айс запустил мяч в тело брата Орина, обезоруживая Хэла скоростями, при которых движение мяча представлялось только остаточным образом, сливочным сетчаточным следом чего-то слишком быстрого для человеческого глаза. В неуклюжем ответе
Хэл перебрал с резаком, и мяч подвис, и Стайс бросился для блок-воллея на высоте груди, очевидного и победного, в раскрытую часть корта. Слабые аплодисменты. Делинт предлагает Елене Стипли отметить, что на самом деле Тьма выиграл это очко целиком на одной подаче. Хэл Инканденца подошел к забору за мячом, невозмутимый, вытирая нос рукавом толстовки; у него «больше». Хэл вел 5: 4 в первом и скопил три преимущества с подач Стайса в пятом гейме, два – благодаря двойным ошибкам; но Делинт продолжал настаивать, что Стайс поступал правильно.
– В прошлом году Хэл дошел до уровня, когда единственный шанс оппонента – тотально давить, постоянно атаковать, лупить подачи, рвать к сетке, принять роль агрессора.
– Герр Штитт подкрашивает глаза? – спросила его Елена Стипли. – Я тут заметила.
– Если выходишь против нашего Хэла, пытаешься его перехитрить, обойти – он будет дергать тебя по всему корту, сожрет, выплюнет и растопчет остатки. Мы целыми годами вели его к этому уровню. Больше никто не перехватит у Инканденцы контроль на корте.
Делая вид, что открывает чистую страницу, Елена Стипли обронила ручку, которая провалилась в систему внутренних ферм и распорок и зазвенела, как звенит только то, что роняешь в систему металлических трибун. Из-за продолжительного дребезга Стайс перед подачей подбрасывал мяч дольше. Подбросил несколько раз, наклонившись вперед, попрежнему расставив ноги и с силой отвернувшись от сетки. Вошел в свою странную сегментированную подачу; Елена Стипли извлекла из кармана синтепоновой парки новую ручку; Стайс плоско вдарил по центру, надеясь на эйс под «язычок» линий подачи. Мяч оказался неиграбелен для Хэла и упал в упор – непонятно где. На внутренних матчах ЭТА судей нет. Хэл посмотрел на линию, где отскочил мяч, задумался перед тем, как объявить попадание, прижав ладонь к щеке, обозначая размышления. Пожал плечами, тряхнул головой и поднял перед собой ладонь горизонтально, показывая Стайсу, что мяч верный. Значит, гейм за Стайсом. Тьма шел к сетке, разминая шею, глядя туда, где еще стоял Хэл.
– Хошь, еще разок, – сказал Стайс, – Сам не понял, куда попал.
Хэл подошел к Стайсу ближе, потому что собирался за полотенцем на
стойке сетки.
– А тебе и не надо, – выглядел он несчастно и растянул губы в улыбке. – Ты так бил, что куда еще рассматривать. Заслужил очко.
Стайс пожал плечам и кивнул, пожевывая губу.
– Давай тада следующий возьмешь, – он мягко накидал резаками два мяча так, что они докатились ровно к противоположной задней линии, откуда их мог подать Хэл. Тьма на корте все еще корчил жевательные рожи, хотя ему запретили жевать жвачку во время игры с тех пор, как она попала ему не в то горло и оппоненту пришлось его откачивать в полуфинале Пасхального Кубка прошлой весной.
– Орто говорит, что следующий спорный мяч немедленно отходит Хэлу; они не собираются играть еще раз, – сказал Делинт, хмуря брови над графами в характеристиках.
– Еще раз?
– Переигрывать очко, милая. Лет. Две подачи – одно очко, – Обри Делинт был слегка рябым мужчиной с густыми желтыми волосами горшком в стиле телеведущих и с гипертоническим румянцем, и глазами – овальными, близко посаженными и темными, казавшимися вторыми ноздрями на лице. – Много пишете для спорта в «Моменте», а?
– То есть они поступают по-спортивному, – сказала Стипли. – Щедро, честно.
– Это мы прививаем как приоритет, – ответил Делинт, неопределенно обводя рукой округу, не отрываясь от характеристик.
– Они, кажется, друзья.
– Неплохой ракурс для «Момента» – закадычные-друзья-вне-кортаи-беспощадные-безжалостные-враги-на-корте, такой ракурс.
– Нет, я хочу сказать, они даже во время игры кажутся друзьями, – сказала Елена Стипли, наблюдая, как Хэл вытирает кожаную рукоятку белым полотенцем, пока Стайс подпрыгивает в своем правом углу на месте, спрятав руку под мышку.
Смех Делинта острому слуху Стипли кажется смехом куда более старого и нездорового человека – мокротный хохот со стуком кулаком в грудь старика под пледом на кресле-качалке, стоящей на гравии во дворе в Скоттсдейле, Аризона, услышавшего, как его сын жалуется, что его жена будто больше не узнает своего мужа.
– Не заблуждайтесь, милая, – выдавливает Делинт. Близняшки Воут на ряд ниже оглядываются и делано прикладывают пальцы к губам, – левый рот ухмыляется, – Делинт отвечает им своим жутким ледяным осколком улыбки, пока Хэл Инканденца три раза подбрасывает мяч и входит в подачу.
В двадцати шести метрах под Шоу-кортами гуськом вдоль стенок служебного туннельчика деловито маршировали несколько маленьких мальчиков.
