14 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
Вообще недостаток кокаина для назального употребления – в определенный момент после пика эйфории, если не хватило здравомыслия остановиться и наслаждаться пиком и продолжаешь употреблять назально дальше, – он заводит тебя в регионы почти межзвездного холода и назального онемения. Пазухи Рэнди Ленца промерзли насквозь, онемели и забились кристалликами льда. Его ноги как будто кончались на коленях. Он следовал за двумя очень малогабаритными китаянками, волочившими огромные бумажные сумки с покупками на восток по Бишоп-Аллен-Драйв под Центральной. Его сердце билось, как ботинок в подвальной стиральной машине Эннет-Хауса. Очень громко. Китаянки семенили с поразительным темпом, учитывая их размер и размер сумок. Было в районе 22:12:30–40 – бычий глаз посреди былого интервала разрешения Внутренних проблем. Китаянки не столько шли, сколько семенили с какой-то насекомьей торопливостью, и у Ленца сердце заходилось от попыток одновременно успевать и притворяться, что он идет прогулочным шагом, при этом не чувствуя ноздрей и ничего ниже колен. Они свернули на Проспект-ст. в двух-трех кварталах ниже Центральной площади, двигаясь в направлении площади Инмана. Ленц следовал в десяти-тридцати шагах позади, не спуская глаз с плетеных ручек сумок. Китаянки были не выше пожарных гидрантов и перемещались так, будто ног у них было больше среднего, переговариваясь на своем нервном и стрекочущем обезьяньем наречии. Эволюция доказала, что азиатовские языки ближе к приматовским языкам, чем нет. Сперва, на мощеных тротуарах Массачусетс-авеню между Гарвардской и Центральной, Ленцу казалось, что это они следят за ним – в свое время следили за ним частенько, и, как и начитанный Джоффри Д., он слишком хорошо – можете не рассказывать – знал, что самые страшные слежки проводят маловероятные люди, которые идут перед тобой с маленькими зеркальцами в уголках очков или со сложными системами сотовой коммуникации для отчетов Командному центру – или еще вертолеты, да, которые высоко, их вообще не видно, шум их роторов маскируется под стук твоего собственного бьющегося сердца. Но после того как он дважды успешно сбросил с хвоста китаянок – во второй раз так успешно, что пришлось нестись по переулкам и скакать через деревянные заборы, чтобы снова их найти в паре кварталов севернее на Бишоп-Аллен-Драйв, где они семенили и болботали, – он укрепился в убеждении, кто тут за кем следит, так-то. Как бы, у кого полный невидимый контроль над общей ситуацией, так-то. Изгнание из Хауса, которое сперва предстало смертельным поцелуем приговора, оказалось вполне даже, наверное, тем что надо. Он пытался идти по стерне добродетели, и как его вознаградили за мучения? Угрожали и пренебрежительно послали; он весь вложился, и по большей части впечатляюще; а его отправили Прочь, Одного, но теперь он хотя бы мог открыто скрываться. Теперь Р. Ленц выживал только стараниями своих мозгов, в глубокой маскировке, на безлицых улицах Сев. Кембриджа и Сомервиля, никогда не спал, всегда на ходу, скрывался у всех на виду средь бела дня – последнее место, где Они додумаются его искать.
На Ленце теплые флуоресцентно-желтые штаны, слегка блестящее пальто-смокинг с длинными фалдами, сомбреро с деревянными шариками, свисающими с полей, очки на пол-лица с оправой из черепахового панциря, которые автоматически темнели при ярком свете, и глянцевые черные усы, экспроприированные с верхней губы манекена в «Лешмер» в «Кембриджсайде»: этот ансамбль – результат отважного воровства вдоль всей ночной Чарльз, когда он впервые всплыл со дна, отправившись на северо-восток из Энфилда несколько дней назад. Абсолютная чернота усов манекена – очень надежно приклеенных экспроприированным «Крейзи Глю» и ставших еще глянцевей от выделений из носа Ленца, которые он не чувствует, – в портативной тени сомбреро придает его бледности почти призрачный оттенок – еще одновременно преимущество и недостаток назального кокаина в том, что есть становится лень и необязательно, и можно забыть об этом на продолжительные периоды времени – о питании, – в своей кричащей имитации маскировки он легко сходит за одного из бездомных и блуждающих бостонских юродивых, ходячих мертвецов и умирающих, которых обходят за полквартала. Секрет в том, выяснил он, чтобы не есть и не спать, все время быть на ногах и на ходу, все время быть начеку во всех шести направлениях, скрываясь под наземной станцией электрички или в торговом центре с крышей, как только сердечный шум невидимых роторов выдавал слежку с воздуха.
