сил зажмурился.
— Каждый приказывает свое, и вы еще хотите, чтобы я голосовал… Душу мне надрываете.
Хейли легонько шлепнула его по руке.
— Итак, — подвел черту Рассел. — Прошу поднять руки всех, кто за то, чтобы она была нашей свидетельницей.
Мы с Зейном подняли правую руку.
— А теперь — кто против.
Рассел и Хейли подняли свои руки.
Эрик обеими руками еще плотнее заткнул уши.
— Ничья, — сказал Рассел. — А это значит, что нам придется торчать здесь.
— А я? Разве я лишена права голоса? — спросила Кэри.
Пятеро ее похитителей недоуменно переглянулись.
— Научное исследование, проведенное в семидесятых, подтвердило, что душевнобольные способны в той же степени принимать разумные решения на выборах, как и средний американский избиратель, — пожала плечами Хейли. — Учитывая все это, — обратилась она к Кэри, — ты выглядишь вполне средней.
Воинственная блондинка в наручниках и со связанными ногами продолжала сидеть на кушетке с чашкой дымящегося кофе.
— Дикость, — сказал Рассел, — значит, ты будешь голосовать, быть или не быть тебе нашим свидетелем.
— Простите, ребята, — ответила Кэри. — Но что… если победу на выборах одержит «нет»?
Все нахмурились. Поджали губы.
— Ладно, — сказал Зейн, — скорее всего, «нет» не повлечет за собой убийства.
— Подобная уверенность звучит весьма утешительно, — вздохнула Кэри.
— Это политика, — объяснил я.
— Черт, меня должны были вот-вот повысить, но, если хотите, я буду вашим свидетелем.
— Дикость, — произнес Рассел, но брюзгливый сарказм его слов против воли выдавал неуверенность и беспокойство.
— Итак… можно наконец снять с меня наручники.
Кэри одарила всех ангельской улыбкой, чем заслужила наш дружный смех.
— Одно дело — свидетельница, — объяснил Зейн, — но свободу нужно еще заслужить.
— Мы психи, — сказал Рассел, — однако не дураки.
— Уф, — пожала плечами Кэри. — О'кей. Но куда мы едем? И когда?
— Никуда, пока хорошенько не стемнеет, — ответил я.
— У меня есть мысль, — сообщила Хейли, — но мы можем проверить ее только перед самым отъездом.
Кэри посмотрела на нас.
— Значит… сегодня?
Мы с Зейном пожали плечами.
— И чем же мы пока займемся? — спросила наша свидетельница.
40
Вообразите, что Кэри принимает душ.
Верхняя ванная. Эрик наглухо заколотил окно. Кэри не смогла бы разбить стекло или вырвать из стены штырь, на котором держалась занавеска ванной, бесшумно. Крышка бачка была увесистой, чтобы оглушить кого-нибудь сзади, но слишком тяжелой и громоздкой для драки лицом к лицу. Мы убрали все аэрозоли и едкие притирания покойника.