— Какое смешение, — заметил Рассел, когда мы свернули на улочку поуже. — Одно поверх другого.
— Только ли одно? — уточнил я.
— Примерно через четверть мили справа будет полицейский участок, — сказал Зейн.
Хейли зашуршала своими картами.
— Ты уверен, что мы правильно едем?
Кэри замедлила ход.
— Можно спросить у нее.
«Она» представляла собой кричаще разодетую белую женщину лет шестидесяти, прогуливавшуюся по тротуару в том же направлении, в каком ехали и мы: резко развернувшись, чтобы проследовать в обратную сторону, она замахала руками и затрясла кудряшками, подпрыгивая, как выклевывающая червяков малиновка, выбросив вперед правую руку, при всем том не забывая орудовать розовой губной помадой.
— Ничего удивительного, что они не могут нас найти, — сказал Рассел, когда мы проезжали мимо женщины с накрашенным ртом, неистово регулировавшей дорожное движение. — Тут на каждом углу по психу.
Через квартал после магазина для полицейских с припаркованными возле него патрульными машинами мы свернули направо у автобусной остановки, где стояли в бодрящем дневном воздухе граждане мира, крепко держа в руках небольшие плоские чемоданы и раздувшиеся черные мешки для мусора и невольно провожая взглядами белый «кэдди» — свидетеля славного прошлого нашей автомобилестроительной промышленности. Мы миновали «метафизическую часовню медитации», занимавшую помещение бывшего страхового агентства, парикмахерскую, где пожилой итальянец в синем смокинге поджидал клиентов, стоя в дверях своего заведения, магазин комиксов, витрины которого были сплошь обклеены картонными постерами с изображениями Супермена и более позднего порождения рынка — грудастой Героической Бейби. Припарковались мы на дневной платной стоянке перед кварталом магазинов, выстроенных с расчетом на двадцать первое столетие.
— Эрик, — сказал я, — пойдешь с Зейном. Ты знаешь, что нам нужно.
— Я тоже пойду, — заявила Хейли. С ее стороны было умно держаться поближе к Эрику.
Зейн сгреб монеты, чтобы расплатиться с женщиной-контролером, и исчез в магазине.
— Не нравится мне это, — раздался голос Рассела с заднего сиденья. — Припарковались у всех на виду, разделились.
— Я за водителя, — сказала Кэри, сидевшая рядом со мной.
— А я прямехонько сзади, — пожал плечами Рассел. — Потихоньку начинаю привыкать к слову «мы».
— Не слишком-то хорошая мысль так выставляться, — согласился я, — но другого выхода у нас нет.
«Тик-так», — сказали бы мои часы, если были бы выпущены в том же году, что и наш «кэдди». Но мистер Тик-Так умер. Жизнь больше не была цепочкой: работа — отдых, тяжело — легко. Секундная стрелка моих часов описала круг, тикая с маниакальным упорством.
Тем весенним утром, все в поту, мы сидели в холодном белом «кэдди». Автомобили проезжали мимо. Городской автобус. Припозднившиеся к ланчу перекусывали в торговавшем со скидкой мексиканском кафе. Из глубины следующего квартала вздымался стальной каркас здания. Монтажник-высотник в каске, каким-то чудом удерживая равновесие, прошел по балке. Я сидел в машине грез, принадлежавшей покойнику.
Секундная стрелка все тикала.
Хейли широкими шагами вышла из магазина, держа белый пластиковый мешок. Эрик нес два мешка побольше. Зейн шел с пустыми руками, готовыми ко всему.
— Да благослови нас всех Господь, — сказала Хейли, когда все уселись в машину, тяжело захлопнулись дверцы и Кэри завела мотор. — Мы живем в эпоху, когда можно купить заряженный и вполне сносный мобильник без всякой канители.
Белый «кэдди» нырнул в поток транспорта.
— Блестящая мысль, — обратился Зейн к нашему водителю.
— Спасибо, — улыбнулась Кэри.
Это была улыбка гордого собой профессионала, которую она не могла скрыть.
На белой ленте Эрик черной ручкой приготовил этикетки для каждого телефона: «Альфа», «Браво», «Чарли».
— Имеются разъемы для подзарядки от сети, — сказал он, программируя каждый телефон на моментальную цифровую связь с двумя другими.
— Долго еще дотуда ехать? — спросила Хейли.
— Двадцать минут, — ответил Зейн.
Неверно: через шестнадцать минут мы въехали на стоянку магазина постельных принадлежностей на Джорджия-авеню — насчитывающего уже несколько десятилетий приземистого торгового ряда.
— Мы не можем хорошенько разглядеть это отсюда, — сказал я. — А они не могут хорошенько разглядеть нас оттуда.
— А все ж таки жаль, — вздохнул Рассел, — что мы поехали направо и не оттянулись по полной.
— Конечно, — ответила ему Хейли, — но это именно то место, где сестра Смерть получала свою почту, а мы шпионы, а не коммандос.
— Да, да, да.
Тик. Тик. Тик.
— Если мы не вернемся… — сказал я.
— Мы пойдем за вами, — откликнулся Рассел.
Мобильник «Альфа» лег в мою ладонь. Я набрал номер, запрограммированный для «Браво», стрелка протикала одиннадцать раз, и мобильник, который держал Рассел, зазвонил. Я опустил телефон в правый нагрудный карман своего кожаного пиджака. Одна из разрывных гранат и несколько полных обойм уместились в кармане того же пиджака у меня над сердцем, в то время как «глок» болтался в кобуре на моем правом бедре, едва прикрытый полами расстегнутого пиджака.
