– Чертова живая смерть, говорю, это и близко на жисть не похоже, я стал как неживой и немертвый, и говорю вам как на духу, мысль о смерти была чепухней по сравнению с мыслью о такой вот жисти еще пятьдесять лет, и только потом уже смерти, – и головы слушателей кивают рядами, как луг под ветром; ох, как тут не Идентифицироваться.
…а потом у тебя серьезные проблемы, очень серьезные, и ты это понимаешь, наконец-то, смертельно серьезные проблемы, потому что Вещество, которое ты считал единственным другом, за которое отдал все, с радостью, которое так долго приносило тебе облегчение боли от Утрат, вызванных любовью к облегчению, Утрат твоей матери, и второй половины, и бога, и товарища, наконец сорвало свою слащавую маску, обнажило бездонные глаза и хищную пасть, и клыки вот досюда – это Лицо-В-Полу, щерящийся лик блед твоих худших кошмаров, и это лицо – теперь твое собственное лицо в зеркале, это ты, Вещество поглотило или заменило тебя и стало тобой, и ты срываешь футболку в рвоте, слюнях и Веществе, которую вы оба носили неделями не снимая, и стоишь и смотришь на свою бледную грудь, а там, где должно биться сердце (которое ты отдал Ему), в центре его обнаженной груди и бездонных глазах только беспросветная дыра, и еще зубы, и когтистая лапа зазывно манит чем-то соблазнительным, и теперь ты видишь, что тебя поимели, по-королевски кинули, раздели, поматросили и бросили, как плюшевую игрушку, валяться как упал во веки веков. Теперь ты видишь, что Оно – твой враг, твой худший кошмар, и проблемы из-за Него отрицать уже невозможно, – а бросить все равно не можешь. Теперь принимать Вещество – как посещать черную мессу, но бросить все равно не можешь, хотя о кайфе уже и думать забыл. Тебе, как тут говорят, Конец. Ты не можешь напиться и не можешь протрезветь; не можешь кайфануть и не можешь попуститься. Ты за решеткой; ты в клетке, и куда ни глянь – вокруг только прутья решетки. Ты попал так, что теперь твоя жизнь либо оборвется, либо круто изменится. Ты на развилке, которую бостонские АА зовут Дном, хотя термин не самый подходящий, ведь все согласны, что это место, напротив, очень высокое и неустойчивое: ты на краю чего-то очень высокого и наклоняешься вперед…
Если слушать внимательно, то кажется, будто все путешествия с Веществом под ручку у спикеров кончались на одном и том же обрыве. Теперь тебе как потребителю Вещества Конец. Ты перед пропастью. Теперь у тебя два варианта. Или стереть себе напрочь карту – лучше всего бритвой, или есть еще таблетки, или всегда можно тихо задохнуться в выхлопах твоей неоплаченной машины в заложенном гараже бессемейного дома. Не по-взрывному, а так, всхлипом [105]. Лучше чисто, тихо и (раз вся твоя жизнь была долгим тщетным бегством от боли) безболезненно. Хотя некоторые из алкоголиков и наркоманов, составляющих 70 % суицидников каждый год, стараются уйти по-балаклавски [106] роскошно и красиво: одна из старейших членов Группы «Белый флаг» – прогнатическая дама по имени Луиза Б., которая в 81-м году до э. с. хотела стереть себе карту в прыжке со старого Хэнкок-билдинг в центре, но всего через шесть этажей после прыжка ее подхватил порыв термического восходящего ветра и кувырнул назад, в затемненное окно офиса арбитражной фирмы на тридцать четвертом этаже, где она и приземлилась на лакированный конференц-стол, отделавшись только порезами, открытым переломом ключицы и опытом намеренного самоуничтожения, прерванного вмешательством