Тусовался он всегда только с пацанами. Его веселая свирепость пугала девчонок. Да он и понятия не имел, как общаться с девчонками, кроме как пытаться их впечатлить, разрешая посмотреть, как кто-нибудь делает что-нибудь с его головой. Его сложно было назвать ловеласом. На вечеринках он всегда был в гуще той компании, которая пьет, а не танцует.
Наверное, удивительно, учитывая его габариты и домашнюю обстановку, что Гейтли не был хулиганом. Не был он и добряком, или героем, или защитником слабых; не то что бы он героически заступался за задротов и аутсайдеров перед ребятами, которые хулиганами были. Ему просто было неинтересно измываться над слабыми. Он так до сих пор и не понял, к его это чести или нет. Все могло сложиться иначе, если бы военный полицейский хоть раз поднял руку на Гейтли, а не уделял все внимание стремительно слабеющей миссис Г.
Свой первый дюбуа он выкурил в девять лет – маленькая тонюсенькая самокрутка, купленная у ниггеров-старшеклассников и раскуренная с тремя другими футболистами из началки в свободном летнем коттедже, ключ от которого был у одного из них, под репортажи по эфирному телевидению, как ниггеры буйствуют в горящем Лос-Анджелесе, Калифорния, после того как Органы засняли за суровым избиением ниггера. Спустя несколько месяцев он впервые реально напился, когда они с друзьями-футболистами закорешились с мужиком из «Оркина», который любил спаивать детей «отвертками» до отупения, в свободное от работы время ходил в коричневой рубашке и берцах и читал им лекции про ZOG и «Дневники Тернера» [218], пока они хлестали купленный им апельсиновый сок с водкой, равнодушно пялились в ответ и переглядывались, закатывая глаза. Очень скоро все интересы футболистов, с которыми общался Гейтли, сводились к тому, чтобы накуриться, играть на воображаемой гитаре, ссать на дальность и теоретически рассуждать об Иксе с девчонками с пышными прическами с Северного побережья, ну и придумывать, чего бы еще такого разбить о голову Гейтли. У них тоже всех были, типа, домашние обстановки. И среди них только Гейтли оставался по-настоящему предан футболу, и то, наверно, только потому, что ему раз за разом твердили про настоящий талант и безграничное будущее. Его с началки считали учеником с Синдромом дефицита внимания и нуждающимся в Спецобучении, с особенным Дефицитом в языковых дисциплинах, но это отчасти потому, что миссис Г. сама почти не умела читать, а Гейтли не хотелось, чтобы ей было стыдно. И но зато он не жаловался на Дефициты с мячом, или холодным пивком, или «отвертками», или дюбуасами из высококачественной травы, или особенно в прикладной фармакологии – ни разу с тех пор, как он впервые закинулся Кваалюдом 362 в тринадцать.
Как только вся память Гейтли об истоках «отверток» и синсемилльи начинает телескопически складываться в одно воспоминание о том, как он ссыт апельсиновым соком в Атлантику (он и туповатые жестокие хулиганы и футболисты из Беверли, с которыми он тусовался и залпом выпивал по кварте обжигающего апельсинового сока, стоя по щиколотку в песке на побережье Северного побережья лицом на восток, запускали длинные струи мочи цвета американских юридических блокнотов в набегающие буруны, пенящиеся у ног, с пеной теплой и желтоватой от их мочи – это как плеваться против ветра: Гейтли за кафедрой уже начинал говорить, что оказалось, он с самого начала ссал против ветра, буквально, в случае с алкоголем), точно так же схлопывается двухлетний период до того, как он открыл для себя оральные наркотики, весь период с 13 до 15, когда он сидел на Кваалюдах и пиве марки «Хефенриффер», и ужимается под названием, которое сам Гейтли до сих пор помнит как «Нападение тротуаров-убийц». Кваалюды и «Хефенриффер» также обозначили вступление Гейтли в новую, более дурную и менее спортивную школьную компанию БСШ, одним из членов которой был Трент Кайт 363, записной ботан с ноутбуком под мышкой, без подбородка и с носом как у тапира, и, пожалуй, последний фанатичный фанат «Грейтфул Дэд» младше сорока на Восточном побережье США, который заслужил почетное место в дурной наркокомпании средней школы Беверли исключительно за свой дар трансформировать кухню в любом доме с отпускующими родителями в рудиментарную фармацевтическую лабораторию, где бутылки из-под соуса барбекю служили колбами Эрленмейера, микроволновки циклизировали ОН и углерод в трехкольцевые структуры, синтезируя метилендиокси-психоделики 364 из мускатных орехов и сассафрасового масла, эфир – из древесного угля, дизайнерский мет – из Триптофана и L-гистидина, иногда с помощью только обычной газовой плиты и родительской посуды Farberware, даже в силах извлечь в достаточном количестве тетрагидрофуран из жидкости для чистки ПВХ-труб – а то так-то флаг в руки и барабан на шею в заказах тетрагидрофурана у любого производителя бытовой химии в 48 нижних штатах / 6 провинциях на выбор без последующего немедленного визита парней из ОБН в костюмах-тройках и отражающих очках, в те годы, – и затем превратить самый обычный Соминекс с помощью тетрагидрофурана, этанола и любого катализатора для связывания белка в без одной Н3С-молекулы старый добрый двухфазный метаквалон, он же бесстрашный Кваалюд. Кайт прозвал свои кваалюд-изотопы «Кво-Вадисами» [219], и они были любимчиками 13–15-летнего Бимми Г. и его дурной компании лодырей с ирокезами, с которыми он закидывался Людами и Кво-Вадисами, запивая «Хефенриффером», что и привело к некоему мнемоническому затемнению, отчего весь этот двухлетний интервал – тот же интервал, когда бывший военный полицейский нашел себе другую – разведенку из Ньюберипорта, которая, видать, лучше держала удар, чем миссис Г., – и отчалил в обклеенном стикерами «Форде» с моряцким вещмешком и бушлатом, – весь этот период закрепился в трезвой памяти Гейтли только как смутная эра «Нападения тротуаров-убийц». Подсев на Кваалюд и поллитрушки «Хефенриффера», Гейтли и его новые други внезапно узнали о тайном, недремлющем злом умысле обычно таких невинных общественных тротуаров. Не надо быть мозговитым Трентом Кайтом, чтобы врубиться в уравнение (Кваалюд) + (даже не так уж много пива) = привет в лобешник от ближайшего тротуара: то есть прогуливаешься себе по тротуару, никого не трогаешь, и тут тротуар как бросится на тебя и: ХРЕНАК. И это, блять, тенденция. Так банда стала презирать пешие прогулки под Кво-Вадисами и мечтать о водительских правах, и уже из этого рассуждения можно сделать кое-какие выводы о суммарном IQ, брошенном на проблему Нападений. Крошечная перманентная черточка у левого глаза и на вид безобидная ямочка на подбородке – наследие Гейтли после периода до Перкоцета, а одним из преимуществ углубления в лес оральных наркотиков стало то, что Перкоцет + «Хефенриффер» вообще не допускали той вертикальной мобильности, в которой ты уязвим относительно недремлющего злого умысла тротуаров.
