[181], которую, как воображает Хэл, Сам в своих глазах наверняка оправдал как субверсивно приторную. Это все занимает с полчаса. Бриджет Бун, из индианаполисской архиепископской епархии, начинает разглагольствовать на тему иронического антикатолического субтезиса «Кровавой Сестрички: Крутой монашки» – что «спасение» обезображенной наркозависимой девчушки здесь просто размен одной подчиняющей волю «привычки» на другую, с заменой одного потустороннего головного украшения на другое, – и ее щиплет Дженни Бэш и цыкают почти все собравшиеся, кроме Хэла, которого можно было бы принять за спящего, не склоняйся он время от времени налево к мусорке, сплюнуть, и который на деле переживает радикальную утерю концентрации, обычно сопровождающую тетрагидроканнабиноловую Отмену, и думает вовсе о другом, даже более засмотренном картридже Дж. О. Инканденцы, хотя еще смотрит этот с остальными эташниками. Второй объект внимания – так называемая инверсия покойным Самим жанра политического кино, «Юриспруденция низких температур», мыльная опера про высших руководителей с борьбой за власть, злоупотреблением должностями, робкими адюльтерами, мартини и зловеще прелестными руководительницами в элегантных облегающих деловых костюмах, которые закусывают беспомощными и толстопузыми конкурентами-мужчинами на политический обед. Хэл знает, что «НТП» вовсе не инверсия и не высмеивание, а берет начало в мрачном периоде 80-х до э. с., когда Сам сменил госслужбу на частное предпринимательство, когда внезапные барыши с патентов оставили его в постморковочной ангедонии, экзистенциально заплутавшим, и Сам на целый год сбежал в уединенное спа на северо-западном побережье Канады хлестать «Уайлд Тёки» и смотреть оперы про магнатов эфирного телевидения вроде «Династии» от «Лоримар» и проч., где, предположительно, и познакомился и сдружился с Лайлом, ныне бессменно пребывающим в качалке ЭТА.
Что интригует, хотя и неизвестно всем присутствующим в КО6,– взгляд Бун на точку зрения Самого относительно шило-на-мыльной интерпретации замены химической зависимости католической верой очень близок к тому, как многие еще-недостаточно-отчаянные новички в бостонских АА видят бостонских АА как просто размен рабской зависимости от бутылки/трубки на рабскую зависимость от собраний, пошлых шибболетов и автоматического благочестия, «Банальность вместо Нормальности», и пользуются идеей, что это та же рабская зависимость, как оправданием, и бросают бостонских АА, и возвращаются к первоначальной рабской зависимости от Вещества, пока эта зависимость не согнет их в такой двойной бараний рог отчаяния, что они наконец плетутся назад, поджав хвост, и умоляют, чтобы им сказали, какие банальности кричать и как широко растягивать пустые улыбки.
Хотя некоторые зависимые от Вещества к тому моменту, когда впервые Приходят, уже так разбиты, что им плевать на какие-то замены или клише – они левое яйцо отдадут, лишь бы обменять первоначальную зависимость на автоматические банальности и наигранное веселье. Это люди с пушкой у виска, это те, кто берет и Держится. Еще предстоит выяснить, входит ли в число людей, которые приходят в АА/АН в нужной степени раздавленными, Джоэль ван Дайн, чей дебют в проектах Джеймса О. Инканденцы состоялся именно в «Юриспруденции низких температур», но она все больше и больше Идентифицируется со спикерами на Служении, которые пришли раздавленными в подходящей степени, чтобы знать: для них это вопрос трезвости и смерти. В полутора километрах от ЭТА Джоэль посещает Группу «Реальность – убежище для тех, кто не может совладать с наркотиками», собрание ответвления АН – содружества Анонимных Кокаинщиков 291, в основном потому, что собрание проходит в Аудитории врачебных конференций в больнице Св. Елизаветы, всего в паре этажей под палатой в отделении травматологии, где лежит в ужасном состоянии Дон Гейтли, у которого она только что была и протирала широкий бессознательный лоб. Собрания АК начинаются с долгой преамбулы и бесконечных чтений формальностей с отксеренных листов, – это одна из причин, почему Джоэль избегает АК, – но когда она спустилась, вошла, налила подгорелый кофе со дна капсулы и нашла свободное место, торжественная часть как раз закончилась. Незанятые стулья нашлись только в заднем ряду – «Ряд Отрицания», как обычно зовут галерку, – и Джоэль окружают катектические новички, они ерзают, каждую пару секунд скрещивают ноги, маниакально шмыгают и выглядят так, будто все, что у них есть, сейчас надето на них. Плюс ряд стоящих людей – в бостонских содружествах есть такой суровый тип мужчин, который на собраниях отказывается садиться, – стоящих за галеркой, широко расставив ноги, скрестив руки и бросая друг другу реплики из уголков рта, и она чувствует, как стоящие мужики пялятся на ее голые колени через плечо, отпускают замечания о коленях и вуали. С робким теплым чувством 292 она вспоминает Дона Гейтли – в горле трубка, терзают температура, вина и ноющее плечо, подбивают на Демерол доброжелательные, но непонимающие врачи, – он