– Давай-ка я дверь прикрою.
– Ливенвортский заключенный. Который, как ты сказал, покинул планету. Который распевал Этель Мерман. Это было ужасно, Майки. Во сне я сам был тем армейцем.
– То есть теперь ты предполагаешь, что реальный икспириенс с сам-знаешьчем будет напоминать икспириенс из кошмара.
– Ха. Почему кошмар? Откуда ты взял, что это был кошмар? Я разве сказал «кошмар»?
– Ты сказал «ужасно». Вот я и предположил, что это была не прогулка по вересковому полю.
– Во сне ужас заключался в том, что на самом деле я не пел «There's No Business Like Show Business». На самом деле я звал на помощь. Я кричал: «Помогите! Я зову на помощь, а все ведут себя так, будто я исполняю каверы Этель Мерман! А это же я! Это я, зову на помощь!»
– Это же сон уровня Раск, Инк. Стандартный сон про «меня никто не понимает». ДМЗ и Мерман можно пренебречь.
– Но еще присутствовало особенное одиночество. Ни на что не похожее. Кричишь, что зовешь на помощь, а вместо этого поешь шлягер, пока вокруг собираются санитары и врачи, щелкают пальцами и притаптывают ногой.
– Я упоминал, что ДМЗ не выявляется при GC/MS? Сбит откопал это в какой-то пыльной сноске по пищеварительной микрофлоре. Он же на основе плесени фитвиави. Если она и выявляется, то в виде легкого случая молочницы.
– Я думал, молочница только у девушек.
– Инк, ну что ты как ребенок. Факт номер два – Сбит уже почти докопался, что изначально эту штуку придумали, чтобы вызывать, как там говорится, трансцендентный опыт у – зацени – хронических алкоголиков в, типа, 1960-х, в Верденском протестантском госпитале Монреаля.
– Почему этой осенью, куда я ни шагну, все вдруг упоминают Квебек в радикально разных контекстах? Орин звонит с какой-то затянувшейся одержимостью по поводу антионанских квебекцев.
– …и Тэвис сейчас объявил, что Квебек – жертвенный агнец на фандрейзере этого года. Твоя мамка из Квебека.
– И именно в этом семестре я выбрал курс Путринкур по инсургентам, который от звонка до звонка – сплошной квебекафон.
– О, ну по-любому, ну я не сомневаюсь, это какой-то заговор или ловушка. Очевидно, все вокруг подстроено так, чтобы загнать тебя в клетку и распевать мерманалию. Инк, по-моему, у тебя шарики начинают поскрипывать на роликах. Видимо, вот что бывает, когда скачаешь через два плато за раз. Помоему, значительная трансцедентная дээмзэшная интерлюдия перед Тусоном без побочных уремических эффектов – то, что плотник прописал для заедающих роликов. Заодно удержит от курения Боба Хоупа изо дня в день, особенно перед госами. От этой херни легкие дохнут только так. От этой херни станешь жирным, вялым, мокрым и бледным, Инк. Плавали, знаем. Одной 30-дневной очистки организма будет мало. Tu-sais-que 1 – как раз та реконфигурация, с которой исследуешь новые вершины, слезешь с Боба Хоупа, найдешь что-нибудь, с чем можно спокойно жить в вузах или Шоу и не впасть в паралич. От этой херни рано или поздно наступает паралич, Инкуля. Плавали, отлично знаем, видел у себя на районе. Некогда многообещающие ребята проводят всю жизнь
перед ТП, трескают арахисовое масло и дрочат в старый носок. И все, КабздецФея въехала с вещами на ПМЖ, Инк. Плюс нерешительность? Ты еще не видел нерешительность, если не видел мужика с мелкими жирными титьками, развалившегося в кресле на десятом году Боба Хоупа нон-стоп. Жуткое зрелище. Инкстер, друг мой, зрелище душераздирающее, скажем прямо. Трансцендентный икспириенс со мной и Аксанутым – как раз то, чего так и просят твои ролики. Покайфуй с другими для разнообразия. Мне надоело сидеть с одним Аксанутым, который только и треплется про Йель. Зарой Визин войны.
– Трансцендентный? Так Сбит и прочитал? Не трансцендентальный?
– Да какая в жопу разница?
– Майк, а что, если я скажу, что хочу не просто месяц передышки.
– Оставь Надежду.[272] О том я и говорю.
– Я хочу сказать – может, принять решение. Навсегда. Что, если я делаю это все чаще и чаще, это становится все менее и менее прикольно, но я все равно делаю чаще и чаще, и единственный выход теперь – распрощаться навсегда.
– Стоячие овации. Немножко нерискового трансцендентализма со мной и Нутым Аксом – как раз то, что требуется для…
– Но я обо всем. «Синее пламя», случайный дрин. Если я приму хоть чтото, то, сам знаю, вернусь к Бобу. Закинусь Мадам Психоз с вами – и вся моя решительность растает как не бывало, и вот я уже с пипеткой хнычу, чтобы ты подкинул мне немножко вечнозеленого Хоупа.
– Какой ты ребенок, Инк. С одной стороны – гений, а с другой – такой мелкий лысый мелкий толстощекий карапуз. Ты что, думаешь, просто скажешь: «Ну все, я решил», и тут же вдаришь по тормозам и бросишь все?
– Я сказал только «что, если».
