[226] на бампере «Бумера», – то как раз была ночь, богатая на хайболы и ленивые переноски, и Гейтли приходилось щелбанами по макушке поддерживать П. Х.-Д. в сознании, чтобы она могла выбрести из подробностей, – который был женат в четвертый раз на своем третьем инструкторе по аэробике и который любил делать ставки исключительно на междусобойчики вузов Лиги Плюща, но который когда их делал – ставки, – ставил такие огромные суммы, что Факельману всегда приходилось звонить за предварительным одобрением Соркину и потом перезванивать Биллу-Восьмидесятнику, и т. д.
Но, в общем, – по словам Памелы Хоффман-Джип, – этот БиллВосьмидесятник, который сам выпускник Йеля и обычно неприкрыто сентиментален во всем, что касается, как ее назвал Факельман, сообщила со смехом Памела Х.-Д., «альмометра», – что ж, похоже, в этот конкретный раз в волосатое ухо Билла нашептала какая-то безукоризненно ухоженная птичка, потому что в этот раз Билл хочет поставить 125 К долларов на Брауновский университет против Йельского, т. е. против своего альмометра, только еще он хочет гандикап в (-2) пункта вместо обычной линии, которую предлагали Соркин и прочие бостонские букмекеры по примеру Атлантик-Сити. И Факельману приходится звонить с мобильного в Согас, чтобы обмозговать это с Соркиным, но Соркин как раз в Энфилде в Национальном фонде черепно-лицевой боли на еженедельных УФ-бомбардировке и пополнении запасов Кафергота у доктора Роберта («Боба-Шестидесятника») Монро – семидесятилетнего специалиста НФЧ-ЛБ по лечению сосудистых головных болей алкалоидами спорыньи в розовых очках и жакете Неру, который в былые деньки проходил практику в «Сандоз» и вращался в изначальном кругу дегустаторов кислоты из майонезных банок [227] Т. Лири в ныне легендарном особняке Т. Лири в Западном Ньютоне, Массачусетс, а теперь он (Б.-60-ник) личный знакомец Кайта, потому что Боб-Шестидесятник, наверное, даже больший фанат «Грэйтфул Дэд», чем даже Кайт, и иногда собирался с Кайтом и несколькими другими поклонниками «Дедов» (большинство из которых уже с тросточками и кислородными баллонами), где они обменивались историко-сувенирными «тигровыми глазами», жилетами в «индийских огурцах», тай-дай-футболками, лава-лампами, банданами, плазма-шарами и разномастными флюоресцирующими постерами со спиральными геометрическими узорами и спорили, какие лайвы «Дедов» и бутлеги «Дедов» – самые величайшие всех времен в разных отношениях, и вообще хорошо сидели. Б.-60-ник, заядлый коллекционер и старьевщик с барахлом, иногда брал Кайта с собой в небольшие экспедиции по эклектичным и захудалым лавчонкам в поисках атрибутики «Дедов», а иногда даже разрешал Кайту (и значит, косвенно – Гейтли) сбывать ему ворованное, подкидывая Кайту $, когда жесткий график потребностей Кайта не позволял более формальный и трудоемкий сбыт, и затем обменивая сбытое в разных местных захудалых местечках на барахло из 60-х, которое обыкновенно больше никому было не нужно. Пару раз Гейтли даже пришлось пальцем выловить из хайбола кубик льда и сунуть под воротник бесплечего выпускного платья П. Х.-Д., чтобы она не сбивалась хоть с какой-то мысли. Как и большинству невероятно пассивных людей, ей было ужасно трудно отсеивать подробности от того, что действительно важно, вот почему у нее редко о чем-нибудь спрашивали. Но, в общем, суть в том, что человеком, который ответил на звонок Факельмана о монструозной ставке Билла-Восьмидесятника на игру Йель-Браун, оказался не Соркин, а его секретарша, некая Гвендин О'Шей, бывшая маруха из ИРА без гринкарты, но с грудями-гаубицами, которую в Ирландии-матушке слишком часто охаживал дубинкой по голове безбожный белфастский бобби, так что ее череп теперь (по терминологии Факельмана) был мягкий, как щенячье дерьмо под дождем, но у которой зато была подходящая жуликоватая аура божьего одуванчика, благодаря чему никто лучше нее не прижимал морщинистые руки с покрасневшими костяшками к щекам и не пищал, получая приз Массачусетской лотереи, всякий раз, как Бледный Соркин и его коррумпированные дружки из Массачусетского заксобрания устраивали так, что соркинит покупал таинственным образом выигрышный билет в одном из бесчисленных магазинов «шаговой доступности» по всему Северному побережью, принадлежавших через подставные фирмы Соркину и его дружкам, и которая, поскольку не только была единственной женщиной, способной сделать единственный нормальный массаж шеи к западу от Центра альпийских горячих источников в Берне, но и печатала на текстовом процессоре с ошеломительными 110 сл./мин. и орудовала дубинкой так, что мама не горюй, – плюс давным-давно в Белфасте, в Ирландии-матушке, была подругой по скрэбблу с дорогой покойной мамочкой – марухой ИРА Б. Соркина, – служила главным референтом Бледного, принимая на себя звонки с мобильных, когда Соркин был недоступен или нездоров.