У Стипли было такое выражение, будто она пытается придумать сильные образы для такого заурядного и текучего движения, с каким подавал Инканденца. В начале, наверное, как скрипач: встав начеку, наклонив лоснящуюся голову, подняв перед собой ракетку и руку с мячом у шейки ракетки, как стрелу у лука. «Вместе-вниз-вместе-вверх» замаха и подброса мяча – как у ребенка, делающего снежных ангелов, розовощекого и со взглядом в небеса. Но лицо Хэла было бледным и совершенно недетским, а взгляд словно не видел дальше полуметра. Совсем не похож на пантера. В середине подачи – как человек над пропастью, падающий ничком, мягко поддаваясь собственному весу, а в заключительной фазе и ударе – как человек с молотком, вбивший гвоздь на самых цыпочках. Но все это только отдельные части, от таких описаний движение казалось разбитым на сегменты, тогда как это щекастый и коротко стриженный мальчик пониже запинался в движении, делил его на части. Стипли играл в теннис всего пару раз, с женой, и на корте всегда чувствовал себя несуразно и по-обезьяньи. Речи пантера об игре были многословны, но бесполезны. Вероятность того, что какие-нибудь спортивные игры занимали важное место в Развлечении, была крайне мала.
Первая подача Хэла Инканденцы была тактически агрессивной, но это не бросалось в глаза. Стайс подавал мощно, чтобы встречать следующий мяч уже у сетки. Подача Хэла, казалось, привела в движение куда более сложный механизм, тот раскрылся как агрессивный только через несколько обменов ударами. В первой его подаче не было стайсовской силы, зато имелась глубина, плюс верхняя подкрутка, которой Хэл добился, когда выгнул спину и «причесал» мяч, отчего тот заметно растянулся в воздухе, приняв от вращения форму яйца, приземлился глубоко в квадрате и высоко подскочил, так что Стайсу ничего не оставалось, кроме как подрезать на глубину с бэкхенда на высоте плеч, и притом он не успел зайти за мяч, из-за чего удар лишился всей силы. Пока мяч летел к Хэлу, Стайс направился к центру задней линии. Разворот Хэла перенес его вправо, так что он смог ответить форхендом 268 с очередной обильной приправой верхней подкруткой, ровно в тот же угол, куда уже подавал, так что Стайсу пришлось остановиться и бежать назад. Стайс мощно отбил мяч бэкхендом по линии на форхенд Хэла – метеоритом, при виде которого зрители охнули, – но как только другой сын режиссера samizdats сдвинулся на пару шагов по левую руку, Стипли увидел, что теперь ему открывался целый корт для кросса – Стайс ударил так сильно, что его чуть занесло назад и теперь он не успевал выбраться из правого угла, и Хэл пробил, как по учебнику, в зеленое разлинованное пространство плоский кросс драйвом, мощно, но без бахвальства, и после отскока на левой боковой линии Стайса диагональ мяча уводила его все дальше от вытянутой ракетки мальчика в черном – секунду казалось, что Стайс в последний момент подставит струны под уходящий мяч, но тот издевательски остался вне досягаемости на диагонали кросса и прошел в полуметре от обода ракетки, а Стайса инерция вынесла едва ли не на соседний корт. Стайс замедлился до трусцы и отправился за мячом.
Хэл на левой стороне выставил ногу вперед, ожидая, когда Стайс вернется и он сможет подать еще раз. Делинт, острота и незаметность периферийного зрения которого стали притчей по языцех ЭТА, наблюдал, как большая журналистка с секунду пожевала колпачок, а потом записала не более чем идеограмму Грегга, означающую «красиво», покачивая шапкой цвета фуксии.
– Красиво, да? – спросил он любезно.
Стипли поискала платок:
– Не сказать.
– Хэл, по сути, мучитель, если хотите знать его суть как игрока, а не откровенный убийца, как Стайс или канадец Уэйн, – сказал Делинт. – Вот почему с Хэлом нельзя играть с задней линии или без риска. Как сейчас мяч казался совсем близко, чтобы ты старался, бежал. Он тебя раздергивает. Всегда на два или три удара впереди. Это очко на глубоком форхенде он выиграл уже после подачи – в ту же секунду, как поставил Стайса в противоход, было видно, как открылся угол для атаки. Но подача устроила все это заранее, и без риска с приложением силы. Пацану не нужна сила, это мы помогли ему понять.
– Когда я смогу с ним поговорить?
– Инканденца взял на вооружение многое из наших уроков. Раньше он не контролировал игру, чтобы так уметь. Нарезаешь корт на секции и бреши и вдруг видишь, как в одной бреши мелькает свет, и видишь, что он готовился к этому углу с самого начала розыгрыша. Как тут не вспомнить шахматы.
Журналистка высморкала красный нос.
– Шахматы на бегу.
– Неплохо сказано.
Хэл вошел в подачу в левый квадрат.
– Ваши студенты играют в шахматы?
Безрадостный смешок.
– Некогда.
– А вы?
Со второй подачи Хэла Стайс сделал победный удар бэкхендом; слабые аплодисменты.
– Мне некогда играть вообще, – сказал Делинт, заполняя графу. По звуку было слышно, что ракетка второго мальчика натянута сильнее, чем у Хэла.
– Когда уже получится посидеть с Хэлом наедине?
– Не знаю. Не думаю, что получится.
Быстрое движение головы журналистки изменило рисунок кожи на шее.