Ну, в принципе, о чем-то подобном я уже думал. Особенно после очередного общения с теми же земгусарами, или интендантами. И не скажу, что испытывал при этом какие-то муки совести. Пятая колонна существовать не должна по определению! И чем раньше, тем лучше. Но тут есть нюансы, о которых стоит заранее подумать.
– Что касается лично меня, то я – «за» всеми четырьмя лапами. Но!.. Люди, которые пойдут со мной на акции, должны быть на сто процентов уверены, что делают благое дело, и что с ними не поступят, как с убийцами, грабителями, вымогателями и так далее согласно Уложению о наказаниях. Нужно хорошенько продумать юридический аспект. Сейчас не времена Ивана Грозного, чтобы новую опричнину официально устраивать.
– Когда Вы пугали одного из полковников Ник-Ника, об этом не думали? – Павлов хитро прищурившись, смотрит на меня. – Почему же сейчас такие душевные терзания?
– Потому, что тогда взял бы все на себя, и никого бы не сдал. А сейчас им придется работать самостоятельно, одним. И каждый должен быть уверен в том, что его не сольют ни сейчас, ни потом. Вон, Петр Всеславович меня понимает. Это ведь одна из заповедей работы с осведомителями, не так ли?
Воронцов согласно кивает головой и подхватывает идею:
– У нас, если агент работает, как Вы говорите «под прикрытием», то на его действия, пусть и противозаконные, внимание далеко не всегда обращают, если он дает результат. То есть, уже существуют прецеденты неподсудности. Таким же образом надо поставить дело и с Вашими боевыми группами. Жесткий режим секретности, об их существовании должен знать очень узкий круг лиц, пользующихся абсолютным доверием. Ну, а если кто-то попадет в руки полиции, способ связи уже отработан. Любому полицейскому начальнику сказать, чтобы связался с ближайшим отделением Корпуса, и передать условную фразу. Хотя, посмотрев на тренировки Ваших солдат, Денис Анатольевич, я глубоко сомневаюсь, что кто-то из них попадется.
– Ну, всякое бывает. Может случиться так, что исполнителю самому придется сдаться, чтобы выкрутиться из ситуации. Поэтому механизм должен быть отработан до мелочей… И еще, кто будет заниматься оперативной разработкой? И насколько тщательно? Очень не хотелось бы невиновного, как потом выяснится, человека отправить на кладбище, или еще куда-нибудь похуже.
– А что может быть хуже? – В голосе Воронцова неприкрыто звучит растерянность и удивление.
– Петр Всеславович, не обращайте внимания. Наш штабс-капитан любит иногда вот так пожонглировать словами. – Улыбаясь, объясняет Павлов.
– А вариант Канатчиковой дачи, или аналогичного заведения Вы не рассматриваете, Иван Петрович? – Пытаюсь противоречить академику. – И, на мой взгляд, это – еще хуже, чем кладбище. На погосте тихо, спокойно, никто не орет, не дерется, друг другу не мешает, санитары со смирительными рубашками не бегают. Как там пелось в песенке?
Там, на кладбище, так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Всё культурненько, всё пристойненько,
Исключительная благодать…
– Ну, все, раз Денис Анатольевич начал хохмить, серьезному разговору – конец. – Келлер облегченно оглядывает собравшихся за столом. – И, правда, Иван Петрович, дайте нам хоть вечер на осмысление сказанного сегодня.
– Хорошо, только еще пару слов о планах на завтра. Оглашаю диспозицию: на вокзал встречать Великого Князя Михаила Александровича едут генерал Келлер и штабс-капитан Гуров. Вас, господин ротмистр, я прошу остаться на месте. К сожалению некоторые «господа офицеры, голубые князья» никак не могут избавиться от сословных предрассудков и аллергии к голубым мундирам. Ничего, со временем мы мозги им вправим, а пока не будем резко нарушать традиции. Кстати, Петр Всеславович, Вы уже выяснили, кто его сопровождает?..
Семеново жилище нашел не сразу, он обитал в одном из многочисленных «общежитий» для персонала Института – длинном бревенчатом доме, разделенном внутри на десяток комнат с общим коридором. Нахожу нужную общагу, рядом с крыльцом какой-то паренек в затертой телогрейке пытается с помощью маленького топорика наделать кучу щепы из небольшой чурочки.
– Хозяин, не подскажешь, где тут Семена Игнатова найти?
– Дядь Сему? Так нету его. – Хлопчик отрывается от своего занятия и внимательно оглядывает меня с ног до головы. – Он на обход пошедши… А Вы ему хто будете, Вашбродь? Новый начальник?
– Нет, просто старый знакомый, вот, заехал по случаю, хотел повидаться.
– Так пойдемте в дом, чего на улице мерзнуть?
Юный дровосек собирает щепки в охапку и идет внутрь, показывая дорогу. Несколько шагов по полутемному коридору и вслед за ним захожу в небольшую, чисто прибранную комнату. Две по-солдатски аккуратно заправленные кровати, стол у окна со стоящей посередине керосиновой лампой, пара табуреток, небольшой шкаф возле глухой стены, полки с разной утварью, в красном углу – икона.
– Вы садитесь, Вашбродь, а я щас котел гляну и самовар поставлю, дядь Сема вот-вот возвернуться должон. – Парень, который, скорее всего, – тот самый Матюша, уносится по коридору.