Он быстро ознакомился с паутиной переулков, переходов и свалок на задах Маленького Лиссабона, и с его (вымирающей) популяцией уличных кошек и собак. Район изобиловал высотными часами на банках и церквях, диктующими движение. Он носил свой «Браунинг Х444» с серрейтором в наплечной кобуре в носке сразу над языком формальных туфелей, которые прибрал у того же уличного манекена «Формального Дела», что и смокинговое пальто. Его зажигалка лежала во флуоресцентном прорезном кармане с молнией; качественные мешки для мусора легко находились в помойных контейнерах и сухопутных баржах, стоящих на светофорах. «Джеймсовские принципы гиффордских лекций» – их вырезанная сердце-ниша теперь чуть ближе к пустой, чем было бы уютно прямо думать Ленцу, – он придерживал под формальной мышкой второй рукой. И китаянки по-сороконожьи семенили бок о бок, с исполинскими сумками соотносительно в левой и правой руке, так что сумки оказались между ними. Ленц настигал их, но постепенно и не без небрежной скрытности, учитывая, что непросто идти скрытно, когда не чувствуешь ног и когда очки автоматически затемняются, стоит пройти под фонарем, и потом осветляются не сразу, после, так что не меньше двух жизненно важных ленцевских сенсорных уличных чувств были дезориентированы; но все равно он умудрялся поддерживать одновременно и скрытность, и небрежность. Он не представлял, как выглядел на самом деле. Как и многие бродяжничающие юродивые в метрополии Бостона, он часто путал обход горожанами за полквартала с невидимостью. Сумки выглядели тяжелыми и впечатляющими, от их веса китаянки слегка клонились друг к другу. Скажем, было 22:14:10. Китаянки и затем Ленц минули серолицую тетку, присевшую между двумя помойками, задрав многочисленные юбки. Вдоль всей обочины бампер к бамперу стояли машины, еще миллион машин стоял вторым рядом. Китаянки минули человека с игрушечным луком и стрелами у обочины, а когда оттемнились очки, Ленц, тоже проходя мимо, смог его разглядеть: на нем был костюм крысиного цвета, он стрелял стрелой с присоской в стену здания, которое «Сдается», а потом подходил и обводил мелом на кирпиче вокруг присоски кружочек, а потом второй кружочек вокруг первого, и т. д., как будто это, как там его. Женщины не обратили на него азиаточного внимания. Галстук-ленточка тоже был коричневого цвета, в отличие от крысиного хвоста. А мел на стене более розоватый. Одна из женщин сказала что-то высоким голосом, будто воскликнула второй. У восклицательностей обезьяньих наречий есть взрывное рикошетящее звучание. Как бы особый элемент «бдзынь» в каждом слове. Все это время из окна на другой стороне улицы играло «Знамя, усыпанное полосами». У человека был галстук-ленточка и перчаточки без пальцев, и он отступил от стены, чтобы окинуть взглядом свои розовые круги, и чуть не столкнулся с Ленцем, и оба переглянулись и покачали головами, мол, «Только посмотрите на несчастного городского сукина сына, с которым я оказался на одной улице».
