– Если я не буду что-либо употреблять, какая-то жизненно важная часть меня умрет. Это твоя точка зрения.
– Иногда у тебя в одно ухо влетает, а в другое вылетает как бы реально быстро, Хэл. Ну да это ничего. Подумай пока над своим состоянием, без чего ты не можешь жить. Например, что именно в тебе теперь не может жить без чего-либо?
– Ты постулируешь, что это умрет.
– Просто вот что именно в тебе, как тебе кажется, жить не может без того, что ты планируешь у него отнять.
– Что-то либо слабовольное, либо неполноценное, имеешь в виду ты. Наркозависимое.
– Вот ты и сказал.
320. Джонетт Ф., самая первая мачеха которой служила в полиции Челси, Массачусетс, с раннего детства приучали называть полицию «полицией» или «Законом», поскольку большая часть сотрудников БПД находит уличный термин «Органы» сардоническим.
321. Люди вне сообщества бостонских АА всегда говорят «дом на полпути» «Эннет-Хаус»; один из способов отличить новичка или постороннего.
324.
17 ноября – Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
Иногда бывают моменты, когда в мужской раздевалке ЭТА в Админке пусто, и туда можно сходить и как бы помедитировать, послушать, как капает душ и урчит слив. Можно почувствовать ту странную оглушенность, что охватывает обычно людные помещения в часы затишья. Можно неторопливо одеваться, поиграть мускулами перед широким полированным зеркалом над раковиной; зеркало трехстворчатое, так что старые добрые бицепсы можно рассмотреть со всех сторон, заценить волевую линию подбородка, примерить разные выражения лица, попробовать выглядеть естественно и обыденно, чтобы представить, как тебя обычно на самом деле видят другие. Дух в раздевалке тяжелый от запахов подмышек, дезодорантов, бензоина, камфорной пудры, нешуточных ног, висящего пара. Еще лимонной полироли «Лемон Пледы» и легкой электрической гари от древних фенов. На синем ковре следы талька и фуллеровой земли [273], въевшиеся слишком глубоко, чтобы отмыть без отпаривателя. Можно достать расческу из большой банки с Барбицидом на полке у раковины и такой фен как бы 38-го калибра, и смело экспериментировать. Это лучшее зеркало в академии, со сложным освещением со всех сторон. Доктор Дж. О. Инканденца знал, что нужно его воспитанникам. В такое время простоя здесь иногда можно застать старшего уборщика Дэйва («К. Н.») Пала, который любит прикорнуть на одной из скамеек вдоль ряда шкафчиков, – он утверждает, что скамейки оказывают какое-то паллиативное воздействие на его спинной фуникулит. Гораздо чаще здесь можно встретить одного из невероятно старых и взаимозаменяемых чернорабочих Дэйва, с пылесосом для ковров или промышленным дезинфицирующим средством для биде. Можно зайти в душ и, не включая воду, запеть – разойтись вовсю. Майклу Пемулису нравится мощь его вокала, но только в окружении кафельной плитки. Иногда, когда здесь пусто, можно уловить обрывки голосов и интригующих звуков женской гигиены из раздевалки противоположного пола за стеной с шкафчиками.
В любое другое время определенный тип юниоров ЭТА с самой тонкой душевной конституцией всеми силами избегает забитую раздевалку и пользуется примитивными душами и раковинами на этажах общежитий. О чем думал тот западный человек, что решил поместить унитазы и горячий душ в одном людном пространстве? Т. Шахт может разогнать любое сборище в запаренной раздевалке, просто зайдя в кабинку и целеустремленно задвинув защелку.
У проректоров свои отдельные души рядом с их комнатами в туннеле, смежные с чем-то вроде салона с экраном, мягкими креслами, холодильничком и невскрываемой дверью.
Когда М. М. Пемулис спустился в 14:20 переодеться для дневных матчей [274], в раздевалке были только несравненный снайпер свечей Тодд Потлергетс, 14-»А», ссутулившийся и хныкающий, и Кейт Фрир, с которым Пемулису выпало играть и который как будто совсем не торопился одеваться и идти играть, и вполне мог быть, собственно, причиной слез Полтергейста. Так называемый Викинг был без рубашки, с полотенцем на шее, и изучал у зеркала кожу. У него были жесткие светлые волосы в высокой прическе, очень мускулистые шея и подбородок и такие выдающиеся гонионы, что верхняя половина лица казалась сужающейся и хитрованской. Его волосы всегда напоминали Хэлу Инканденце замороженный прибой, говорил Хэл. Тодд Потлергетс был почти голый и сутулился на скамье под своим шкафчиком, спрятав лицо в руках, просвечивая сквозь растопыренные пальцы белыми бинтами на носу, и тихо плакал так, что плечи ходили ходуном.
Пемулис – а он Старший товарищ Полтергейста, как бы ментор по свечам и Эсхатону и вообще искренне любит паренька – бросил сумку и в типичном мужском знаке дружбы изобразил шутливую двоечку, как для саечки за испуг. «Че нос, Тоддер?» Как и все, Пемулис наловчился набирать комбинацию шкафчика на ощупь, после месяцев и лет постоянной практики. Одновременно он оглядывал раздевалку. Когда Пемулис спросил Потлера, чем ему помочь, Викинг что-то буркнул себе под нос.
