247 с таким отрешенным видом висельника, и так глупо отмазывается, когда Гейтли спрашивает, не хочет ли тот рассказать, где был и почему не успел к 23:30, и нет ли у него какой-нибудь проблемы, которой он хотел бы поделиться с сотрудниками, и такой неотзывчивый, что Гейтли кажется, будто у него не остается выбора, кроме как немедленно взять мочу Грина на анализ, что Гейтли претит не только потому, что он режется с Грином в криббидж и ему кажется, что он взял Грина под старое доброе гейтливское крыло, и, наверное, стал ему чуть ли не наставником, но также и потому, что образцы урины после закрытия клиники в блоке № 2 248 нужно убирать на ночь в миниатюрный холодильничек в подвальной комнате Дона Гейтли – это единственный холодильник в Хаусе, влезть в который не может ни один жилец, – а Гейтли претит держать теплую баночку с синей крышечкой чей-то ссаной мочи в своем холодильничке бок о бок с грушами и сельтерской «Полар», и т. д. Грин соглашается, чтобы в мужском Гейтли постоял над душой со скрещенными руками, и мочится так быстро и настолько без базара, что Гейтли успевает захватить баночку с крышечкой большим и указательным пальцами в перчатке, спуститься, надписать, занести в Журнал и в холодильничек как раз вовремя, чтобы успеть переставить машины жильцов – самый большой геморрой ночной смены; но потом последняя перекличка в 23:45 напоминает Гейтли, что Эмми Дж. так и не вернулась, и не позвонила, и Пэт говорила ему, что Выселение жильца после пропущенного отбоя – на его усмотрение, и в 23:50 Гейтли принимает решение, и должен попросить Трит и Белбин пойти в пятиместную женскую спальню и упаковать шмотки девушки в тот самый «ирландский багаж», в котором она принесла их в понедельник, и Гейтли должен выставить мусорные пакеты на переднее крыльцо с запиской, где объясняет Выселение и желает удачи, и должен оставить сообщение на автоответчике Пэт в Милтоне об обязательном Выселении по причине отбоя в 23:50, чтобы Пэт узнала об этом первым делом поутру и запланировала собеседования, надо заполнить освободившуюся койку в срочном порядке, а затем с ругательством сквозь зубы Гейтли вспоминает про качания пресса против висящего брюха, которые он дал себе слово выполнять каждый вечер до 00:00, а уже 23:56, и он, засунув большие бесцветные кроссовки под дно черного винилового дивана в кабинете, успевает сделать только 20, прежде чем наступает неминуемое время руководить рокировкой машин жильцов.
Предшественник Гейтли на позиции мужчины – сотрудника с проживанием, любитель дизайнерских наркотиков, который теперь (благодаря массачусетской реабилитационной комиссии) учится ремонтировать реактивные двигатели в «Аэротехе» на Восточном побережье, однажды сказал Гейтли, что автомобили жильцов – это неизлечимый фурункул на жопе ночной смены. Эннет-Хаус позволяет всем жильцам с легально зарегистрированным транспортным средством и страховкой держать машину при Хаусе во время проживания, если они пожелают, чтобы ездить на работу и ежевечерние собрания, и т. д., и Энфилдский военно-морской госпиталь не против, но парковку для всех клиентов Блока разрешают только на небольшой улочке прямо у Хауса. А после серьезных фискальных затруднений метрополии Бостона на третий год эры спонсирования родилась адская муниципальная заморочка, при которой парковка разрешена только на одной стороне улицы, и эта сторона резко меняется в 00:00, и уже с 00:01 патрульные машины и муниципальные эвакуаторы рыщут по улицам, выписывая 95-долларовые штрафы и/или оттаскивая ой-вдруг-неправильно-припаркованный транспорт в настолько разбомбленный и опасный район Саус-Энда, что ни один таксист, которому есть зачем жить, туда не сунется. Так что интервал с 23:55 по 00:05 в Бостоне – время абсолютного, но не очень-то духовного единения, когда мужики в семейниках и дамы в грязевых масках выбредают, позевывая, на запруженные людьми полуночные улицы, и отключают сигнализацию, и заводятся, и все пытаются отъехать, сделать разворот и найти параллельное парковочное место. Так что нет ничего особенно таинственного в том факте, что уровень драк и убийств на бытовой почве в метрополии Бостона в этот десятиминутный интервал самый высокий за день, и потому неотложки и ментовозки в этот час тоже активно рыщут, что общей суете и грызне на пользу не идет.
