[189], — подчеркивают третьи. В общем, точка зрения, согласно которой монгольское нашествие более, чем любое другое историческое событие, определило ход развития русской культуры и национальной идентичности[190], представляется сейчас доминирующей. Cерьезным моментом стало и то, что присущая монгольской системе «связка» феодальных, клановых, бюрократических и имперских структур[191], в результате которой власть воспринималась как нечто естественно неделимое, оказалась воспринята в ходе многовекового доминирования и определила собой суть нового русского государства, радикально отличавшегося от тех времен, когда «политическая жизнь в русской федерации Киевского периода была основана на свободе, а три элемента власти — монархический, аристократический и демократический — балансировали друг друга, оставляя за людьми по всей стране право быть услышанными»[192]. Распространено мнение о том, что к концу XIV века произошел своеобразный «синтез» русской и монгольской государственности, — но при этом часть исследователей говорит о возникшей системе как о варианте азиатского деспотизма[193], а часть, признавая, что Русь, даже освободившись от ига, переняла множество монгольских черт и практик, определяют ее как «евразийское» государство[194]. Примеры объяснения отсталости Руси от Западной Европы долгим монгольским доминированием и утверждением в стране «азиатчины» исчисляются десятками[195]. Некоторые авторы также пытаются представить сопротивление русских княжеств на протяжении пяти месяцев похода Батыя на северо-восточную Русь как важнейший фактор, воспрепятствовавший проникновению монгольских орд в Европу, называя Русь «спасительницей» западноевропейской цивилизации от нового варварства[196]. Большинство этих концепций представляются нам серьезно искажающими реальность; несмотря на то, что полуторавековое присутствие захватчиков на Руси серьезно изменило многие ее черты, считать его определяющим ее историю фактором мы бы ни в коем случае не рискнули.
В то же время мы считаем возможным говорить о монгольском влиянии на Русь как об очередной рецепции и анализировать его в рамках того же подхода, который мы применяли к первой, византийской, рецепции, — в том числе и для того, чтобы рельефнее показать различие этих ситуаций.
Фундаментальным отличием монгольской рецепции от византийской стал ее вынужденный характер; если греческие практики и христианскую религию Русь принимала от соседа, которому она неоднократно угрожала и с которым небезуспешно боролась, причем рецепция, безусловно, шла от высшей по большинству параметров цивилизации к менее развитой, то перенятие монгольских методов управления происходило на фоне военного разгрома и частичного опустошения, а навязывавшая их цивилизация, безусловно, рассматривалась как стоящая на более низкой ступени развития. Именно поэтому, полагаем мы, эта рецепция была такой же «неафишируемой», как и главный монгольский закон, Яса. Если в случае с Византией приобщение к греческой и христианской культуре практически немедленно было определено как выдающееся достижение, главные «действующие лица» восприняты как герои и даже канонизированы (Кирилл и Мефодий в X, а князь Владимир — предположительно во второй половине XIII века[197]), а православие стало на многие столетия важнейшим элементом российской идентичности, то «азиатское» начало России стало если даже не прославляться, то хотя бы пафосно подчеркиваться («да, скифы мы, да, азиаты мы…») многие века спустя. Идеи евразийства оформились в 1920–1930 гг. в среде белоэмигрантов как реакция на предательство Антантой своих союзников в русской гражданской войне, хотя они вызревали на протяжении достаточно продолжительного времени — и воплотились в новаторском утверждении Н. Трубецкого о том, что Россия является наследницей не Киевской Руси, а монгольского ханства[198]. Этот тезис отражал тот очевидный факт, что столетиями Русь «монголизировалась» подспудно, но до поры до времени данный процесс не только не афишировался, но, напротив, отрицался как позорящий русское общество и якобы идущий вразрез с уже сформировавшимися традициями. Лишь крах православной империи позволил подобным мыслям «вырваться наружу». Мы не будем сейчас оценивать построения евразийцев — отметим, однако, что, несмотря на часто подчеркиваемый «негативный» характер рецепции, монгольское влияние обусловило такие черты русской цивилизации, которые определили многие ее успехи в будущем, а если и имели «негативный» эффект, то скорее не сами по себе, а как фактор упрочения и ранее присутствовавших в русской культуре неевропейских элементов.