извне, отчего стала оголтелой христианкой – просто-таки до пены у рта, – так что ее сравнительно игнорируют и избегают, хотя ее история – в целом обычная, но более зрелищная – вошла в мифологию бостонских АА. Но, в общем, когда оказываешься на этом обрыве в Конце своего пути с Веществом, можно либо взять люгер или бритву и стереть собственную карту – хоть в шестьдесят, хоть в двадцать семь, хоть в семнадцать, – либо можно открыть самое начало «Желтых страниц» или Файла Психослужб Интернета и лепетать в 02:00 в трубку, и признаться доброму дедушкиному голосу, что у тебя проблемы, смертельно серьезные проблемы, и голос постарается тебя утешить и уговорить продержаться еще пару часов, пока на пороге перед рассветом не появятся с улыбкой двое приятно-искренних, до странного спокойных мужчин в консервативных костюмах, будут тихо беседовать с тобой несколько часов и уйдут, и ты не вспомнишь ничего, что они говорили, кроме ощущения, что они жутко напоминали тебя, были когда-то на твоем месте – в говне по уши, но теперь почему-то больше нет, не в говне, по крайней мере, не похоже, если только все это не какая-то невероятно запутанная афера, все это их АА, и ну, в общем, ты сидишь на остатках мебели в лавандовом рассвете и осознаешь, что теперь у тебя буквально не осталось иного выбора, кроме как попробовать эту тему с АА или стереть свою карту, так что весь оставшийся день в последнем безрадостном горьком прощальном запое ты добиваешь все Вещество, какое находишь дома, и на следующий день решаешь рискнуть, смирить гордость и, может быть, еще здравый смысл, и попробовать эти самые собрания этой самой «Программы», которая в лучшем случае – какой-нибудь наивный унитарно-церковный бред, а в худшем – прикрытие для коварного и мозгопромывающего культа, где будешь трезвым только потому, что 24 часа в сутки продаешь целлофановые букетики искусственных цветов на разделительных полосах загруженных шоссе. Но что характеризует этот обрывистый нексус ровно двух вариантов, эту жалкую развилку, которую бостонские АА называют Дном, – в этот момент ты думаешь, может, продавать цветы на разделительных полосах – не так уж и плохо, по сравнению с тем, что в это время творится в твоей жизни. И именно это в первую очередь и объединяет бостонских АА: оказывается, именно это самое усталое, жалкое отчаяние «хоть-промывайте-мозги, – хоть-эксплуатируйте, – чтоугодно» стало обрывом практически для всех АА, которых ты повстречаешь, – это выясняется, как только по-настоящему набираешься смелости прекратить шнырять по углам собраний и подходишь к людям с протянутой влажной рукой и пробуешь по-настоящему познакомиться лично с бостонскими АА. Как говаривает один суровый старик или старушка, которых ты всегда особенно боялся, но к которым тянулся, никто не Приходит потому, что у него жизнь удалась, все замечательно и просто хочется закрыть дырки в социальном распорядке вечера. Все – нет, все Приходят с мертвым взглядом, рвотно-белым лицом, поджав хвост и с припрятанным дома зачитанным до дыр каталогом оружия и боеприпасов (для своей карты), на случай, если эта последняя отчаянная соломинка с обнимашками и клише обернется просто наивным бредом. Ты не один такой, скажут они: эта изначальная безнадега знакома каждой живой душе в просторном холодном помещении салат-бара. Они как выжившие с «Гинденбурга». И если продержаться подольше, то по ощущениям каждое собрание – как воссоединение.
