– Я несколько месяцев путешествовала на твенах с флотскими ворчунами. Поверь, ничего, что касается механики, для меня не прозвучит глупо. И я знаю, зачем тебе это. Мы говорили об этом раньше…
– Я думаю, что тут что-то не так со временем, – выпалила Агнес. – Дни слишком короткие или слишком длинные. Я не знаю. Все, что я знаю, – у меня проблемы со сном, и всегда были. И поскольку все наши часы остались дома в Мэдисоне-Запад-5 либо вне досягаемости…
– Мои внутренние часы мне тоже недоступны.
– …и я не хочу просить Лобсанга, потому что он расстроится, если я начну нарушать местные правила. Мне нужно будет сделать еще некоторые измерения. Я подумала, что если смогу точно измерить час, ну тогда я просижу день и ночь, с рассвета и до рассвета, и буду просто считать часы, считать, как часто придется высыпать ведро. Это приблизительно, но лучше, чем ничего.
– Лучше с полудня до полудня. Легче отмечать точно. Солнечные часы тебе бы помогли. И, наверное, лучше взять ведро поменьше, чтобы отмерять полчаса или четверть часа… Или ты можешь взять и то и другое, чтобы сверять измерения. Но как ты узнаешь, что твои песочные часы отмеряют настоящий час?
– Это уже мое дело, все в порядке. – Она показала кошке запястье и прижала пальцем вену. – Мой пульс в спокойном состоянии всегда был довольно стабильным, пятьдесят ударов в минуту.
– Сильное сердце.
– Да. Полагаю, Лобсанг скопировал его, когда… э-э-э, воссоздавал меня.
– Это очень приблизительная точка отсчета.
Агнес обнаружила, что очень трудно удержаться от сарказма с говорящей кошкой.
– У тебя есть способ получше?
– Да. Сделай маятник.
– Что?
– Простой маятник. Груз, подвешенный на нитке. Длина нити определяет период колебания. Длина в тридцать девять дюймов даст период в две секунды, почти точно. Это если сила тяжести здесь такая же, как на Базовой, а когда мы прибыли, то измерили ее в числе прочих параметров… Более длинная нить даст больший период, более точно. Тебе пригодится надежная мера вроде этой, чтобы отталкиваться от нее. Сделай чашки для песка, чтобы измерять минуту, а их сочетание – чтобы получить пять минут, тридцать…
Поддавшись порыву, Агнес наклонилась, взяла обеими руками мордочку Шими и поцеловала ее в макушку.
– Кошка, ты гений.
Но Шими увернулась от ее прикосновения.
Агнес тут же забыла о своем школьном научном эксперименте. Шими раньше никогда так не реагировала.
– Шими? Что такое? – Она взяла кошку на руки, хотя та извивалась в слабом протесте, и рассмотрела ее тело, лапы, пощупала живот, где обнаружила что-то твердое. – Ты больна?
– Я стара, Агнес, – ответила кошка, лежа у нее на руках. – Или просто запрограммирована стареть. Мое тело набито нанотехнологическими компонентами, которые с каждым днем старят меня. Поэтому я старая и больная. Я мучаюсь тщательно сымитированным артритом, и у меня проблемы со многими органами. Очень искусное мастерство.
– Тебе больно?
Кошка не ответила.
– Хочешь, чтобы с тобой что-нибудь сделали?
После трех лет пребывания здесь Агнес еще не задумывалась всерьез о собственном будущем, годах, когда станет казаться странным то, что у нее нет признаков старения. Она знала, что Лобсанг взял комплект устройств, чтобы подправлять внешность. Но она также знала, что были и другие варианты.
– Ты не обязана через это проходить. Мы можем тебя восстановить. Имитировать твою смерть. Мы даже можем вызвать твен и сделать вид, что нам привезли другую кошку, помоложе.
– Нет, я – это я, – твердо сказала Шими. – У меня много воспоминаний. Меня сделали в Корпорации Блэка просто как технологический образец. Но я участвовала в первой совместной поездке Джошуа и Лобсанга в Верхние Меггеры и за их пределы. Я путешествовала с капитаном Мэгги Кауфман на край Долгой Земли. В последние годы я была кошкой Бена, не более и не менее. Я не хочу от всего этого отказываться.
– И не нужно. Внутри ты останешься сама собой.
Кошка подняла голову. Ее светодиодные глаза как-то потускнели.
– Я не могу стать каким-нибудь шаловливым котенком и по-прежнему быть собой. Так или иначе, критический момент не наступил, и не нужно принимать никаких решений. И я…
Но тут во двор вбежал Бен, и разговор закончился.
Шестилетний Бен был сгустком энергии – в поношенной одежде, чумазый, с растрепанными волосами. Он нес корзину винограда.
– Агнес! Агнес! Смотри!
Он протянул корзину, и Агнес увидела на его правой руке что-то блестящее, какой-то серебряный браслет.
Она осторожно поставила кошку.
– Где ты это взял?
– Виноград!
– Это я вижу. У что тебя на руке?
Бен быстро спрятал руку за спину.
– Ничего. Можно мне взять винограда?
– Иди сюда, молодой человек. – Она протянула руку ладонью кверху. – Правую руку, пожалуйста.
Повелительный голос Агнес был отточен за две неполные жизни с детьми всех мастей, размеров и внутренних кондиций, а Бен и сравниться не мог с трудными детьми, с которыми она справлялась. И теперь, неловко держа виноград, он подошел к Агнес и послушно подал руку.
