Тут всегда бывает, что мир всегда одновременно ускоряется и замедляется. Улыбка Гейтли ширится, когда Ленц пихает его вперед, чтобы оттолкнуться и унести ноги от ревущей атаки бугаев. Гейтли пользуется ускорением толчка и впечатывает огромного канашку с усами в руках в канашку с ножом, который падает с уфом выдохнутого воздуха. Первый канашка ухватился за боулинговую рубашку Гейтли, и рвет, и бьет Гейтли в лоб и громко ломает себе руку, отпустив Гейтли и хватаясь за свою ладонь. От удара Гейтли окончательно перестает думать в каких-то духовных категориях. Гейтли берется за руку со сломанной ладонью, которую противник держит перед собой, и, не спуская глаз со второго канашки на земле, перебивает об колено, и когда мужик припадает на колено, Гейтли берет сломанную руку и делает пируэт, и заламывает за спину бугаю, и упирается кроссовкой в цветастую спину, и жмет вперед, так что раздается жуткий хруст и он чувствует, как рука выходит из сустава, и раздается истошный иностранный вопль. Канашка с ножом, лежащий на земле, режет Гейтли по икре сквозь джинсы, грациозно перекатившись налево и начиная подниматься, на одно колено, с ножом перед собой – мастер поножовщины, так просто к нему не подойдешь. Гейтли делает ложный выпад, широко шагает и вкладывает весь вес в канканный пинок, который попадает точно под бороду канашки и громко ломает большой палец Гейтли в кроссовке, и отправляет мужика в полет в свете лучей от фар, и слышится металлический «бум» его приземления на капот «Монтего» и стук и звон ножа где-то дальше по улице за машиной. Гейтли на одной ноге, схватился за большой палец, и порезанная икра горячая. Его улыбка широкая, но безличная. Невозможно, вне постановочного киноразвлечения, драться с двумя сразу; тебя убьют; секрет драки с двумя в том, чтобы надолго вывести одного из строя и успеть заняться вторым. И этот первый, покрупнее, с критическими проблемами с рукой, теперь обнял себя и катается, пытаясь встать, все еще, парадоксально, не выпуская белых усов. Видно, это реальный махач, потому что никто ничего не говорит и звуки от окружающих сократились до звуков как на трибунах, и Гейтли подскакивает поближе и здоровой ногой дважды пинает канашку в большую голову, а потом, даже не думая, передвигается к его ногам, разбрасывает их и всем весом падает коленом на его пах, что приводит к неописуемому звуку бугая, и крику Дж. в. Д. над головой, и глухому треску с лужайки, и Гейтли так сильно бьет в плечо, что он разворачивается на колене и чуть не заваливается, и плечо тут же горячо немеет, почему Гейтли и понимает, что в него стреляли, не били. Раньше в него никогда не стреляли. «ЗАСТРЕЛЕН В ТРЕЗВОЙ ЖИЗНИ» большими заголовочными буквами пробегает у него перед внутренним взором как медленный поезд, когда он видит, как третий канашка с заломленной шапкой и перекошенным от кордита канашкиным лицом в профессиональной стойке с торчащим локтем выцеливает большую голову Дона с лужайки № 4 бессветным оком дула, и лобковый завиток дымка из просверленного ствола, и Гейтли не может сдвинуться и забывает, как молиться, и вдруг дуло, расцветая рыжим, дергается зигзагом вверх и в сторону, когда старый добрый Брюс Грин хватает канашку сзади в полунельсон, одной рукой влезая в цветочное ожерелье, а другой выкручивая выставленный локоть вниз, а Штуку – вверх от головы Гейтли, пока та расцветает глухим треском просверленного ствола. Первым делом, когда тебя подстрелят, хочется сблевать, чем, кстати говоря, и занимается канашка покрупнее с пахом под шлакоблоком колена Гейтли на свою бороду, и цветочное ожерелье, и на бедро Гейтли, пока Гейтли все еще балансирует на одном колене на паху бугая. Дама в беде зовет на Помощь. Теперь раздается сочный хрясь, когда Нелл Гюнтер на лужайке в пару прыжков подскакивает ближе и вваливает перехваченному Грином канашке в лицо каблуком берца, и с мужика слетает шапка, и голова подается назад и бьет в лицо Грина, и раздается щелк сломанного носа Грина, но он все равно не пускает, и мужик обмякает вперед в паркинсоновском книксене человека в твердом полунельсоне, пока старый добрый Грин все еще сжимает задранную руку со Штукой, будто они в танце, и не пускает, даже чтобы зажать хлещущий нос, и вот теперь, – заметьте, только когда канашка нейтрализован, – с завыванием из тени изгороди вылетает Ленц, и скачет, и валит канашку и Грина наземь, и вот они уже бесформенная куча-мала из одежды и ног на лужайке, а Штука пропала из виду. Кен Эрдеди так и не опускает руки. Гейтли – все еще на колене на тошнотворно размягченном паху канашки, – Гейтли слышит, как второй канашка пытается сползи с капота «Монтего», и подскакивает, и пытается устоять. Джоэль в. Д. так и вопит что-то односложное явно не из своего окна. Дон подходит к переднему бамперу «Монтего» и аккуратно пробивает амбалу по почкам здоровой рукой, и берет его за густые иностранные волосы, и затаскивает назад на капот, и начинает молотить о лобовуху «Монтего» башкой. Он вспоминает, как жил в роскошно обставленных апартаментах Северного побережья с Дж. Факельманом и Т. Кайтом, и как