– Все ложь, – всхлипнул Полтергейст из-за ладоней, слегка покачиваясь на скамье. Его шкафчик был открыт, в мальчишеском беспорядке. На нем были только расстегнутая фланелевая рубашонка и ракушка от Johnson & Johnson, а еще у него крошечные белые ножки [275] и деликатные, хрупкие на вид пальчики. Сейчас он должен был присутствовать на бесплатном цирке – семинаре Донни Стотт по картам и долинам, знал Пемулис.
– Что, метафизический ангст в тринадцать? – адресует Пемулис вопрос глазам отражения т. н. Викинга в зеркале. Спина у Фрира широкоплечая, обезжиренная и отличается великолепным для теннисиста рельефом широчайшей мышцы, но слегка пестрая от частых применений и обдираний полироли: Фрир в полироли чуть ли не купается, потому что одержим состоянием кожи – она у него нордическая, шелушится, а не загорает. Он все еще в джинсах и лоферах, видит Пемулис. Пемулис все еще ждет характерного скачка настроения от двух предматчевых спансул Тенуата.[276] Шкафчик Пемулиса хотя и забит, но содержится в строгом порядке, едва ли не алфавитном, – как рундук просоленного морского волка. В потайных нишах для хранения в особой системе полок с нишами, которую Пемулис установил в возрасте 15 лет, некогда хранились разборные весы, медицинский инструмент и психотропные вещества. Плюс тряпичные мешочки с толченым кайенским перцем, чтобы сбить со следа отдаленный дамоклов меч ищейки, – из времен, когда он еще был зеленым салагой.
Это до открытия непревзойденного пакгауза над фальшпотолком в мужском коридоре общежития Б.
– Просто детская истерика, – Фрир хмыкает, как правило, безрадостно. – Все, что я успел вытянуть до истерики, – старик Полтергейста что-то там ему наобещал, если он что-то там сделает, – его речь была невнятной, потому что он подпирал щеку языком и мазал на случай потенциального прыщика. – И Потлатому кажется, что он свою сторону сделки выполнил, а вот батяня, если я правильно понял, его бортанул.
Плечи Потлергетса так и ходили туда-сюда, пока он заливал ладони слезами.
– Другими словами, надул его папаша, – сказал Пемулис Фриру.
– Я так понял, батяня ни с того ни с сего задумал реструктурировать изначальный договор.
Пемулис расстегнул ремень.
– Очки мастерски втерты, палец ловко обведен, если облечь в красивые термины.
– Что-то там про Дисней-Уорлд, пока не началась сырость.
Пемулис снял неигровые кроссовки, надавив носком одного на пятку другого, глядя в нежный завиток на затылке Потлергетса. Он бы никогда не проявил такой ребяческой наивности, как вслух поинтересоваться у Фрира, не собирается ли он уже одеться, чтобы выйти на корт; он бы никогда не позволил Фриру думать, что тот еще до начала матча занимает мысли Пемулиса.
– Потлер, это из-за инцидента с Эсхатоном? Из-за носа? Потому что я могу раскрыть глаза Полтергейсту-старшему, что, как выясняется, никого младше 17 не обвиняют, так ему и скажи, Тоддер. Там подвезли целые сухопутные баржи говна, но в вашу сторону, ребят, и капли не плеснет, так что успокойся.
– Все ложь, – проныл Потлергетс, не поднимая глаз, из-за ладоней, с плоскими сосками, тощим молодым животом, почти призрачно-белыми ступнями под бронзой икр, мотаясь взад-перед, качая головой, такой ужасно юный и невинно беззащитный, как будто доморальный. Из-за ладоней торчали белые полоски пластырей, с апокалипсиса Дня В.
– Ну, справедливости в жизни мало, это да, – признал Пемулис. Викинг издал себе под нос какой-то звук.
Пемулис вызывает в памяти отца Полтергейста. Застройщик из Миннеаполиса. ТЦ, технопарки, кипящие территории на обочинах ревущих автострад. Под пятьдесят, подтянутый, переухоженный загар, перебор в плане прикида, харизма и напор тамады с мотивационных семинаров. Акула, а не папка, с тонкими усиками и слепящим блеском обувной кожи. Он попробовал разыграть в воображении сцену, как эта отцовская фигура дубасит Кейта Фрира по макушке скалкой и на черепе Фрира вскакивает лысая мультяшная шишка (Пемулис просчитал, что победа или даже три сета с Фриром автоматически значат попадание в заявку на «Вотабургер», вот почему он готов преступить некий как бы личный кодекс чести и закинуться предматчевым Тенуатом, который даже с 36-часовым циклом распада – больше слабоумие, чем отвага, учитывая, что они с Инком избежали анализа мочи только благодаря тому, что Пемулис пригрозил миссис Инканденце, что расскажет Инкстеру про спортивные рандеву Аврил с Джоном Уэйном, а Аврил – такой администратор, который все записывает и потом выдает холодным сполна, и на пару с Ч. («Пополамная Буренка») Тэвисом и без того не великий фанат Пемулиса, особенно после инцидента с электрической ручкой Раск и судом. А дрины вроде все никак не торкнут. Вместо припадка безжелудочной спортивной доблести Пемулис чувствует только легкую неприятную развинченность и какую-то внешнюю сухость в глазах и рту, как будто он стоит лицом к теплому ветру). Собственного Па Пемулис ни разу не видел ни в чем, кроме навечно пожелтевшей под мышками белой футболки Hanes.