Браслет был ему чуть великоват, и Агнес легко сняла его с запястья. Простой металлической круг, явно серебряный, явно хорошо сделанный. И браслет был тяжелым, наверняка ценным. Ценники с долларами и центами здесь мало что значили, но такие вещи, которые обычно приносили как семейные реликвии или символы брака и тому подобное, были дорогими.
Шими заговорила с ней – тихо, чтобы мальчик не услышал, – они так и не сказали Бену, что кошка искусственная.
– Я видела здесь такие вещи у других детей. Кольца, браслеты.
– Я, наверное, тоже, – прошептала Агнес в ответ. – И не придала этому значения. – Она протянула браслет. – Что ты о нем думаешь?
Шими лизнула предмет.
– Серебро высокого качества. Очень чистое. Очень хорошо изготовлен, очень тонкая обработка. Это промышленное изделие, а не какая-нибудь кустарная работа.
– Здесь нет ничего подобного. Единственные украшения у нас – это броши из тростника, которые по осени делает Белла Сарбрук.
– Клейма нет. Поэтому, похоже, он не с Базовой и не с Ближних Земель.
– Тогда откуда…
– С кем ты говоришь?
– Ни с кем, солнышко. Сама с собой. Итак, Бен, где ты это взял? Тебе не влетит. Просто скажи мне. На старом участке Паульсонов?
– Ага.
– Ты опять был там?
– Ага, – неохотно признался он.
– Без сомнения, опять в том погребе. Неудивительно, что ты грязный. Так кто дал тебе этот браслет?
– Никто.
– Тогда где ты его взял?
– В обменнике.
У Агнес чуть не разбилось сердце – она впервые поняла, что Бен ей умышленно лжет.
– Нет, Бен. Это не из обменника. В том доме лежат только дырявые кастрюли, сломанные метлы и одежда, из которой выросли. Вот что лежит в обменнике. Никто не бросит в обменнике красивые вещи вроде этой. Так кто тебе его дал? Кто-то из детей? Никос?
У нее на мгновение закружилась голова при мысли о воровстве или каком-нибудь тайнике, оставленном Паульсонами – людьми, которых она не знала…
– Человек-жук.
Абсолютно неожиданный ответ ошеломил ее.
– Что ты сказал?
– Человек-жук. Он дал это. Никос сказал, что все в порядке.
– Человек-жук. На что похож человек-жук?
– Он смешной, – улыбнулся Бен.
Она пристально смотрела на него, напряженно размышляя.
– Ладно, Бен. Смотри, становится поздно. Беги сначала умойся.
Когда он исчез, Агнес обратилась к Шими:
– Когда Лобсанг вернется, у нас с ним будет долгий разговор. И завтра я сама пойду на участок Паульсонов. Без Бена, с Никосом. И с Лобсангом, даже если мне придется тащить его за искусственный нос. – Она сунула браслет в карман. Затем посмотрела вниз и, заставив себя улыбнуться, погладила Шими по спинке. – Ну что, посмотрим, что у нас получится с маятником? Какой длины, говоришь, нужна нить – тридцать девять дюймов?
Глава 22
Утром Агнес оставила Бена играть с маленькой Лидией на попечении Марины Ирвин.
Затем Агнес, Лобсанг и пристыженный Никос Ирвин отправились по холму Мэннинг к старому участку Паульсонов. Собака Никоса Рио, уже старая, но по-прежнему игривая, как щенок, с готовностью трусила рядом. Рассвет относительно спокойного дня давно миновал. Млекопитающие-пушистики уже завершили утреннюю охоту, и лес в низине под холмом был объят тишиной.
– Поверить не могу, что ты меня в это втянула, – ворчал Лобсанг. – Мне нужно окучивать картофель, поливать свеклу…
– Во что «в это»?
– Агнес, Бен – мальчишка. Мальчишки любят все исследовать. Лазить повсюду. Мальчишки всегда будут мальчишками.
– О Джордж…
– Разумеется, если они наткнутся на двор с хламом, как этот участок Паульсонов, они начнут там рыться.
– Джордж, у Бена браслет из чистого серебра. Если это вообще браслет. Если ты поспрашиваешь в округе… – А Агнес со вчерашнего дня начала спрашивать. – В Нью-Спрингфилде половина детей разгуливают с такими украшениями. Все родители думают, что это только у их ребенка. Все, я полагаю, слегка озадачены тем, что их ребенок нашел на участке Паульсонов такую ценную вещь и взял чужое. В основном все об этом молчат. Как и ты до сих пор, разве нет, Никос?
– Да, мэм.
– Знаешь, Агнес, – сказал Лобсанг, – здешние люди отличаются от горожан, к которым мы с тобой привыкли. Они не каждый день встречают незнакомых людей. Их не снимают все время на камеры, правительство не облагает налогами, корпорации не моделируют их поведение, чтобы продавать им всякую фигню. Здесь люди не слишком общительны.
– Ну может быть. Но, какой бы ни была причина, почему никто не сопоставил факты? Что эти драгоценные вещички хлынули из разрушенного дома, будто на закрытой распродаже ювелирного магазина. Но ведь ты, Никос, знаешь правду?
– Мэм, серебряные жуки безвредны…
– Хватит разговоров, – оборвала Агнес. – Скоро мы сами все увидим. Но они странные, да? Нечто совершенно необычное. Не от мира сего, даже если учесть, что мы находимся в мире джунглей в миллионе переходов от Базовой.