[193] трудные, но сам demi-maison похвастался пандусом. Человек во власти производил собеседования, чтобы заполнить некоторые вакансии недавнего времени, в Кабинете, которого запертая дверь была видима с места Марата. Марату и прочим было предложено сидеть в гостиной с чашкой неприятного кофе. Поощрили курить, при желании. Все прочие курили. В гостиной пахло как в пепельнице, и потолок был желт, как пальцы долгих курильщиков. Также вечерняя гостиная вызывала в уме муравейник, который ворошили палкой; она слишком полнилась человеками, беспокойных и шумных. Здесь наличествовали пациенты demi-maison, которые смотрели картридж с конфликтом боевых искусств, бывшие пациенты и человеки из района верхнего Энфилда, занявшие мебель в беседе. Женщина-инвалид, также в fauteuil de rollent, наподобие Марата, осела, будучи inutile, напротив экрана картриджа, тогда как мужчина выдающейся бледности подражал удары и броски боевых искусств на ее неподвижной голове, в тщете вынудить женщину вздрогнуть или воскликнуть. Также человек без рук и ног тщился преодолеть лестницу. Прочие человеки, предположительно наркоманы, ждали в комнате в поисках приема в реабилитационный пансионат. Комната была громкая и жаркая. Марат слышал, как человек в поисках приема тошнит извне окна в кустарнике. Кресло Марата было зафиксировано колесами рядом с подлокотником дивана и непосредственно перед окном. Окно, оно могло быть открыто и больше, желалось ему. Поверх ковра тусклого цвета ползал крабом больной видом человек, в то время как два хулигана в коже в жестокой игре скакали поверх него. Человеки читали книги о картинках и красили ногти своих конечностей. Женщина с высокими волосами поднесла ногу ко рту, чтобы дунуть на пальцы. Иная юная девица словно бы извлекла глаз из головы и поместила в рот. Никто иной в комнате не носил вуаль организации УРОТ исполнительницы Развлечения. Запах американовых сигарет просачивался сквозь его вуаль и слезил глаза Марата, а также он думал о тошноте. Были открыты два дополнительных окна, но в комнате тем не менее недоставало воздуху.
В течение времени его сидения к Марату обращались несколько человеков, однако они говорили ему лишь шепот «Погладь собак» или «Обязательно погладь собак». Се идиоматическое выражение находилось вне пределов знаний Маратом американовых идиом.
Также один обратился с лицом, которого кожа виднелась как гниющая, и задал вопрос, не был ли он, Марат, прислан по суду.
Марат был редким некурящим в комнате. Он отметил, что никто из человек комнаты не отнесся к вуали из марли поверх его лица как к необычной или любопытной, или требующей вопроса. Старый пиджак, каковой он надел поверх водолазки Дюжардена, сделал Марата более формальным, чем прочих просителей лечения. Впрочем, два из текущих пациентов demi-maison «Эннет-Хаус» носили галстуки. Марат продолжал притворяться, что шмыгает; он не знал, зачем. Он сидел подле дивана фальшивого велюра, на конце которого рядом держали встречу и обсуждали вместе свои повергающие жизни в религиозных сектах две женщины, искавшие предыдущее лечение зависимости в сектах.
Кому бы ни подошедшему Марат аккуратно цитировал слова знакомства, которые он быстро изобрел с мсье Фортье: «Доброго вечера, я наркозависимый и обезображенный, в поисках стационарного лечения зависимости, в отчаянии». Ответы человеков на его слова знакомства не поддавались толкованию. Один из двух старших мужчин в галстуках, который подошел, он хлопнул рукой о щеку мягкого лица и отвечал: «Словами не передать, как я за вас рад», из чего Марат смог вычленить сарказм. Две женщины с опытом в сектах близко наклонялись друг к другу поверх дивана. В беседе они неоднократно трогали руки друг друга в демонстрации возбуждения. Когда они в удовольствии смеялись, они словно бы жевали воздух. В смехе одной также явственно наличествовало хрюканье. Лязг и два вскрика: это донеслось из конца столовой комнаты – по этажным планам demi-maison, там полагалась большая кухня. Звуки сопровождались облаком пара и частой обсценной лексикой невидимых людей. Смех лысого черного большого мужчины в хлопковой белой майке перетек в кашель, которому не имелось конца. Два пациента в галстуках и девица, которая умела извлекать глаз, вместе беседовали напряженно, а также слышно на конце иного дивана.
– Но если постигать смысл слова «портативность» в контексте, скажем, машины. Когда можно постичь машину как портативную? Относительно машины вернее будет сказать, что это я портативный.
– Они портативные, когда на этих самых, на автовозах, где тачки возят с ценниками в окнах, по доброй дюжине на этот самый автовоз, которые еще так мотает по всей I-93, что, когда думаешь на обгон пойти, так и ждешь, что тачки с них на хрен посыплются по всей дороге.
Пухлый, который иронично обошелся с Маратом, он кивал:
– Или – в продолжение постижения – относительно эвакуатора или тягача, если у тебя заглох мотор. Можно с полным правом сказать, что деактивированная машина, так сказать, портативна, но относительно функциональной машины портативен я.
