– Прошу прощения, – сказал я.
Я смог помочь матери, посоветовав ей разобрать пылесос и передавать его детали мне через расползшийся матрас по одной за раз. Производителем пылесоса была компания «Регина», и его контейнер, содержавший двигатель, мешок и вентилятор, был очень тяжелым. Я вновь собрал устройство и держал его, пока через матрас перебиралась мать, затем вернул пылесос ей, прижавшись к стене, чтобы дать пройти в главную спальню.
– Спасибо, – сказала мать, когда проходила мимо.
Я недолго стоял у просевшего матраса в тишине такой всеобъемлющей, что газонокосилки с улицы было слышно в самом коридоре, затем услышал, как мать извлекает провод пылесоса и втыкает в ту же прикроватную розетку, которая питала лампы для чтения.
Я быстро перебрался через наклоненный матрас в конец коридора, свернул вправо у кухни, пересек прихожую до лестницы и взбежал в свою комнату, перескакивая через несколько ступенек за раз, потому что меня пугал рев пылесоса, казалось, по той же иррациональной причине, по которой скрип кровати пугал моего отца.
Я взбежал наверх, развернулся налево на площадке и вошел в свою комнату. Там была моя кровать. Она была узкая, односпальная, с деревянным изголовьем и деревянными же рамой и ламелями. Я не знал, откуда она у нас. Пружинный и обычный матрасы лежали на раме куда выше, чем на родительской кровати. Кровать была старомодная, такая высокая, что для того, чтобы на нее залезть, требовалось либо сперва поставить колено на матрас и карабкаться, либо запрыгивать.
Так я и поступил. Впервые с тех пор, как я стал выше родителей, я вбежал в дверь, мимо полок с коллекцией призм, линз, теннисных наград и масштабной моделью магнето, мимо книжного шкафа, мимо постеров с кадрами из «Подглядывающего» Пауэлла, двери в чулан и прикроватного торшера высокой интенсивности, и запрыгнул, буквально нырнул в свою кровать. Всем весом я приземлился на грудь, раскидав руки и ноги, на одеяло цвета индиго, сминая бабочку и слегка погнув заушины очков. Я хотел, чтобы кровать произвела скрип, который в случае моей кровати, как я знал, вызывало трение между деревянными ламелями и внутренней полочкой-опорой для ламеля на раме.
Ближайший известный аналог, пришедший мне в голову в связи с фигурой, был циклоидой – решение Лопиталя знаменитой задачи о
Но в ходе прыжка и нырка своей слишком длинной рукой я задел тяжелую железную стойку торшера высокой интенсивности, стоявшего рядом. Торшер неистово закачался и завалился набок, в противоположную от кровати сторону. Он падал с величественной неторопливостью, напоминая срубленное дерево. В падении тяжелая железная стойка задела медную ручку двери в чулан, совершенно ее оторвав. Круглая ручка с половиной болта и шестигранной головкой внутри отвалилась, упала на деревянный пол с громким стуком и стала кататься в примечательной манере: оторванный конец болта оставался стационарным, а круглая ручка, кружась благодаря округлому периметру, также описывала сферическую орбиту вокруг болта, совершая два идеально круговых движения на двух различных осях – неевклидовская фигура на плоской поверхности, т. е. циклоида на сфере:
брахистохроне Бернулли: дуга, которую описывает известная точка на окружности, катящейся по непрерывной плоскости. Но т. к. здесь, на полу спальни, круг катился вдоль периметра другого круга, стандартные параметрические уравнения циклоиды были не применимы, тригонометрические выражения этих уравнений сами становились дифференциальными уравнениями первого порядка.
Из-за слабого сопротивления или трения голого пола ручка каталась очень долго, пока я наблюдал за ней над краем одеяла и матраса, придерживая очки, совершенно позабыв о ре-миноре пылесосного рева под полом. Мне пришло в голову, что движение ампутированной ручки идеально схематизирует, как кувыркается человек, одна рука которого прибита к полу. Так я впервые заинтересовался возможностями кольцевания.
Вечером после холодного и несколько неловкого общего пикника энфилдского реабилитационного пансионата пансионатного типа для алкоголиков и наркоманов «Эннет-Хаус» с сомервильским Феникс-Хаусом и мрачной дорчестерской реабилитационной клиникой для малолетних «Новый выбор» на День Взаимозависимости сотрудница Эннет-Хауса Джонетт Фольц повезла Кена Эрдеди и Кейт Гомперт на одно Собраниедискуссию для новичков АН, где главной темой всегда была марихуана: как у каждого наркомана из присутствующих с первого же дюбуа начались ужасные проблемы с зависимостью, или как их доводили наркотики потяжелее, они переключались на траву, чтобы слезть с изначального наркотика, и но затем с травкой у них начинались еще более ужасные проблемы, чем с изначальной дурью потяжелее. Предположительно, это было единственное собрание АН в метрополии Бостона, посвященное исключительно марихуане. Джонетт Фольц сказала, что хочет показать Эрдеди и Гомперт, насколько они неуникальны и неодиноки в плане Вещества, которое довело их обоих до ручки.