проваливается в бред, терзается, уверен, что ему желают зла какие-то люди в шляпах, бросает на свою половину потолка такие настороженные взгляды, будто стоит отвернуться, как тот его съест. На огромной доске на подиуме написано: «Группа „Реальность – убежище для тех, кто не может совладать с наркотиками" приветствует сегодняшних спикеров на Служении – Группу „Свободная дорога" из Маттапана», который находится глубоко в цветном районе Бостона, где самая высокая концентрация Анонимных Кокаинщиков. Спикер, только-только вышедший за кафедру, когда садится Джоэль, – высокий желтоватый цветной со сложением штангиста и страшными глазами, особенного тернового, светло-коричневого оттенка. Говорит, он в АК уже семь месяцев. Он пропускает типичные для АК боевые мачо-байки о своей наркоистории и переходит сразу ко Дну – месту, с которого он должен был спрыгнуть. Джоэль видит, что он хочет говорить правду, а не просто выпендривается и показушничает, как, кажется, многие АК. В его рассказе множество цветных идиом и раздражающей цветной жестикуляции, но Джоэль это уже как будто все равно. Она Идентифицируется. На собраниях у правды есть какое-то неотразимое бессознательное обаяние, вне зависимости от цвета или содружества. Даже ряд Отрицания и стоящие мужики увлечены рассказом цветного. Тот говорит, у него такая тема: у него дома в спальном районе Перри Хилл Проджектс в Маттапане были жена и маленькая дочурка, и еще ребенок на подходе. Он держался на черной работе подмастерья заклепщика в «Универсальном Отбеливателе», который прямо на этой улице в Энфилде, и потому его зависимость от крэк-кокаина была не ежедневной; курил он запоями, в основном на выходных. Но притом запоями адовыми, психопатическими, опустошающими банковский счет. Как привязаться к ракете «Рэйтеон», и теперь выход только на конечной, Джим. Он говорит, жена подрабатывала уборкой домов, но ей запрещали брать с собой дочурку, так что приходилось сдавать ее в детсад, который съедал почти весь заработок жены. Так что на плаву держались только благодаря его зарплате, а из-за запоев со стеклянной трубкой по выхам жили в вечной «финансовой нестабильности», которую он произносит с ошибками. И вот его последний запой, Дно, которое, предсказуемо, случилось в день зарплаты. Все деньги по-любому должны были пойти на покупки и аренду. И так торчали за пару месяцев, и в доме в плане пожрать было шаром покати. На перекуре в «Универсальном Отбеливателе» он спецом купил всего одну-единственную ампулу, за чирик, чтобы угоститься в воскресенье вечерком после выходных воздержания, покупок и драгоценных минут с беременной женой и дочуркой. Жена и дочурка должны были встретить его после работы прямо на автобусной остановке у «Брайтон Бест Сейвингс», прямо под большими часами, чтобы «помочь» передать чек на месте. Он поддался на уговоры жены о встрече у банка, с отвращением к себе осознавал, что даже тогда существовала угроза инцидентов с чеком, судя по запоям в прошлом, а их финансовая нестабильность была, как там его, как это слово, в жопе, короче, она была, и он охренеть как четко понимал, что в этот раз не может позволить себе все похерить.
Он говорит, что так это называл про себя: похерить.
Он даже до автобуса не добрался, когда отбатрачил, сказал он. У двух других земель 293 из заклепочного цеха было по три ампулы на брата, которые они, типа, перед ним и выложили, ну он и подкинул свою, потому что две ампулы и с третинкой на одну херовенькую воскресную променяет только полный лошара, не знакомый с концептом «лови момент». Вкратце – опять сыграли знакомое безумие бабла на кармане и беззащитности против тяги, и мысль о его женщине, обнимающей его дочурку в вязаной шапочке и варежках под большими часами на холодном мартовском закате, не столько забылась, сколько как-то съежилась крошечной картинкой для медальона в самом центре той его части, которую он с земелями вовсю собирался прикончить трубкой.
Он говорит, на автобус так и не сел. Пустили по кругу пол-литру вискарика у старого «Форда Мистик» одного из земель, да затянулись, прямо в тачке, и как только он достал $ из кармана, все – маленький пушистый зверек уже уселся у него на шее, Джим 294.
Он крепко хватается за края кафедры и тяжело опирается на прямых руках в позе, транслирующей одновременно самоуничижение и решимость. Он просит АК просто опустить завесу милосердия над финалом ночной сцены, которую все равно в памяти после остановки для обналичивания задымило ракетными выхлопами; но, короче, домой в Маттапан он добрался только под утро, утро субботы, желто-зеленый, с больной головой и дрянным послекрэковым настроением, готовый и умереть, и убить за новую дозу, и в то же время сгорающий от стыда, что все похерил (опять), так что поездка на лифте к квартире – возможно, самый храбрый поступок в его жизни, до этого момента, казалось ему.
Было где-то 06:00 утра, и их не было. Дома никого, причем так, что пустота квартиры как будто пульсировала и дышала. Под дверь просунули конверт от БУЖХ