Мы с Зейном выскользнули из машины и пошли по дороге.
Рассел занял наши места на переднем сиденье, небрежно развалясь, словно родился там.
— Пошли! — произнес я.
43
— Проклятье! — сказал я, когда мы с Зейном остановились между фургоном и семейным автомобилем, припаркованными прямо напротив двери с адресом, который Хейли хитростью выудила в расчетном отделе сотовых телефонов.
— Что? — протрещал приглушенный голос Рассела из нагрудного кармана моего пиджака.
— Тихо! — ответил я так, будто меня здесь и не было. Хотя шпионских условностей вовсе не требовалось. Не теперь.
Транспорт с шумом проносился мимо нас по деловито-оживленной Джорджия-авеню.
Витрины четырех помещений в упор глядели на нас из-за стоянки. На втором слева краской был намалеван на стекле адрес, который раздобыла Хейли, и слова: «Почта для вас!»
— Это почтовый ящик, — сказал Зейн, — «Берлоу индастриз, четыреста тринадцать» это на самом деле четыреста тринадцатый ящик. Чего мы этим добились?
— Может, и ничего, — ответил я, — но иногда «ничего» — это больше, чем кажется. Прикрой меня.
Когда я, распахнув стеклянную дверь, вошел внутрь, за спиной у меня звякнул звонок.
Передо мной была конторка «делового центра». За нею протянулась комната, где стояли два стола для персонала, за этими столами помещался длинный стол с рулонами коричневой упаковочной бумаги, клейкой ленты, пишущими штифтами и фломастерами. На втором столе стояли два факса, компьютер. Пять картонных коробок для судоходных перевозок висели на стене рядом с образцами подарочной оберточной бумаги. Здесь же продавались ярлыки, этикетки, самоклеящиеся конверты и прочие почтовые причиндалы.
Слева от меня стояли друг на друге почтовые ящики, все с кодовыми замками, все повернутые к выходящей на улицу витрине, и в центре каждого было квадратное стеклянное оконце. Как бы невзначай прогуливаясь мимо них, я отыскал ящик под номером 413 и, заглянув в оконце, увидел, что там ничего нет.
Стоя спиной к прилавку, я в упор уставился на двоих служащих.
За дальним от меня столом сидел лысеющий негр. Фото, запечатлевшее нескольких мужчин в помещении фабрики, висело на стене за его скрипучим стулом, на столе стояла фотография жены с тремя ребятишками. Негр выглядел усталым. Одет в темно-бордовый свитер.
Женщина в красных туфлях, опершись локтями на стол рядом с прилавком, болтала по сотовому. Она могла бы быть студенткой колледжа, не считая того, что ею не была. Пузырящиеся белые джинсы были раскрашены на толстых бедрах. Зеленая блузка напряглась, сдерживая жирок, нависающий над поясом. Лицо и губы были ярко размалеваны. Всяческий намек на какой-либо цвет был начисто вытравлен из ее редкой пергидрольной шевелюры.
Я кашлянул. Снова кашлянул, уже погромче.
— Нет, представляешь, я — такая, а потом он — такой… — щебетала она в трубку.
— Извините! — сказал я.
Мужчина в бордовом свитере оторвался от раскрытого файла и посмотрел на Мобильную Девицу, которая тыкала в меня указательным пальцем, продолжая общаться.
— Нет, ты послушай, я же говорю: стою я такая…
Бордовый Свитер закрыл глаза, потом лежавший перед ним файл и, прихватив его с собой, направился к прилавку, за которым стоял я. Проходя мимо Мобильной Девицы, он положил файл на ее стол.
— Триш, давай-ка перепроверь активные заявки.
— Что такое? — спросила Триш, глядя на Бордового Свитера, затем снова обратилась к своему мобильнику, сказала: — Да не дергайся ты, это тут так, по работе… Попробуй!
Бордовый Свитер указал на небольшой зеленый шкафчик с файлами:
— Пожалуйста, положи их туда.
— Конечно! — Улыбка мелькнула на губах Триш, после чего она вернулась к прерванному разговору: — И не думай!
Выбросив из головы мысли об убийстве, Бордовый Свитер подошел к прилавку.
— Простите. Дочка босса. Слова ей поперек не скажи.
— Да уж вижу.
— Чем можем быть вам полезны?
— Я подумываю о том, чтобы завести у вас свой ящик.
— Это можно.
Он назвал мне цены за месяц, за квартал, за год.
Ни в одном из углов не было камер слежения, не заметил я и «невинных» предметов, за которыми можно было бы спрятать видео.
— Я забочусь о своем имидже, — сказал я ему. — Какого рода у вас клиенты?
— Да разные.
Бордовый Свитер вручил мне заявку.
— Спасибо. — Я сунул заявку в карман пиджака, где лежала разрывная граната и запасные обоймы. — Когда у вас открыто?
— Открываемся в шесть, закрываемся в одиннадцать. Кто-нибудь всегда работает с посетителями. Раньше мы предоставляли возможность неконтролируемого доступа к ящикам, но нам тут устроили настоящий погром.
— Это плохо. И давно вы тут?
— Иногда у меня такое чувство, что я вообще не здесь. Иногда те два года, что я паркуюсь здесь, кажутся вечностью. — Он кивнул на фотографию на стене за своим столом: — Я был менеджером по производству на фабрике, шившей куртки и пиджаки. Под моим начальством было семьдесят пять человек, большинство — хорошие работники. Сначала появились компьютеры, запрограммированные отвечать «да» или «нет» на половину вопросов, на которые я специально разрабатывал развернутые ответы, а потом владелец перевел фабрику в зону свободной торговли в Мексику.