они постепенно обирали квартиры и продавали предметы мебели, пока не ночевали в совершенно голых стенах. Грин поднялся с окровавленным лицом, а Ленц лежит на лужайке, накрытый вместе с третьим канашкой пальто, и Кленетт Х. и Йоланда У. уже вскочили, и ни фига не приструнены, и окружают их и солидно обхаживают каблуками ребра канашки, а иногда, если повезет, и Ленца, твердя «Маза-фака» и опуская ногу на каждое «фа». Гейтли, кренящийся набок, методично долбит косматой башкой канашки в лобовуху с такой силой, что на ударопрочном стекле появляются паутиные звездочки, пока в голове что-то не поддается с каким-то жидким хрустом. Весь капот и рваная рубаха Гейтли в лепестках с ожерелья бугая. Джоэль в. Д., в махровом халате, газовой вуали и все еще сжимая зубную щетку, вылезает на балкончик снаружи окна пятиместной женской и на дохлый айлант перед ним, и спускается, обнажая чуть ли не два метра зрелищно необезображенного бедра, выкрикивая имя, не фамилию, Гейтли, что ему очень нравится. Гейтли бросает самого здорового канашку лежать на тарахтящем капоте с головой в растрескавшемся углублении в форме головы на лобовом стекле. Кену Эрдеди приходит в голову, пока он глазеет на дуб над поднятыми руками, что Дон Гейтли, судя по всему, нравится этой обезображенной девушке в вуали во внеклассном плане. Гейтли, несмотря на палец и плечо, все это время не терял совершенно делового вида. Излучал какую-то беловоротничковую ауру бодрой компетентности и хладнокровия. Эрдеди обнаруживает, что ему нравится так и стоять с поднятыми руками, обозначая статус некомбатанта, пока афроамериканки матерятся и топчут, а Ленц катается вокруг бессознательного мужика, осыпая его ударами и приговаривая «Вот так, вот так», а Гейтли пятится от второго товарища в лобовом стекле к первому товарищу, которого обезоружил сразу, теперь с пустой улыбкой, как у хеллоуинской тыквы. Чандлер Фосс примеривает клетчатую охотничью шапку третьего товарища. От № 4 доносится такой звук, будто кто-то пытается выдавить выгнутое окно. С этаким пружинистым звоном взлетает СПМ «Эмпайр» и свистит над головой, взбираясь выше, его навигационные огни, как рождественская гирлянда, мигают красным и зеленым, пока Дон
Гейтли движется в направлении лужайки и товарища, который, похоже, его подстрелил, а затем его пьяно заносит, он меняет направление и в три метровых скачка оказывается у первого, заблеванного канашки, который обозвал Гейтли Лосем и дал ему в лоб. Слышатся медленный стук поезда с зеленой ветки и крики поддержки Минти, когда Гейтли начинает топтать лежачее лицо канашки каблуком здоровой ноги так, словно давит тараканов. Подвижная рука бугая жалко подергивается перед ботинком Гейтли, пока тот поднимается и опускается. Весь правый бок вырвиглазной рваной оранжевой рубашки Гейтли потемнел, с его правой руки черно капает, она как-то странно свисает из плечевого сустава. Ленц встал, поправляет парик и отряхивается. Девушка в вуали застряла в трех метрах над землей, повисла на ветке и брыкается, Эрдеди покоперникански заглядывает под ее хлопающий халат. Новенький пацан Тингли сидит по-турецки на траве и раскачивается, пока черные дамы продолжают топтать неподвижного канашку. Слышно, как Эмиль Минти и Уэйд Макдэйд подбадривают Йоланду У. втыкать шпильку поглубже. Шарлотта Трит снова и снова гундосит молитву о душевном покое. Брюс Грин закинул голову и приставил палец, как усы, под ноздри. Эстер Трейл все еще слышно откуда-то с Уоррен-стрит, все тише и тише, пока Гейтли ковыляет пару шагов от карты канашки и тяжело садится на улочке, в тени, не считая залитой светом фар машины канашек головы, опустив голову на колени. Ленц и Грин приближаются к нему осторожно, словно подходят к большому раненому зверю. Джоэль ван Дайн приземляется на ноги. Дама в высоком выгнутом окне кричит «Помогитепомогитепомогитепомогите». Минти и Макдэйд наконец вылезают с задней веранды, Макдэйд почему-то со шваброй наперевес. Все, кроме Ленца и Минти, выглядят как-то так себе.
Джоэль бегает как девчонка, отмечает Эрдеди 256. Она пробирается через разбросанные под разными углами машины на улочку как раз тогда, когда Гейтли решает прилечь.
Не то чтобы он отрубился. Просто Гейтли как бы принимает такое решение – завалиться на спину с согнутыми коленями, торчащими в купол неба, который будто вздувается и улегается под пульс в правом плече, которое теперь мертвецки заледенело, а значит, догадывается он, очень скоро будет больно.
В ту же секунду, как в поле зрения появляются голые ноги и край халата Джоэль, он отмахивается левой рукой и говорит: «Навылет».
– Ах твою же мать.
– Навылет.
– А уж кровищи.
– Спасибо за информацию.
На заднем фоне до сих пор слышно, как Хендерсон и Уиллис повторяют «фа».
– Думаю, им можно сказать, что он наверняка нейтрализован, – показывает Гейтли, как ему кажется, в направлении лужайки № 4. Из-за того, что он лежит на спине, у него двойной подбородок, чувствует он, и растягивает широкое лицо в улыбке. Самый большой его текущий страх – блевануть перед и, возможно, частично на Джоэль в. Д., икры которой он оценил.