Поразительно, но все это почти никак не повлияло на способности Гейтли к футболу, – но, в конце концов, он был предан футболу не меньше, чем оральным ЦНС-депрессантам. Хоть какое-то время. Тогда у него еще были дисциплина и строгие личные правила. Он употреблял Вещества только по ночам, после тренировок. Между 09:00 и 18:00 в течение сезона игр и тренировок – даже пивка ни капли, а перед самими играми в четверг вечером он позволял себе не больше одного дюбуа. В течение футбольного сезона он держал себя в ежовых рукавицах до самого заката, а потом уже отдавался на милость тротуаров и убаюкивающего гула. REM – фазу наверстывал на уроках. К первому году средней школы он вошел в команду «Минитмены» школы Беверли-Салем и оказался на академическом испытательном сроке. Большую часть дурной компании, с которой он корешился, отчислили на второй год средней школы за прогулы, оборот или что еще похуже. Гейтли держался до семнадцати.
Но Кваалюд, Кво-Вадисы и Перкоцет смертельны в плане домашки, особенно если залакировать «Хефенриффером» и экстра-особенно – если ты равнодушен к учебе, с диагнозом СДВ и уже тратишь всю самодисциплину на то, чтобы защитить от Веществ футбол. И – к несчастью – средняя школа и близко не высокие ступени образования в смысле влияния спортивных тренеров на учителей по вопросу спортсменов-и-оценок. Кайт помог Гейтли прорваться через математику и спецкласс по химии, а училку французского ради Гейтли и полуслабоумного тайт-энда пялил до потери пульса и закатывающихся косых глаз загорелый бабник – координатор нападения из «Минитменов». Но вот на английском Гейтли все-таки срезался к хренам. Все четыре учителя английского, к которым спортивное отделение сплавляло Гейтли, взяли в голову какую-то зиг-хайль-идею, что ставить проходной балл ребенку, который просто не понимает предмет, почему-то жестоко. И доводы спортивного отделения об особенно непростой домашней ситуации Гейтли и о том, что, завалив Гейтли и тем самым лишив возможности играть, его лишат единственной причины вообще учиться в школе, – все было, типа, тщербно. С английским был пан или пропал – или, как говорил Гейтли, «мой Ватер Лу». Четвертные сочинения еще можно было более-менее проскочить; у тренера по футболу имелись свои ботаны на подхвате. Но вот сочинения и тесты в классе добили Гейтли, у которого после заката просто не оставалось силы воли, чтобы выбрать феерически скучного «Итына Фрома» вместо Кво-Вадисов и «Хефенриффера». Плюс в любом случае к тому времени дирекция уже целых трех школ убедила его в том, что он попросту тупой. Но в основном это все Вещества. Один конкретный ботан, которого спортивное отделение Б.-С. С. Ш. приставило к Гейтли репетитором по английскому, по вечерам целый март провел в компании Гейтли, и к Пасхе весил уже 95 фунтов [220], вставил кольцо в нос, заработал тремор рук и был помещен запаниковавшими благополучными родителями в реабилитационный центр для малолетних наркоманов, где всю первую неделю Отмены провел в углу, громко зачитывая «Вопль» на чосеровском английском. В итоге в мае второго года обучения Гейтли завалил экз по литературе, не набрал проходной балл на осень и на год ушел из школы, чтобы остаться в сезоне на предпоследний год учебы. И но вот тогда, лишившись одной из двух вещей, которым он был предан, Гейтли слетел с психических экстренных тормозов, и его шестнадцатый год до сих пор по большей части один серый пробел, не считая маминого нового красного ситцевого дивана для просмотра ТВ, а также знакомства со сговорчивым помощником фармацевта из Rite-Aid, страдающим от обезображивающей экземы и серьезных карточных долгов. Плюс воспоминания о чудовищном заглазном зуде и о рационе из бомж-пакетов из круглосуточных плюс овощей из маминой рюмки водки, пока она спала. Когда Гейтли наконец вернулся на второй год учебы и третий футбольный сезон в семнадцать лет и при 284 фунтах