В чем именно, на наш взгляд, состояла сущность монгольской рецепции и по каким направлениям она наиболее существенно воздействовала на русское общество? Мы полагаем, что следует выделить два ракурса, в которых она оказала наибольшее влияние: это внешний (отношение Руси и мира) и внутренний (развитие социальной и политической систем).
Если начать с внешнего контура (что оправданно, так как монголы были par excellence внешней силой), следует отметить три важных момента.
Во-первых, монголы принесли на Русь понимание совершенно нового типа отношений власти и зависимости. Становление Древней Руси от основания Новгорода до возвышения Владимира характеризовалось особым типом освоения пространства через распространение и расселение племен (тут можно упомянуть и викингов, перемещавшихся на юг, и славянские племена, которые после укрепления Новгорода и Киева начали экспансию на северо-восток). Этот процесс можно назвать колонизацией через освоение; он предполагал стычки и локальные конфликты с местными жителями, однако не порождал отношений «метрополия — колония». Границы русского государства (а точнее, государств) расширялись по мере того, как выходцы из центра осваивали периферию и заселяли ее. Монгольская империя использовала совершенно иной принцип доминирования: она, мы бы так сказали, «растекалась» по малозаселенным территориям и контролировала более населенные дистанционно, через систему отношений подчинения и вассалитета, создание «инфраструктуры» для сбора дани и разрешения споров между отдельными русскими князьями[199]. Центры улусов — Каракорум, Сарай-Бату или Алмалык — появлялись либо в исконных монгольских землях, либо строились с нуля (за исключением ближневосточного улуса Хулагуидов[200]), в то время как государства Средней Азии, Кавказа или те же русские княжества выступали в виде плательщиков дани или поставщиков рабов и ремесленников[201]. Там, где монголы пытались закрепиться на территориях оседлых цивилизаций, эти эксперименты заканчивалась либо неудачей (как в XIV веке в Китае[202]), либо утратой идентичности и ассимиляцией (как в Персии[203]). Иначе говоря, столкнувшись с монголами, Русь узнала систему «дистанционного управления» отдаленными территориями — и, нельзя не признать, успешно применила ее уже через несколько сот лет в процессе построения собственной империи, во многом повторившей границы монгольских владений и применявшей множество вариантов отношений доминирования и подчинения, неизвестных домонгольской Руси.
Во-вторых, монголы радикально перевернули отношение русских к пространствам и методу контроля над ними. В целом кочевые племена всегда демонстрировали уникальные возможности перемещения по сухопутным территориям — в отличие от европейцев, которые со времен Финикии и Греции доказывали свое превосходство во владении водными путями. Русь в период до монгольского завоевания была в этом отношении страной несомненно европейской: она зародилась вокруг речного и морского торгового пути из Балтики в Черное море; русские активно использовали пути коммуникации по Дону и Волге и далее через Каспий; проникновение новгородцев на Север и в Сибирь шло через систему рек и побережье Карского моря в низовья Оби[204]. Отличие монголов от большинства кочевых племен времен Великого переселения народов заключалось в том, что они не просто преодолели огромные пространства, но и создали систему управления ими, в основе которой лежали «государственная» система «реперных точек» (позже в России превратившихся в «ямы»[205]) и совершенная организация почты и передачи приказов. У монголов не было больших успехов в морских экспедициях (хотя они достигали побережья Японии и доходили на юге до Тайваня и Явы[206]), однако на суше им не было равных (неудачами закончились только их сверхдальние походы во Вьетнам и Бирму). В течение полутора веков монгольского доминирования Русь глубоко познакомилась с этой новой системой организации пространства: получавшие от великих ханов ярлыки русские князья порой не единожды в своей жизни проделывали путь до Каракорума и обратно, не говоря о бесчисленных визитах в Орду[207]. Одной из основных вассальных обязанностей русских князей была организация и поддержание устроенных по монгольской традиции центров сообщения в собственных землях, а также обеспечение их и монгольских постоялых дворов конями и обслугой