Не торопясь, еще раз оглядываю комнату. Спартанская простота, ничего лишнего. Электрическая лампочка в простеньком абажуре под чисто выбеленным потолком, на полках какие-то мешочки, жестяная коробка с чаем, горка посуды, накрытая рушником. Возле входа на половичке стоят сапоги и две пары домашних чуней, обрезанных из ношеных валенок. Над ними – вешалка, на которой висит какая-то одёжка и старая солдатская шинель. Снимаю свою, вешаю рядом, сверху на полку приспосабливаю папаху. Тепло, умиротворяющее, и совсем по-домашнему пахнет пряными сушеными травками.
Частые шаги в коридоре отвлекают от разглядывания, на пороге появляется давешний тинейджер. Невысокого росточка, худющий, как швабра, темные волосы, чуть оттопыренные уши, глаза – пока не разглядел какие, темновато здесь.
– Ну, давай знакомиться, меня зовут Денис Анатольевич. А ты, как я понимаю, – Матвей?
– Ага… Ух ты!.. Так Вы дядь Семиным командиром были? – Парнишка прилипает глазами к моему «иконостасу», на лице читается уважение пополам с восторгом. – Он про Вас рассказывал! Про тое, как Вы с ним германца воевали!
– Ну, раз ты про меня все знаешь, тогда расскажи о себе.
– А чё там рассказывать?.. Сами мы из-под Ковны. Батя шорником был, упряжь, хомуты, да всякую кожаную утварь мастерил. – Матвей становится серьезным, даже, вроде, как повзрослел парень на глазах. – Как германец наступать начал, решили мы уйтить подалей. Скарб на телегу погрузили, да и двинулись с остальными. У мамки моей тута, под Москвой, брательник жил, дядька мой, к нему и собрались. В дороге телега сломалась, мы покуда колесо чинили, одни остались, все вперед ушли. Хорошо, солдаты мимо проходили, подсобили малость… А ближей к ночи из лесу другие солдаты вышли. Стали спрашивать кто мы, да откуда, да не шпиёны ли мы германские. А потом ихний старшой сказал, што обыск учинить надо. Они всё с телеги поскидывали и дербанить начали. Батя смекнул, што разбойники эта, с ножиком на главного ихнего кинулся, да его сзаду штыком закололи… И мамку тож, штоб не кричала… – Парень на мгновение замолкает, судорожно стиснув челюсти, потом продолжает прежним монотонно-ровным тоном, будто отвечает выученный урок, и только во взгляде проскакивают старательно маскируемые огоньки боли. – Я кинулся ее защитить, а меня – прикладом по башке, да так, што дух вон…
– Извини, Матвей, что душу разбередил. Если не хочешь, не рассказывай.
– Я уже привыкши, – столько разов рассказывал… Подобрали меня другие беженцы, с ними и пошел до Минска. А потом, – где к обозу пристану, где на ешелоне, штоб никто не видел, а так – все пешком. Добрался до Москвы, пошел по деревням выспрашивать про дядьку сваво. Тока не нашел. А тут осень началася, дожди, холода. Спасибочки ихнему благородию ротмистру Воронцову, он тута над охраной главный. Разрешил перезимовать, к работе приставил – котлы и печки смотреть, харчевать дал в столовой. А еще говорят, што жандармы – плохие!..
А потом я с дядькой Семеном познакомился. У его-то одной руки нету, так я ему помогал маленько. А он и взял меня к себе жить. Сказал, коль зовешь меня дядькой, так и буду им тебе замест настоящего. А ты племяшом будешь, коль захочешь. Ну, я и согласился. Дядь Сема-то мужик крепкий, да не все в доме с одной рукой сделаешь. Вот так теперича и живем с ним… Ой! Про самовар-то позабыл! Я щас, быстро!..
Матюша снова убегает на кухню, а я остаюсь переваривать услышанное. В коридоре снова слышны шаги, на этот раз, кажется, того, кто мне нужен. Открывается дверь и на пороге появляется Семен. Поднимаюсь с табуретки, делаю несколько шагов вперед и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, стискиваю в объятиях своего бывшего подчиненного.
– Ну, здорово, земляк-сибиряк!
– И тебе поздорову, Командир! – Тот уже улыбается, оправившись от неожиданности. – К прохвесору в гости приехал, небось?
– Угадал. И к тебе решил заглянуть, посмотреть как ты здесь.
– Да вот, обходчиком служу. Пока зима – через день на лыжи, и вокруг, по лесу. То ротмистр Воронцов мне службу придумал. Ты, говорит, Семен, лесовик-охотник, вот и пробегись, мол, посмотри как там, да что. Нет ли каких следов чужих, аль людишек посторонних.
– Ну, мне Петр Всеславович еще рассказал, как ты местную охрану стрелять учил.
Семен вешает тулуп на вешалку, скидывает валенки и остается в телогрейке, солдатских шароварах и чунях, обутых на носки домашней вязки.
– Все подозревает их благородие, што пью. – Невесело усмехается Семен. – Да, было одно время, пока культя моя не зажила, по ночам снилось, будто болит она, пальцы аж огнем горят, да так, што сил нету терпеть. Вот тогда сестричка, которая за мной ходила, видя муки мои, дала спиртику раз-другой. А потом и постоянно носила, пока дохтур не прознал. Ох, и выговаривал он ей! Я по-русски так ругаться не умею, как он на своем медицинском языке кричал. Ну, когда повинились, да сказал я што, отчего, да почему, простил. Сказал, мол, людям и хуже бывает, и не глядят оне в рюмку-то… А ту бутылку, што у наших стрельцов выиграл, на лекарство пустил. Хвою, да траву кой-каку настоял на водке, теперь мажу свою кочерыжку, когда к перемене погоды болеть начинает. Зато опять-таки спасибо дохтуру, вона с его помощью каку руку мне сделали!