Т. к. у кататоников и престарелых клиентов Блоков ЭВМГ редко бывают собственные зарегистрированные транспортные средства, обычно отыскать места для рокировки вдоль дороги несложно, но тем не менее между Пэт Монтесян и попечительским советом ЭВМГ давно идут войны за право жильцов Эннет-Хауса парковаться ночью на большой стоянке перед поставленным в очередь на снос зданием госпиталя – паркоместа там зарезервированы за профессиональным штатом различных Блоков, которые начинают работу с 06:00, и охране ЭВМ надоело выслушивать жалобы штата на дышащие на ладан авто наркоманов, которые торчат на их местах по утрам, – и из-за того, что охрана не хочет перенести время ночной рокировки на улочке ЭВМ на 23:00, до установленного УСЛНЗПР комендантского часа в Эннет-Хаусе; совет ЭВМ оправдывается, что не может идти поперек муниципального указа, лишь бы угодить одному арендатору, тогда как Пэт продолжает подчеркивать, что комплекс Энфилдского военно-морского госпиталя принадлежит штату, а не городу, и что жильцы Эннет-Хауса потому единственные арендаторы, у кого проблемы с ночной авторокировкой, что практически все остальные – либо кататоники, либо престарелые. И тому подобное.
Но, в общем, каждую ночь где-то в 23:59 Гейтли должен запереть шкафчики, картотеку Пэт, ящики стола и дверь в передний кабинет, включить автоответчик на телефонной консоли и лично сопроводить всех жильцов, имеющих машины, на послеотбойную прогулку по безымянной улочке, и для человека с реально ограниченными управленческими навыками, как у Гейтли, это поистине страшная головная боль: он должен согнать автожильцов в стадо перед запертой передней дверью; должен пригрозить согнанным в стадо жильцам, чтобы они не разбредались, пока он шкандыбает наверх привести одного-двух водителей, которые постоянно забывают и засыпают до 00:00,– а этот поиск отбившихся от стада – особенный геморрой, если отбилась женщина, потому что он должен отпереть и нажать кнопку «Мужчина на этаже» у кухни, и «звонок» больше похож на клаксон, и будит самых нервных жилиц с приливом злого адреналина, и Гейтли, шкандыбая по ступенькам, получает от всех грязевых масок, высунувшихся в коридор, по первое число, и по правилам ему нельзя заходить в спальню сони, а надо стучать по двери и громко объявлять свой пол, и велеть одной из соседок отбившейся овечки сперва ее разбудить, затем одеть и после вывести в коридор; и так он должен собирать овец, головомоить, пригрозить одновременно и Арестом, и возможной эвакуацией, сгоняя в темпе вальса вниз по лестнице к остальному стаду автовладельцев как можно быстрее, потому что основное стадо за это время может рассеяться. А они всегда рассеиваются, если он слишком долго собирает овец; или отвлекаются, или хотят есть, или ищут пепельницу, или просто скучают и начинают воспринимать всю рокировку-после-отбоя как покушение на их личное время. Из-за Отрицания начала реабилитации им невозможно представить, чтобы эвакуировали именно их, а не, скажем, чью-то чужую машину. Это ровно то же Отрицание, что Гейтли видит в молодых студентах БУ или – К, когда едет на «Авентуре» Пэт в «Фуд Банк» или «Пьюрити Суприм», когда они, сука, так и прут на дорогу, несмотря на светофор, прямо под колеса машины, у которой, слава богу, тормоза хоть куда. Гейтли осознал, что люди определенного возраста и уровня, типа, жизненного опыта уверены, что они бессмертны: студенты вузов и алкоголики/ наркоманы – самые тяжелые случаи: в глубине души они верят, что избавлены от законов физики и статистики, которые остальных держат в ежовых рукавицах. Они