– Хэл, ты мой друг, и я твой друг настолько, что ты даже представить не можешь. Так что готовься к прозрению. Ты хочешь бросить, потому что начинаешь понимать, что без этого не можешь, и…
– Вот именно. Пимс, представь, как ужасно, если кто-то без этого не может. Не просто очень-очень-очень нравится. А невозможность жить без – как будто совсем другой порядок… Это ужасно. Это как разница между тем, как действительно что-то любить, и как от чего-то…
– Ну давай, скажи, Инк.
– Потому что знаешь что? А если так и есть? То, что ты не сказал. Что, если ты такой и есть? И что, значит, просто бросишь? Если ты наркозависимый, Хэлли, ты без этого не можешь, а если ты без этого не можешь, как думаешь, что случится, если ты просто выкинешь белый флаг и будешь жить дальше, без всего?
– Ты сойдешь с ума, Инк. Ты умрешь внутри. Что будет, если жить без чегото, чего требует организм? Еда, вода, сон, O2? Что будет с организмом? Сам подумай.
– Ты сам только что объявил овации предложению Оставить Надежду. Ты сам только что презентовал образ меня же с грудью, мастурбирующего в грязное белье, с паутиной между задницей и креслом.
– Ну это Боб. Я что-то не помню, чтобы сказал так про все. Если не можешь без Боба, Инк, бросить Боба можно, только если пойдешь дальше и найдешь что-нибудь новенькое.
– Наркотики потяжелее. Все прямо как в старых кинолентах про то, что травка открывает двери к наркотикам страшнее, и сверчок Джимини…
– Ой, да пошел ты. Зачем тяжелее? Просто новенькое. Я знаю ребят, которые слезали с героина, кокса. Как? Принимали стратегическое решение перейти на ящик «Курса» в день. Или на метадон, неважно. Я знаю пьющих ребят, Инк, которые слезли с алкоголя, переключившись на Боба Хоупа. Сам я – ты видел, я переключаюсь все время. Фишка в том, чтобы найти правильную батарейку для внутренней проводки. И я говорю, что реальный паутинный бластер со мной и Аксфордом сразу после фандрейзера поможет тебе приподняться над ситуацией, прекратить детский лепет и накручивать себя по поводу дурацких решений, которые все равно не сможешь воплотить, и реально осознать, как исследовать новые вершины подальше от этого самого Боба, овации по поводу которого были за то, что ты с него слезешь, Инк, – это не твое, ты уже как раз стал похож на чувака, у которого отрастут титьки.
– То есть ты очень тонко лоббируешь сеанс приема ДМЗ, заявляя, что не веришь, что я могу просто взять и бросить все. Потому как ты сам бросать не планируешь. Притом что левый глаз у тебя тарантеллу выделывает. Ты даже Тенуат не смог бросить. «Настоящие победители никогда не сдаются» и прочие делинтовские…
– Я что-то не помню, чтобы что-то такое говорил. И мне кажется, наверное, ты бы мог бросить все. На какое-то время. Ты не ссыкло. Яйца у тебя позвякивают, я знаю. Уверен, ты бы выдержал.
– На какое-то время, значит.
– А ну что, по-твоему, случится через какое-то время, а? Без того, без чего ты жить не можешь?
– Что, я схвачусь за сердце и откинусь? Вцеплюсь в вихры посреди «салочек» и умру от аневризмы, как та девочка в Этвуде в прошлом году?
– Нет. Но ты умрешь внутри. Может, и снаружи. Но судя по тому, что я видел, если ты хорош, но жить без чего-то не можешь, и просто резко бросаешь, то умираешь внутри. Сходишь с ума. Плавали, знаем. Это называется завязка, абстяга. Самодеятельность. Толпы ребят, которые бросали все, потому что уже увязли по уши, и бросали, и просто умирали.
– Имеешь в виду, клиппертонились? Хочешь сказать, Сам покончил с собой, потому что протрезвел? Потому что он не протрезвел. На стойке с духовкой, в которой он башку взорвал на хрен, так и стоял этот его Wild Turkey. Так что не пытайся обломать меня его примером, Майк.
– Инк, все, что я знаю о твоем папке, можно расписать пустым фломастером вдоль края стопки. Я говорю про мужиков, которых знаю. «Пауки-волки».
Оллстонцы, которые бросали. Кто-то и клиппертонился, да. Кто-то оказался в Марриотском дурдоме. Кто-то выжил, вступив в АН, культ или какую-нибудь безумную секту, и потом ходил по району в галстуках, рассказывая про Иисуса и Смирение, но тебе-то это не поможет, потому что ты слишком гений, чтобы повестись на бред про Бога. С большинством не случилось ничего особенного, с теми, кто жить не мог и бросил. Вставали по утрам, и шли на работу, и возвращались домой, и ужинали, и ложились спать, и вставали, день за днем. Но мертвые. Как роботы; так и видишь заводные ключики у них в спинах. Заглянешь им в карты, а там чего-то не хватает. Ходячие мертвецы. Они так что-то любили, что жить без этого не могли, но бросили, и теперь просто ждали смерти. Что-то в них накрылось, внутри.
– Их воля к жизни. Огонь в груди.
– Хэл, сколько ты уже, два с половиной дня без? три? Как себя чувствуешь, братец?
– Нормально.
– Угу. Инкушенька, я только знаю, что я тебе друг. Правда. Не хочешь взаимовоздействовать с Мадам – подержишь наши с Аксом сумочки. Поступай как знаешь и покажи мне пальцем на любого, кто тебе запретит. Я же просто даю совет заглянуть в будущее – дальше секунды, когда примешь решение, которое, знаю, ты не позволишь себе взять назад.