Универсально общеизвестно, что типичные азиаточные типы все свое земное итоговое нажитое богатство все время таскают с собой. Как
бы на руках, куда бы они ни семенили. Азиаточная религия запрещает банки, и Ленц повидал слишком много плетеных ручек двойных исполинских сумок в крошечных ручонках китаянских представительниц женского пола, чтобы не догадаться: у китаянок в сумках – нажитое богатство. Теперь с каждым широким шагом в нем накапливалась энергия для хватай-и-текай, пока он небрежно подбирался все ближе и даже мог разглядеть узоры на прозрачных, этих, пластиковых флагах, которые они в волосы заплетают. Китаянки. Его сердцебитие ускорилось до ровного согревающего галопа. Он почувствовал ноги. Адреналин от того, что скоро произойдет, осушил нос и помог рту прекратить скакать по всему лицу. Страшный Кабан онемелым не был – и не будет, – но теперь слегка дергался в штанах из-за возбуждения от гениальных мозгов и кайфа охоты. Какая там передовая слежка: все козыри в других руках: безмозглые азиатки понятия не имели, с кем связались, кто позади, кто следит и небрежно настигает, всего лишь незаметно спотыкаясь после каждого уличного фонаря. Ситуация была под его тоталитарным контролем. А они даже не подозревали, что находятся в ситуации. В десяточку. Ленц поправил одним пальцем усы и подскочил, как на дороге из желтого кирпича, от чистого контролируемого восторга, невидимого окружающим адреналина.
Было два выбора пути, и Les Assassins des Fauteuils Rollents были готовы стремиться к исполнению обоих. Менее лучший был непрямой выбор: слежка и проникновение в окружность живых знакомых автора Развлечения – актрисы и якобы исполнительцы, родственников, – если потребуется, их захват вживую и подвержение техническому собеседованию в надеждах, что они приведут к оригинальному картриджу Развлечения автора. Выбор обладал рисками и уязвимостями, и был попридержан в долгом ящике под сукном, пока не исчерпается выбор прямее – обнаружить и заполучить Мастер-копию Развлечения силами одних себя. Именно вследствие этого выбора они поныне пребывали в нахождении здесь, в лавке Антитуа Кембриджа, чтобы – comme on dit – все переставить дном наверх.
14 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
Секрет бега на высоких каблуках, знал Бедный Тони, в том, чтобы бежать на носках, наклонившись вперед, с такой инерцией, чтобы всегда оставаться на носках и каблуки даже не участвовали в деле. Очевидно, омерзительное Чудовище позади знало об этом профессиональном секрете. Они летели по Проспект, клешни Чудовища всего в мм от развевающегося боа. Бедняга Тони прижимал сумочки к боку, как футболист в американском футболе. Прохожие мастерски уворачивались от погони – сказывались годы тренировок. Бедный Тони отчетливо видел лица прохожих – запах опережал его самого, как взрывная волна. Мужчина в полупальто скорчил мину и уступил дорогу в искусной веронике. Дыхание Бедного Тони тяжело и рвано вырывалось из груди. Он не рассчитывал на то, что жертвы бросятся в погоню. Он чувствовал, как рука Чудовища нащупывает хвост боа. Донегольская кепка улетела, и оплакивать ее не было времени. Дыхание Существа тоже было рваным, но его ругательства по-прежнему шли от диафрагмы, энергичные и прочувствованные. Другое Существо врезалось в столб с мясистым звуком, от которого Тони даже как-то содрогнулся. Его отец бил себя по голове и плечам, страдая по символически умершему сыну. Спустя миг после столкновения и порвавшегося ремешка Тони уже был на носках и в полете, но не поставил на преследование со стороны второго, этого черного Чудовища, вопящего ему в затылок. Первые пару кварталов Чудовище звало «На помощь» и просило «Остановить эту суку», и Бедный Тони, тогда с солидной форой, вторил такими же криками «На помощь!» и «Ради бога, остановите ее», сбивая с толку встречных граждан. Древний профессиональный прием банд с Гарвардской площади. Но теперь черное Чудовище бежало в мм от него, и вот уже ухватилось за боа, пока они летели, рвано дыша, на носках туфель, и Краузе широким жестом сорвал боа с шеи и пожертвовал Чудовищу, но лапа омерзительного Чудовища не успокоилась, тут же вернулась, хватая воздух над кожаным воротником, рваное дыхание на затылке, проклятья. Бедный Тони пожалел на бегу, что Чудовище наверняка просто, не глядя, отшвырнуло боа на улицу или в канаву. Носки их туфель выбивали на тротуаре сложные и изменчивые ритмы; иногда топот звучал в унисон, иногда нет. Существо по-прежнему мучительно висело за самой спиной. Мимо