А затем трясущихся новичков, достаточно отчаянных и жалких, чтобы Держаться, приходить и заглянуть под малообещающую бессодержательную поверхность, как обнаружил Дон Гейтли, затем объединяет второй общий опыт. Шокирующее открытие, что все это, похоже, реально помогает. Удерживает от употребления Вещества. Это неправдоподобно и шокирует. Когда на Гейтли наконец после четырех месяцев пребывания в Эннет-Хаусе неожиданно снизошло, что вот уже несколько дней как он не тешил себя обычной идеей выскользнуть в блок № 7 и как-нибудь неуремически кайфануть, чтобы ни один суд не доказал, и вот уже несколько дней как он даже не думал об оральных наркотиках, или туго скрученном дюбуа, или ледяном пенном пивасике в жаркий денек… когда он осознал, что различные Вещества, без поглощения которых он и дня прожить не мог, даже не вспоминались почти неделю, Гейтли испытал не столько благодарность или радость, сколько чистый шок. Сама мысль, что АА реально каким-то образом помогают, застала его врасплох. Он подозревал какую-то подставу. Какую-то новую подставу. На этом этапе он и прочие жильцы Эннета, которые еще держались и на которых начало снисходить, что АА помогают, стали вместе засиживаться допоздна и совместно сходить с ума от мозгового штурма, ведь оказалось попросту невозможным понять, как же так АА помогли. Да, видимо, это все, похоже, действительно как-то помогает, но Гейтли никак в ум взять не мог, чем может помочь просиживание задницы каждый вечер на недружелюбных к геморрою складных стульях, глядя на носовые поры и слушая клише. Еще никто не сумел разгадать АА, вот очередная скрепляющая воедино общность. А народ с кучей лет в АА просто из себя выводит, если спрашивать «Как». Спросишь страшных стариканов, «Как помогают АА», а они только улыбнутся своими леденящими улыбочками и ответят: «Отлично». Помогает – и все; и точка. Всем новичкам, которые отринули здравый смысл, решились Держаться и приходить, а потом обнаружили, что их клетки через какое-то время вдруг распахнулись, самым что ни на есть таинственным образом, знакомо это ощущение глубокого шока и возможной подставы; у бостонских аашников позеленее, где-то с шестью месяцами трезвости, вместо блаженного ликования все еще видно туповатое подозрение – вид лупоглазых дикарей, впервые узревших зажигалку «Зиппо». И, в общем, это их объединяет, эта робкая совокупность возможных проблесков чего-то вроде надежды, неохотный шаг к вроде бы признанию, что эта самая неромантичная, немодная, клишированная тема АА – такая маловероятная и малообещающая, настолько противная всему, что они привыкли так сильно любить, – действительно может держать зубастую пасть любовника на замке. Процесс – ловкий реверс всего того, что привело тебя на Дно и Сюда: сначала Вещества такие волшебно прекрасные, такие недостающие детальки внутреннего пазла, и поначалу ты знаешь, в глубине души, что они тебя ни за что не подведут; ну просто знаешь. Но они подводят. А затем эта придурошная анархическая клоунада встреч в дешевых помещениях, затертых слоганов, приторных улыбок и отвратительного кофе – такой идиотизм, и ты просто знаешь, что это ну никак не может помочь, разве что самым полнейшим дебилам… и вдруг Гейтли вроде бы обнаруживает, что АА – тот самый верный друг, которого он уже вроде как потерял, когда Пришел. И так что ты Держишься, не употребляешь, а потом из чистого ужаса перед ожогом от молока дуешь на воду и принимаешь близко к сердцу неправдоподобные предупреждения по-прежнему просиживать все вечерние собрания от звонка до звонка, даже когда жажда Вещества затихла и тебе кажется, что наконец-то все под контролем и дальше справишься сам – все равно не решаешься справляться сам, принимаешь к сердцу предупреждения, ведь теперь ты уже не веришь, что способен отличить правду от вымысла, ведь АА помогают, хоть это и неправдоподобно, а без веры в свое восприятие ты запутавшийся, обескураженный, и когда люди со временем в АА настойчиво советуют продолжать приходить, ты киваешь как робот и продолжаешь, и моешь полы, и вычищаешь пепельницы, и заполняешь заляпанные стальные капсулы отвратительным кофе, каждые утро и вечер падаешь на большие колени и просишь помощи у неба, которое все равно кажется полированным щитом, от которого мольбы только отскакивают, – как вообще можно молиться «Богу», в которого, как ты до сих пор думаешь, верят одни дебилы? – но старики говорят, неважно, во что ты там веришь или не веришь, Просто Делай, говорят они, и, словно выдрессированный организм без всякой независимой человеческой воли, ты и делаешь как велено, продолжаешь и приходишь, ежевечерне, и теперь готов на все, лишь бы тебя не выкинули из «дома на полпути», где сперва так старательно напрашивался на выселение, Держишься и Держишься, собрание за собранием, теплый день за холодным днем…; и не только более-менее уходит позыв кайфануть, но и вообще все по жизни – прямо как тебе неправдоподобно обещали, когда ты только Пришел, – все постепенно становится как-то лучше, внутри, какое-то время, потом опять хуже, потом намного лучше, потом какое-то время хуже, но так, что все равно лучше, р