В безэховой ризнице церкви в престижном районе, по догадкам Эрдеди, то ли западного Белмонта, то ли восточного Уолтема собралось где-то две дюжины наркоманов-новичков на реабилитации. Стулья расставили традиционным для АН широким кругом, без столов, так что все удерживали пепельницы на коленях и постоянно опрокидывали чашки с кофе. Любой поднявший руку, чтобы поделиться, подтверждал, как коварно марихуана разрушает тело, разум и дух: марихуана подрывает медленно, но верно, в этом все были единодушны. Эрдеди опрокинул свой кофе дергающейся ногой не раз, а два, пока аэнщики по очереди подтверждали, какие отвратительные побочные эффекты приходится переживать во время активной марихуановой зависимости, а затем при марихуановом отходняке: социальная изоляция, тревожная слабость и гиперсамоосознание, которое, в свою очередь, усиливало абстиненцию и тревогу, – усиливающееся эмоциональное отрешение, обнищание чувств и в итоге полная эмоциональная каталепсия, – обсессивный анализ, наконец, паралитический стазис, проистекающий из обсессивного анализа всевозможных последствий выбора подняться с дивана или не подниматься, – и, наконец, бесконечная симптоматическая галерея Отмены дельта-9-тетрагидроканнабинола: т. е. отходняк с травки: потеря аппетита, мания и бессонница, хроническая усталость и кошмары, импотенция и прекращение менструаций и лактации, циркадная аритмия, внезапное потение банного масштаба, спутанность сознания и моторные треморы, особенно паршивое повышенное слюноотделение – у нескольких новичков до сих пор при себе больничные чашки для слюны под подбородками, – обобщенные тревога, дурные предчувствия и ужас, и стыд из-за ощущения, что ни врачи, ни даже сами аэнщики на тяжелых наркотиках недостаточно сопереживают или сочувствуют «наркоману», которого довел до ручки якобы самый легкий кайф в природе, добрейшее Вещество на свете.
Кен Эрдеди обратил внимание, что никто открыто не использовал термины «меланхолия» или «ангедония», или «депрессия», не говоря уже о «клинической депрессии»; но этот страшнейший симптом, логарифм всего страдания, казалось, даже неупомянутый туманом нависал над головами, плыл между перистильными колоннами, над декоративными астролябиями, свечами на длинных свечных остриях, имитациями под Средневековье и хартиями Рыцарей Колумба в рамочках, газообразная протоплазма столь ужасная, что ни один новичок не смел поднять на нее глаза и назвать по имени. Кейт Гомперт не сводила глаз с пола, изображала указательным и большим пальцами револьвер и стреляла себе в висок, а потом сдувала воображаемый кордит с дула, пока Джонетт Фольц не шикнула ей завязывать уже.
По своему обычаю на собраниях Кен Эрдеди молчал и очень внимательно за всеми наблюдал, хрустя костяшками и дрыгая ногой. Т. к. «новичок» в АН – технически любой человек, у которого меньше года чистой жизни, в шикарной ризнице царили различные степени отрицания, стресса и общей потерянности. У собрания был обычный широкий демографический срез, но большая часть людей с разрушенными травой жизнями казалась Эрдеди уличной, суровой, потрепанной и одетой без всякого чувства цвета – таких людей легко представить за тем, как они лупят своего ребенка в супермаркете или ошиваются с домашним самогоном во мраке переулков. Как и в АА. Пестрая антиреспектабельность здесь была нормой, наравне со стеклянным взглядом и повышенным слюноотделением. На паре новичков до сих пор были молочные пластмассовые именные браслеты из психиатрических отделений, которые они забыли – либо еще не набрались духу – срезать.
В отличие от бостонских АА собрания бостонских АН не прерываются на лотерею и длятся только час. В завершение этого Понедельничного собрания для новичков все встали, взялись в круге за руки и прочли одобренную конференцией АН медитацию «Только сегодня», потом прочли «Отче наш», хоть и не совсем в унисон. Кейт Гомперт позже божилась, что отчетливо слышала, как старик в лохмотьях рядом с ней во время «Отче наш» сказал «Избави нас от легавого».
Затем, как и в АА, собрание АН закончилось всеобщим криком в пустоту перед собой «Приходите Еще», потому что «Это Помогает».
Но затем, как ни кошмарно, круг распался, и все в помещении начали толпиться и обниматься. Как будто кто-то щелкнул тумблером. Никто даже почти не говорил. Насколько видел Эрдеди, все просто обнимались. Разнузданные, неразборчивые объятья, целью которых, казалось, было обнять как можно больше людей, вне зависимости от того, встречался ты с ними раньше или нет. Все переходили от человека к человеку, расставив руки и подавшись вперед. Здоровяки наклонялись, коротышки вставали на цыпочки. Щеки терлись о щеки. Оба пола обнимали оба пола. И мужские объятья были объятьями настоящими – объятья минус энергичное похлопывание по спине, которое Эрдеди всегда представлял отчего-то обязательным для мужских объятий. За Джонетт Фольц не успевали глаза. Скакала от человека к человеку. Набивала солидное количество объятий. У Кейт Гомперт сохранялось ее обычное выражение угрюмой неприязни, но даже она пару раз обняла и дала обнять себя. Но Эрдеди – который никогда особенно объятья не любил, – отошел от толчеи к столику с одобренной конференцией АН литературой и встал там, руки в карманах, притворившись, что с превеликим интересом изучает кофейную капсулу.