Кивок девушки вызвал тошнотворное круговращение одного глаза в своей глазнице.
– Ну тут да, Дэй.
– Если мы хотим постичь смысл слова «портативность» и расставить все точки над i, разумеется.
Иной человек продолжительно тер блеск туфель салфеткой для лица, причиняя своему галстуку прикосновение к полу.
Эти беседчики образовали триаду на неровно перекошенном диване пластика цвета кожи на противном конце комнаты, которая стала более безвоздушна благодаря пару из кухни, что расползался. Целиком в анфас к Марату в желтом кресле у стены рядом с диваном этих беседчиков имелся наркозависимый человек, ожидавший поиска лечения через прием. Этот человек, он словно бы курил множество сигарет за один раз. На колене он покоил металлическую пепельницу и с пылом дрыгал ботинок скрещенной ноги. Для Марата было не сложно игнорировать факт, что наркоман буравил в него взгляд. Он это отметил, и не понял, ради чего человек буравил, но не был встревожен. Марат был готов умереть жестокой смертью в любое время, благодаря чему стал свободен в выборе эмоций. Мсье Стипли из BSS из США удостоверил, что американы не понимают это и не жалуют; для них это вчуже. Вуаль позволяла Марату свободу спокойно смотреть в ответ наркоману без его на то ведома, что, обнаружил Марат, приносило удовлетворение. Внутри Марата мутило, от дыма дымной комнаты. Марат однажды, в детстве, будучи с ногами, наклонился и перевернул ветхое бревно в лесах региона Lac de Deux Montaignes своего четырехконечного детства, заведомо до Le Culte du Prochain Train 304. Бледность того, что корчилось и бегало под сырым бревном, была бледностью этого наркомана, который носил квадрат волос между нижней губой и подбородком, а также сквозную иглу на вершине раковины уха, и та игла, она в быстрой последовательности блестела и не блестела, когда вибрировала ввиду дрыга дрыгающейся туфли. Марат спокойно взирал на него через вуаль, твердя внутри головы репетированные реплики. Более идиоматично сказать, что игла дрыгалась, вторя дрыгу ботинка, темно-черного и с квадратным каблуком – мотоциклический ботинок человеков, которые не имеют мотоцикл, но носят ботинки тех, которые имеют.
Наркоман медленно восстал и перенес с собой тлеющую пепельницу ближе к Марату, стараясь присесть на корточки колена. Его «Синие джинсы Левая № 501» были странно рваны, под белыми нитками открывалась бледность его коленей; рваные дыры были размера и периметра дыр, которые, как признал Марат, присущи выстрелу из дробовика малого номера. Марат ментально запоминал каждую деталь всех вещей, для обоих двух своих рапортов. Наркоман сел перед ним на одно из колен, он придвинулся, пытаясь притом снять с губы что-то, что, как ему казалось, есть. Вблизи выражение, которое вуаль передавала как бурение, исправилось: выражение было, правдоподобнее, глазами пустой интенсивности, глазами тех, кто погиб жестокой смертью.
Человек прошептал: «Ты настоящий?» Марат смотрел через вуаль на квадрат его лица. «Ты – настоящий?» – снова прошептал человек. Все время придвигаясь ближе и ближе, медленно.
– Ты настоящий, я ж вижу, а, – шептал человек. Он быстро оглянулся позади себя в шумную комнату, прежде чем наклониться опять. – Тогда слушай.
Марат спокойно держал руки на коленях, его пистолет-пулемет был надежно закреплен в кобуре на правой культе под пледом. Прядающие пальцы шепчущего человека оставляли на губе гранулы грязи.
– Эта вся шобла, – человек слабо жестикулировал на комнату, – они почти все ненастоящие. Так что не щелкай клювом. Почти все эти придурки – железные люди.
– Я швейцарец, – экспериментально отвечал Марат. Это была вторая его реплика для знакомства.
– Ходят такие, будто, в натуре, живые, – наркоман озирался вокруг со скрытностью, которую Марат ассоциировал с профессионалами разведки. Внутри одного из его глаз был лопнувший сосуд. – Но это тока слой, – сказал он. Он наклонился так далеко, что Марат видел через вуаль поры. – Такой микротонкий слой кожи. А в нутре у них – там железо. Запчасти в бошках. Под органическим слоем, который микротонкий, – глаза человеков после жестокой смерти были также глазами рыбы в кусках льда на лотке, изучающие ничто. Запах человека навевал рогатый скот в жаркий день, – козлиный, даже через дым комнаты. Транс-3-метил-2 гексановая кислота – это вещество, – давал лекции мсье Брюйим, укорачивая часы в долгих слежках, – химическое вещество в составе пота критической душевной болезни. Марат, ему было не трудно рассчитать дыхание, чтобы его выдох совпадал с выдохом наркозависимого, который наклонялся еще ближе.
– Есть один способ узнать, – сказал он. – В упор подойти. Прям нос к носу: услышишь жужжание. Микрослабое. Такое жужжание. Это шестеренки процессоров. Их слабое место. Машины всегда жужжат. А они мастера. Умеют приглушать жужжание.
– У меня нет клюва.
– Но не могут – Не. Могут. – убрать совсем.