тебя до белого каления доведут жалобами, если кто-то другой наплюет на правила, но в глубине души даже не думают, что тоже должны им подчиняться, тем же самым правилам. Они фундаментально неспособны учиться на чужих ошибках: если какого-то перебегающего дорогу бэушника размажут по Содружке или у какого-то жильца Хауса эвакуируют в 00:05 машину, типичной реакцией другого студента или наркомана будет попытка постичь, благодаря какой же непостижимой разнице возможно, что размазали или эвакуировали именно соседа, а не его, постигателя. В существовании разницы они даже не сомневаются – просто пытаются на досуге постичь. Какой-то прямотаки культ собственной уникальности. Это грустное зрелище, но неизбежное, – как наркоманы учатся исключительно на собственном горьком опыте. Чтобы развенчать этот культ, влипнуть должны они сами. Эухенио М. и Энни Пэррот всегда советуют позволить каждому хотя бы раз лишиться машины, как можно раньше по прибытии в ЭннетХаус, чтобы вытравить из них эту слепую веру; но Гейтли в ночные смены почему-то на такое не способен, его просто воротит от мысли, что у одного из подопечных эвакуируют машину, когда он может это как-то предотвратить, и потом же если их эвакуируют, обязательно последует мучительная канитель, когда надо договориться о доставке их авто на муниципальную парковку на следующий день в Саус-Энде, принимать звонки их начальников и подтверждать безмашинность жильца в плане невозможности добраться на работу, при этом не выдав начальнику, что безмашинный работник – жилец «дома на полпути», потому как выдавать такую личную информацию – святое личное право каждого жильца, – Гейтли с ног до головы потеет при мысли об объемах управленческого головняка, следующего за гребаной эвакуацией, так что уж лучше он потратит время на сбор стада, и пересбор, и головомойку рассеянным жильцам, у которых, по словам Эухенио М., и без того в головах так чисто, что это только трата времени и энергии Гейтли: пусть они сами учатся 249.
Гейтли извещает Трейл, Фосса, Эрдеди и Хендерсон 250, и Морриса Хенли, и вытаскивает нового пацана Тингли из бельевого шкафа, и Нелл Гюнтер – которая, твою-то мать, вопреки всем правилам отрубилась на диване, – дает им всем одеться и сгоняет перед запертой передней дверью. Йоланда У. говорит, что оставила личные вещи в машине Кленетт, и можно ей тоже. У Ленца машина есть, но он не отвечает на вопль Гейтли вверх по лестнице. Гейтли велит стаду стоять на месте, и если кто отобьется, он лично позаботится о том, чтобы у них были проблемы. Гейтли шкандыбает наверх, в трехместную мужскую спальню, обдумывая различные прикольные способы разбудить Ленца так, чтобы не осталось заметных синяков. Ленц не спит – он в стереонаушниках, плюс в ракушке, отжимается вверх ногами у стены рядом с кроватью Джоффри Дэя, его зад всего в паре дециметров от подушки Дэя и пердит на спуске, пока Дэй лежит в пижаме и маске для сна, как у Одинокого Рейнджера, сложив руки на вздымающейся груди, беззвучно шевеля губами. Может, Гейтли и переборщил, схватив Ленца за голень, оторвав его от пола и, ухватившись второй ручищей за бедро Ленца, раскрутив в стоячее положение, как винтовку в почетном карауле, но вопль Ленца – не от боли, а от хлещущей через край радости встречи, из-за чего и Дэй, и Гэвин Диль вскакивают в постелях, а потом матерятся, когда Ленц приземляется на пол. Ленц начинает говорить, что совершенно позабыл о времени и не знал, сколько времени. Гейтли слышит, как стадо у передней двери внизу переминается, пыхтит и готовится, может, того, рассеяться.