132. Каждый вечер по Бостону снуют облепленные стикерами машины, забитые совершенно трезвыми людьми с пустым взглядом от кофеина, которые пытаются разобрать каракули адресов в свете приборки, в поисках церковных подвалов, залов для бинго или кафетериев домов престарелых других Групп АА для Служения. Жизнь активного члена бостонской Группы АА, наверно, немного похожа на жизнь серьезного музыканта или там спортсмена, в плане нескончаемых гастролей.
Группа «Белый флаг» Энфилда, Массачусетс, в метрополии Бостона, встречает воскресенья в кафетерии дома престарелых «Провидент» на Ханнеман-стрит, на авеню Содружества в паре кварталов к западу от плосковерхого холма Энфилдской теннисной академии. Сегодня Группа «Белый флаг» принимает Служение от Группы «Продвинутые основы» из Конкорда, пригорода Бостона. Народ из «Продвинутых основ» добирался почти час, плюс вечная проблема городских улиц без знаков и непонятых указаний по телефону. В вечер следующей пятницы небольшая орда белофлаговцев поедет в Конкорд, чтобы в порядке алаверды Служить перед Группой «Продвинутые основы». Путешествовать на большие расстояния по улицам без знаков, стараясь разобрать указания типа «Второй поворот налево с круга и прямо до хиропрактики», и теряться, и убивать весь вечер после долгого дня ради всего где-то шести минут за фанерной кафедрой называется «Проявлять Активность в Своей Группе»; само выступление называется «Работа по 12 шагам», или «Отдавать». Отдавать – кардинальный принцип бостонских АА. Термин произошел от эпиграмматического описания реабилитации бостонскими АА: «Отдаешь все, чтобы вернуть, чтобы опять отдать». Трезвость в Бостоне считается не столько даром, скольком неким космическим займом. За него нельзя расплатиться, но можно передать другим, распространяя послание, что, вопреки всему, АА помогает, распространяя послание для каждого новенького, который прокрался на встречу и сидит в заднем ряду, из-за трясучки не в силах держать в руках кофе. Единственный способ сохранить трезвость – отдавать ее, а даже просто 24 часа трезвости стоят чего угодно – трезвый день не иначе чем чудо, если у тебя Болезнь, как у него, говорит член «Продвинутых основ», отвечающий за Служение сегодняшнего вечера, который выступает всего с парой слов, прежде чем открыть собрание, ретироваться на стул возле кафедры и случайным образом вызывать спикеров из своей Группы. Председатель говорит, что и жалких 24 минуты не мог выдержать без того, чтобы не приложиться, когда Пришел впервые. «Прийти» означает признать, что тебе надрали зад, и приплестись к бостонским АА, будучи готовым на что угодно, лишь бы эта жопа прекратилась. Председатель из «Продвинутых основ» похож на идеальное совмещение фотографий Дика Каветта и Трумена Капоте 133, вот только при этом он, типа, совершенно, почти даже пышно лысый, и вдобавок в ярко-черной кантри-рубашке с барочными завитушками, как крем на торте, на груди и плечах, и в галстуке-ленточке, плюс остроносых мокасинах из какойто странно черепитчатой кожи рептилии, и вообще представляет собой поразительное зрелище, гротескный на поразительный манер, афиширующий гротескность. В этом широком зале больше дешевых металлических пепельниц и одноразовых чашек, чем ты встретишь где-либо в мире. Гейтли сидит прямо в первом ряду, так близко к кафедре, что видит щербинку между выдающимися резцами председателя, но ему нравится оборачиваться и смотреть, как люди приходят, бродят, стряхивая воду с верхней одежды, ищут пустые места. Даже в вечер праздника Дня В. к 20:00 кафетерий «Провидента» забит. АА уходит на праздники не чаще, чем Болезнь. Это большое воскресное собрание для аашников со всего Энфилда, Оллстона и Брайтона. Каждую неделю приезжают завсегдатаи из Уотертауна, и Восточного Ньютона, если только не Служат спикерами в других Группах. Стены кафетерия, окрашенные в неопределившийся зеленый, сегодня завешаны переносными фетровыми баннерами со слоганами АА в бойскаутских синих и золотых цветах. Слоганы такие бессодержательные, что о них и говорить не хочется. Взять «Один день за раз», например. Напыщенный мужик в ковбойском наряде завершает открывающую проповедь, объявляет начальный Момент молчания, читает Преамбулу АА, достает случайное имя из расшитого стетсона в руках, деланно щурится при чтении, говорит, что хотел бы пригласить первого случайного спикера от «Продвинутых основ» и спрашивает, присутствует ли его одногруппник Джон Л., здесь, сегодня.
Джон Л. поднимается за кафедру и говорит: «Раньше на такой вопрос ответить я был не в состоянии». Прокатывается смех, позы у всех становятся расслабленней, ясно, что Джон Л. ведет трезвую жизнь довольно давно и не окажется одним из тех спикеров АА, которые так нервничают и стесняются, что сопереживающая аудитория тоже начинает нервничать. Все в зале нацелены на полное сопереживание спикеру; так они смогут принять послание АА, донести которое тот пришел. Сопереживание у бостонских АА называется «Идентификация».
Затем Джон Л. называет свое имя и говорит, кто он есть, и все отвечают «Здравствуй».
