[7] семнадцатого века.
– Энциклопедии препятствуют упадку цивилизации, – с легкой высокопарностью сказал Лобсанг Агнес.
Похоже, у него были долгосрочные мечты о построении цивилизации из подручных материалов прямо здесь, в глуши, как сделали потерпевшие крушение путешественники в «Таинственном острове» Жюля Верна. Вплоть до электрических генераторов и телефонных линий из медной проволоки. А может, зайти еще дальше – разработать «цивилизационный комплект» для стригалей и им подобных, чтобы болезненные уроки десяти тысяч лет человеческого прогресса не пропали, когда люди разбредутся по Долгой Земле. Лобсанг не мог не строить грандиозных замыслов.
Однако на данный момент он довольствовался водяной мельницей, которую планировал соорудить ниже по течению ручья, чтобы молоть пшеницу. Шаг за шагом.
Бен уже начал ходить в местную неформальную школу, которая располагалась то под открытым небом, то в том или ином укрытии в том или ином мире. Детей было всего с дюжину, всех возрастов от четырех-пяти до пятнадцати-шестнадцати лет. Марина Ирвин, мать Никоса, была кем-то вроде завуча, заставляла их работать и учиться вместе, группой. Старшие помогали младшим, а она привлекала взрослых преподавать отдельные предметы двум-трем детям за раз. Много внимания уделялось практическим умениям – начиная с того, как собрать грибы и ночью определить по звездам путь домой, и до владения оружием и навыков охоты для старших детей. Не забыли и о культуре: у Марины было полное собрание сочинений Шекспира, которому она нашла прекрасное применение.
Что касается мира взрослых, то Агнес вскоре узнала, что здесь нет формальных законов. Никто не желал обращаться со спорными вопросами к американскому правительству Базовой, которое теоретически по-прежнему придерживалось политики «Эгиды», насаждая законы США в их государственных границах по всем последовательным Землям до бесконечности. С другой стороны, здесь не было замечено самосудов, как в некоторых удаленных поселениях. К примеру, многие города Кукурузного пояса назначали шерифов. Споры здесь решались без судов: согласованной компенсацией, застольями, призванными восстановить дружбу. Все перечисленное достигалось не так легко, как могло показаться, и требовало черт знает сколько разговоров. Но в таких маленьких группах без прощения и примирения споры перерастали в длительную вражду, а этого никто не хотел. Люди тратили уйму времени на переговоры, зато экономили время потом. И, конечно, если спор никак не решался, та или другая сторона могла просто перейти. Для этого последнего решения всегда оставалось место…
Но прямо сейчас Агнес не хотела уходить.
В одиночестве она оглядела дом, который они обустроили. Они справились быстрее, чем она ожидала. Эту комнату, которую Агнес называла гостиной, Лобсанг обставил как маленький буддистский храм с полированным дощатым полом, стенными панелями, привезенными с Ближних Земель и украшенными красными, золотыми и зелеными узорами. Все это было очень далеко от католических традиций Агнес, но ей нравилось ощущение симметрии и порядка, аромат благовоний и улыбка статуи Будды – довольно сильный контраст мученическому выражению Христа на кресте. И маленькому Бену нравились яркие краски, он назвал их «рождественскими».
Они были здесь счастливы, решила Агнес. В равновесии. Жизнь, как всегда, далека от совершенства. Временами Агнес видела только проблемы. Но в долгосрочной перспективе, насколько она могла судить, люди здесь всё делали правильно. Учились новому образу жизни, основанному на долгом опыте человечества и собственном здравом смысле. Если Салли Линдси именно поэтому привела их сюда, то это был хороший выбор.
Единственная проблема заключалась в том, что Агнес по-прежнему плохо спала. Она услышала голоса. Лобсанг с Беном вернулись. Она сосредоточилась на рукоделии.
Глава 20
В холодном Лондоне на Базовой, в пыльных архивах, в плохо отапливаемых гостиничных номерах, ссутулившись над устаревшими планшетами, подключенными к нестабильной сети, Нельсон Азикиве продолжал исследовать запутанную историю семьи Валиенте.
Для чего вернулся на два века назад, в 1852 год, в Новый Орлеан.
Луи Валиенте никогда не видел такого города, как Орлинс, как называли его местные жители. Но, с другой стороны, до первой встречи с Освальдом Хаккетом и его рыцарями Дискорпореи четыре года назад, он побывал всего в нескольких городах, кроме своего родного Лондона: в Манчестере, где дал пару представлений перед толпой рабочих, по сравнению с которыми ламбетские уличные торговцы показались бы утонченными джентльменами; и в Париже, где выбросил кучу денег на регистрационный сбор за неделю участия в весьма сомнительном празднестве.
И вот, в августе 1852 года, он шел по городу в компании Освальда Хаккета и Фрейзера Бердона со скромным багажом к снятым комнатам. Впечатления были смешанные. Жара и шум, музыка и улыбающиеся лица, вонь с реки и полнейший хаос. Луи никогда в жизни не чувствовал себя таким неуместным, старомодным англичанином.