И но вот суть слов П. Х.-Д., которую Гейтли выбивал щелбанами так, что чуть голову ей не раскроил: Гвендин О'Шей – знакомая с БилломВосьмидесятником и наслышанная о его сентиментальности по отношению к «Бульдогам» ЙУ, плюс мягкая черепом, – О'Шей поняла Факельмана неправильно, решила, что Билл-Восьмидесятник хочет поставить 125 К с гандикапом (-2) на Йель, а не с (-2) на Браун, перевела Факельмана в ждущий режим и включила ему ирландскую музычку, пока сама звякнула кроту на йельской спортивной кафедре из защищенной от чтения базы данных «Кроты» Соркина и узнала, что у звездного силового форварда йельских «Бульдогов» диагностировали редчайшее нервное расстройство под названием посткоитальный вестибулит 375, при котором в течение нескольких часов после соития силовой форвард претерпевал такую страшную утрату проприоцепции, что буквально путал палец с жопой – нечего и говорить об уверенном движении к воротам. Плюс затем второй звонок О'Шей, соркиновскому кроту из Брауновского (уборщику в раздевалке, которого все считают глухим), открыл, что нескольких брауновских самых сиренских и патриотично настроенных гетеросексуальных студенток завербовали, проинструктировали, провели через пробы и репетиции («в устной форме и задним числом», хихикает Памела Хоффман-Джип, хихиканье которой всегда сопровождается какими-то ужимками плечами, как у маленьких девочек, когда их щекочет кто-то старший и они притворяются, что им не нравится) и разместили на стратегических караульных постах – на стоянках вдоль I-95, в отделении с запаской в задней части чартерного автобуса «Бульдогов», в вечнозеленом кустарнике рядом со спецвходом для команд в спортивный центр «Пиццитола» в Провиденсе, в нишах в туннелях «Пиццитолы» между спецвходом и раздевалкой команды гостей, даже в шкафчике со специально увеличенной вместимостью и чувственным оформлением по соседству со шкафчиком силового форварда в раздевалке команды гостей, готовыми – как и брауновские чирлидерши и группа поддержки, которых просили выступать без трусиков, проэлектролизенными и настроенными на шпагаты, чтобы придать пиротехническую гормональную атмосферу игровому окружению силового форварда, – готовыми принести почти самую страшную жертву ради команды, универа и влиятельных членов Асс. выпускников за поддержку «Медведей» Брауна.
Так что Гвендин О'Шей снова переключается на Факельмана и дает добро на монструозную ставку с этим гандикапом, а кто бы не дал, с таким, по словам кротов, подстроенным верняком. Проблема только в том, понятно, что ставку она приняла неверно, т. е. О'Шей думает, что у БиллаВосьмидесятника 125 штук на победу Йеля с форой в два очка у Брауна, в то время как Билл-Восьмидесятник – который, оказывается, прочит себя в «белые рыцари» в торгах за контрольный пакет провиденсовской объединенной корпорации «Воронка и конус», ведущего производителя коноидных емкостей в ОНАН, а гендир ОКВК – видный брауновский выпускник и такой горячий сторонник «Медведей», что даже ходит на игры в полой голове медведя с оскаленной пастью, и задницу этого гендира Билл-Восьмидесятник собирается вылизать до ослепительного блеска, вставляет П. Х.-Д., намекая, что это Билл-Восьмидесятник и подсказал тренерскому составу «Медведей» об ахиллесовом семяпроводе силового форварда, – так вот, Б.-В. не без оснований полагает, что поставил 125 эль грандес на Браун минус двоечка.
Ложка дегтя здесь в том, что никто в Провиденсе не рассчитывал на появление у главного входа в спортцентр «Пиццитола» прямо во время игры всей дворкинитской Фаланги Предотвращения и Протеста против Женской Объектификации Брауновского университета в полном составе с плакатами и кастетами наперевес, по две ФППЖОшницы на мотоцикл, которая прорвалась сквозь кованые ворота как сквозь мокрый «Клинекс» и штурмовала арену, плюс дивизии брауновских студенток из NOW [228] побесшабашней, которая завершила маневр клещей с дешевых мест наверху трибун во время первого таймаута, в тот самый момент, когда первый пирамидный трюк брауновских чирлидерш закончился шпагатом в прыжке, в шоке от которого регистратор счета на табло «Пиццитолы» отпрянул на свою аппаратуру и сбил счет «Хозяев» и «Гостей» на нули, на табло, как раз когда из туннелей прямиком на поле со зловещим ревом вылетели «Харлеи» без глушителя ФППЖО; и в последовавшей рукопашной не только полегли под плакатами, которыми орудовали как дубинками, или, крича и брыкаясь, были унесены на могучих плечах боевых ФППЖОшниц на рычащие «Харлеи» чирлидерши, группа поддержки и миловидные сирены Брауновского, благодаря чему нежная нервная система йельского силового форварда осталась нетронутой, хотя и перегретой; но и пали два игрока из стартового состава брауновских «Медведей», центральный и атакующий защитники – слишком вымотанные и ошалелые после изнурительной недели проб и репетиций с миловидными сиренами, чтобы сразу уносить ноги куда глаза глядят, когда рукопашная выплеснулась на спортплощадку, – под кастетом ФППЖОшницы и кулаками дезориентированного судьи с опытом в боевых искусствах соответственно; и так что когда поле наконец очищают, носилки уносят и игра продолжается, Йельский разделывает Брауновский с перевесом в 20 очков.