«Белый Флаг» – одно из местных собраний АА, которые обязательны для посещения жильцам Эннет-Хауса. Каждый вечер на неделе тебя должны видеть на назначенном собрании АА или АН, иначе до свидания, выселение. Жильцов, когда они идут на назначенные собрания, должен сопровождать сотрудник Хауса, чтобы официально их там, собственно, видеть 134. Консультанты жильцов Хауса предлагают садиться в самом первом ряду, чтобы было видно поры на носу спикера, и стараться Идентифицироваться, а не Сравнивать. Еще раз: Идентифицироваться значит сопереживать. Идентифицироваться – если только вам не важнее Сравнивать – тут совсем не трудно. Потому что если сидишь впереди и слушаешь внимательно, то знаешь, что все истории деградации, падения и смирения спикеров, по сути, одинаковы и похожи на твою: веселье с Веществом, затем постепенно все меньше веселья, затем значительно меньше веселья из-за, типа, отключек, когда вдруг очухиваешься на шоссе на скорости 145 км/ч со спутниками, которых первый раз в жизни видишь, ночей, когда просыпаешься в незнакомой постели рядом с кем-то, кто даже на известное науке млекопитающее не похож, трехдневных отключек, после которых приходится покупать газету, чтобы хотя бы понять, в каком ты городе; да, постепенно все меньше и меньше реального веселья, зато теперь есть физическая потребность в Веществе, вместо былого добровольного веселья; затем в какой-то момент вдруг вообще ну очень мало веселья, вкупе со страшной, до трясущихся рук, ежедневной потребностью, затем ужас, тревога, иррациональные фобии, тусклые воспоминания о веселье, как песни сирен, проблемы с разнообразными представителями власти, головные боли, от которых колени подгибаются, легкие припадки и литания всего того, что бостонские АА зовут Утратами…
– Затем настал день, когда я из-за выпивки потерял работу, – у конкордца Джона Л. огромное свисающее брюхо и практически нет задницы – у некоторых толстяков постарше бывает, будто задница втягивается в тело и вываливается с другой стороны в виде брюха. Трезвый Гейтли качает пресс из страха, что это внезапно произойдет и с ним, раз тридцатилетие не за горами. Гейтли такой огромный, что на нескольких рядах за ним никто не садится. У Джона Л. самая большая связка ключей, что Гейтли видел в жизни. Они на вытягивающемся ретракторе, как у уборщиков, тот прикрепляется к шлейке на поясе, и спикер рассеянно, сам не замечая, их перебирает – его единственная уступка страху сцены. Еще на нем серые штаны уборщика.
– Потерял чертову работу, – говорит он. – То бишь так-то я знал, где она и все дела. Просто прихожу в один прекрасный день, а там уже какой-то другой мужик, – снова смех в зале.
…и еще Утраты, и вот уже Вещество кажется единственным утешением в боли от накапливающихся Утрат, и, конечно, ты Отрицаешь, что само Вещество и вызывает те самые Утраты, которые утешает…
– Алкоголь убивает медленно, но верно, вот как мне сказал один мужик в первый вечер, когда я Пришел, у себя в Конкорде, и этот же мужик в итоге стал моим наставником.
…затем уже не такие легкие припадки, белая горячка из-за неудачных попыток слишком быстро ограничить потребление, первое знакомство с субъективными жуками и грызунами, затем еще один запой и еще жуки мурашками по телу; затем, наконец, ужасное признание, что какая-то черта бесповоротно пересечена, и клятвы с потрясаниями-кулаками-Господу-свидетелю завязать, бросить отныне и навсегда, соскочить, затем, может, пара дней первоначального успеха благодаря Самодеятельности, и вдруг срыв, затем снова обеты, наблюдение за стрелками часов, барочные правила для самого себя, повторные срывы к облегчению Вещества после где-то двух дней воздержания, жуткие похмелья, пеплопосыпательная вина и отвращение к себе, надстройки дополнительных правил (например, не раньше 09:00, не в вечер после работы, только когда луна прибывает, только в компании шведов), которые тоже подводят…
– Когда я напивался, хотел протрезветь, а когда был трезвый, хотел напиться, – говорит Джон Л. – Я так годами жил, и скажу как на духу: это не жисть, а чертова смерть заживо.
…затем невероятная психическая боль, словно перитонит души, психическая агония, страх надвигающегося безумия (почему я не могу бросить, если так хочу, – может, я ненормальный?), появления в больничных вытрезвителях и клиниках реабилитации, домашние неурядицы, финансовое пике, рано или поздно – домашние Утраты…
– А потом я из-за выпивки потерял жену. То бишь так-то я знал, где она и все дела. Просто однажды прихожу, а там уже какой-то другой мужик, – тут смеха уже немного, в основном горькие кивки: истории часто у всех одинаковые, в плане домашних Утрат.
…затем ультиматумы по месту работы, нетрудоустраиваемость, финансовое дно, панкреатит, подавляющее чувство вины, кровавая рвота, циррозная невралгия, недержание, невропатология, нефрит, черная депрессия, жгучая боль, и Вещество дарует все более краткие периоды облегчения; затем, наконец, больше никакого облегчения, нигде; наконец, невозможно кайфануть так, чтобы заморозить свои чувства от такой жизни; и теперь ты уже ненавидишь Вещество, ненавидишь, но понимаешь, что все равно не можешь бросить, это Вещество, понимаешь, что, наконец, хочешь бросить больше всего на свете, и это уже совсем невесело, и ты поверить не можешь, что тебе вообще когда-то нравилось, но бросить все равно не можешь, ты как будто совершенно свихнулся на хер, тебя как будто стало два; а когда готов продать родную мамочку, чтобы бросить, и все равно, понимаешь ты, бросить не можешь, тогда-то и спадает последний слой дружелюбной славной маски твоего старого приятеля-Вещества, пробила полночь и маски сброшены, и ты вдруг видишь Вещество как оно есть, впервые видишь Болезнь как она есть, как была все это время, смотришь ночью в зеркало и видишь, чему ты принадлежишь, что становится тобой…