– Похоже на Париж, – наконец сказал он, найдя одно из немногих доступных ему сравнений. – В некотором роде. Посмотрите на архитектуру, есть довольно изящные здания. Просторные и затененные – адаптированные к климату, конечно. И еще повсюду французский язык.
– По мне, больше похоже на Лондон, – сказал Бердон. – Уберите хорошую погоду, плесните вековой копоти – и можно получить Ист-Энд.
Хаккет пренебрежительно фыркнул:
– Для меня весь этот город – одно сплошное буйство. Всюду шум, цвета, громкая музыка. Если бы я помнил Данте, то, наверное, отнес бы все это к тому или иному кругу ада. Вспомните, четыреста лет назад ничего этого не существовало. И это рабская страна, никогда не забывайте – да здесь находится самый крупный рынок рабов в Америке. Земля рабовладельцев и охотников за рабами с финками и револьверами, ищейками, бичеванием и линчеванием.
Бердон нахмурился.
– Спасибо, Хаккет, не надо благочестия. Хватило от принца за эти четыре года. Мы здесь, верно? Мы знаем работу – миссию, как вы говорите. Давайте займемся делом.
– Да, – несколько холодно согласился Хаккет, – давайте.
Они повернули на главную и очень оживленную улицу под названием Старый квартал. Здесь было полно баров, гостиниц, кафе и заведений с менее очевидным предназначением, которое, на взгляд Луи, Хаккет знал слишком хорошо. Несмотря на все высокопарные нотации Хаккета, Луи помнил, что тот рассказывал о своих беспутных похождениях в молодости. Хаккет, без сомнения, вписывался в обстановку: на нем был сюртук тонкого сукна, вышитый жилет, тонкая сорочка и шелковый шейный платок. Фейзер Бердон и Луи, одетые гораздо скромнее, смотрели на него с завистью.
Луи не сильно удивился, когда заведение, в котором Хаккет снял комнаты на ночь, оказалось борделем. Городской дом, построенный в переполненном деталями классическом стиле, располагался на небольшой возвышенности в центре района и был под завязку набит молодыми женщинами, элегантно одетыми и необыкновенно красивыми, на взгляд Луи.
– Вот это да! – сказал Бердон, пялясь по сторонам. – Прямо как экзотические птицы на выставке Альберта.
– Но, – тихо проговорил Хаккет, – бордели часто на удивление благожелательны к делу, которому мы сегодня служим.
Он подвел их к мадам. Луи так и не узнал ее имени. Низкого роста, полноватая, волосы цвета воронова крыла с проседью аккуратно убраны в пучок. Судя по темной коже, она была плодом великого смешения народов в этом порту, но в остальном достоинством и властностью, к неловкости Луи, напомнила ему более старшую версию Виктории, которую он мельком видел в Виндзоре.
Она улыбнулась Хаккету.
– Сэр, вы кондукторы?
– Да. А у вас наши пассажиры с билетами?
– Так и есть. Сюда.
Бердон выгнул бровь. К этому времени они с Луи научились распознавать особый жаргон «Подземной железной дороги» – железнодорожной системы, которой на самом деле не существовало, а «пассажирами» были беглые рабы.
Мадам провела их через безвкусные гостиные. Луи даже мельком не увидел дальних комнат, где происходила настоящая грязная торговля. Кабинет мадам был чем-то вроде гостиной, не вычурной, но с письменным столом, заваленным бумагами и уставленным чернильницами. В углу стоял застекленный шкафчик со всевозможными медикаментами и зловещая стойка с оружием, от револьверов до охотничьих ружей, все выглядели ухоженными и, без сомнения, были заряжены.
В дальней стене обнаружилась секретная панель, щеколда которой открывалась полированным ноготком мадам. За ней находилась еще одна изолированная комната, освещенная единственной газовой лампой. Мадам впустила всех троих внутрь, затем грациозно вышла и закрыла за ними дверь.
Луи осмотрелся. После яркого солнца свет газовой лампы казался тусклым. Здесь не было ни окон, ни дверей, ни мебели. Но он догадывался, зачем они здесь. Эта полностью запечатанная комната была воротами в мир против часовой стрелки, местом, где вальсеры могли переходить, не боясь, что их заметят.
Хаккет широко улыбнулся.
– Оставьте свои сумки здесь. Там, куда мы идем, они вам не понадобятся. Я только хочу убедиться, что наш драгоценный груз в безопасности, потому что мы отбываем сегодня с нашими друзьями на «Речной богине» вверх по реке к Мемфису. Все готово? Если вам нужны пилюли от тошноты, могу поделиться. Идем против часовой стрелки. Один, два, три…
По мнению Луи, местность в этом параллельном Новом Орлеане не слишком отличалась от обычной версии – конечно, с учетом отсутствия всех результатов человеческого труда. Он задумался, насколько отличаются изгибы русла великой реки, лениво несущей свои воды по плоской заболоченной равнине. Но ноги Луи остались более-менее сухими: небольшая возвышенность, на которой стоял бордель, очевидно, существовала и здесь – клочок земли чуть выше и суше остальных.