— Договорились, — ухмыляется Артём.
Он разворачивается и идёт к дивану. Я же, болезненно сглатывая, пытаюсь прекратить пялиться на его татуированную поясницу и всё то, что ниже…
Получается плохо, но в скором времени, к моему облегчению, Рупасов избавляет меня от этой тяжкой ноши. Мужчина открывает диванный отсек, вытаскивает дорожную сумку, а затем вынимает из неё спортивные штаны, футболку и плетённые кеды, которые в скором времени оказываются на нём.
— Не хочу кофе, — едва заметно морщится Артём, бросив взгляд в сторону двух кружек на краю рабочего стола. — Есть хочу. А ты? — оборачивается в мою сторону, вопросительно приподнимая бровь.
— Что, снова роллы? — интересуюсь в ответ.
В синих глазах вспыхивает лукавый блеск явного предвкушения.
— А что, ты готовить разучилась? — ехидно отзывается он. И, пока я растеряно соображаю к чему вопрос, добавляет меланхолично. — Или я настолько плох, что такой чести не достоин?
Ответа мужчина не ждёт. Разворачивается и покидает комнату, скрывшись за дверью, откуда приносил кофе. А я набираю в лёгкие побольше воздуха и следую за ним. Понятия не имею что рассчитываю там увидеть, но всё равно удивляюсь… обычной кухне. Уж слишком она… нормальная.
Рабочая зона со стандартным гарнитуром холодного стального цвета внесена в тёмную нишу и выделена небольшим подъёмом. Барная стойка отделяет её от небольшого круглого стола цвета «серый металлик», к которому приставлена пара мягких кресел. А главное — повсюду огромное количество мелочей и бытовой техники, которые пригодились бы на кухне современной домохозяйке.
— Так вот где ты живёшь, — срывает с моих уст само собой.
Артём беззаботно пожимает плечами.
— Я много работаю, поэтому и провожу здесь времени больше, чем в той квартире, — ухмыляется он. — Что в этом такого?
Действительно, всё, что я могла бы посчитать «нормальным» никогда не относилось к этому мужчине, так что и удивляться, наверное, особо не стоило.
— Ничего, — отзываюсь нехотя.
Подхожу к холодильнику и, открыв дверцу, бездумно исследую содержимое полок.
Помимо всего того, что обычно хранится у меня самой, натыкаюсь на упаковку обезжиренных биойогуртов и стейки сёмги. Последнее я вынимаю, намереваясь приготовить, а вот предыдущее вызывает у меня новый невольный вопрос.
— Сколько лет твоей секретарше?
Оборачиваюсь в сторону мужчины, запускающего кофеварку, и замираю в мучительном ожидании. Всё внутри закручивается в тугой узел, природы которому я пока не могу найти объяснение… Неужели ревность?
— Чуть больше сорока, а что? — подозрительно прищуривается Артём.
И если он заметно напрягается в явном непонимании, то вот я облегчённо выдыхаю.
— Просто спросила, — оправдываюсь невозмутимо.
Тут же отворачиваюсь, распаковывая наш будущий совместный ужин. Непонятное чувство потихоньку отпускает моё сознание и последующие пять минут я преспокойненько хозяйничаю на чужой кухне. Правда вернувшееся самообладание длится недолго. Ясность моего рассудка снова под угрозой, как только Рупасов заканчивает с приготовлением новых порций кофе и подходит ко мне со спины. Он опирается обеими ладонями о край столешницы по обе стороны от меня, заключая в своеобразный капкан из полуобъятий, а затем тихонько шепчет на ухо:
— Ты знаешь, как сильно я по тебе скучал всё это время?
Судорожно сглатываю. Не отвечаю. Лишь чувствую, как по моим венам будто разливается самая безотказная и быстродействующая отрава. И её не вывести. Не вылечить ничем. Можно только погибнуть, наслаждаясь этим смертельным ядом несбыточных желаний и надежд. И я наслаждаюсь. Не могу себе в этом отказать.
Никогда не могла. Да и по-другому просто быть не может.
— А я скучал… Очень сильно, Жень. До одури.
Сердце пропускает удар и будто срывается в пропасть. Настолько глубокую и тёмную, что невозможно из неё выбраться. Да и не хочу я оттуда выбираться. Уж лучше сгинуть в этой темноте, ведь она так сладка и необходима мне. Вот только знать об этом кому-то ещё кроме меня, явно необязательно.
— Зачем ты всё усложняешь? — бормочу едва ли разборчиво.
На самом деле, хочется сказать совершенно иное. Вот только… Нельзя давать ложную надежду. Ни ему, ни мне в первую очередь.
— Усложняешь всё здесь — ты, — отзывается Артём с очередной ухмылкой. — Для меня всё просто, родная, — склоняется ещё ближе, одновременно продолжая говорить и ласкать мою кожу своим обжигающим дыханием, а также лёгкими, едва осязаемыми прикосновениями губ. — Да, я был таким придурком, что отпустил тебя, но теперь, когда есть шанс всё вернуть, обязательно воспользуюсь им. Даже не сомневайся.
Он отнимает одну из ладоней от стола, обхватывая мою левую руку, в которой держу лимон, и с силой сжимает, позволяя стекающему соку пропитать стейки. А я… уже и вспомнить не могу что там дальше надо делать с этой рыбой. В мыслях бьётся слишком много всего, чтобы концентрироваться ещё и на приготовлении еды.
Замираю. Прозвучавшее обещание застаёт врасплох. Словно раскалённый прут — врезается в моё сознание, опаляет мою душу, сжигая её противоречиями… И ассоциируется больше с угрозой, нежели с чем-то ещё. У меня не возникает даже жалкой доли сомнения, что Рупасов не сдержит своё слово.
— Видишь? Ничего сложного в этом нет, Жень, — дополняет он совсем тихо, ведя дорожку из осторожных нежных поцелуев от виска к пульсирующей жилке на моей шее. — Всё просто для меня. И для тебя тоже будет просто. Пусть не сейчас, но обязательно будет. Я позабочусь об этом.
Артём больше не удерживает мою руку. Но я так и стою, до боли в пальцах сдавливая и без того практически досуха выжатый лимон. И отчаянно молюсь Всевышнему, чтобы и из меня точно также было бы возможно удалить все те эмоции, что так предательски бесконечно выворачивают наизнанку снова и снова.
— Тём… — выдыхаю вымученно.
На большее просто не способна. Слишком много боли во мне кроется в данный момент. И чересчур много мыслей, которые не должны быть озвучены для него.
— Ты кормить меня будешь сегодня? — вырывает из оцепенения Артём насмешливым беззаботным тоном. — Или голодом решила заморить, чтобы больше не приставал?
Даже отстраняется от меня на полшага, позволяя свободно завершить приготовление блюда. Словно и не говорил минуту назад о том, что хочет всё вернуть назад… Или я всё воспринимаю чересчур субъективно, а он на самом деле говорил о чём-то менее значимом.
Чёрт! Как же сложно! И совсем не так просто, как считает Рупасов! Или это и правда только для меня всё выглядит таким образом?
— Я не настолько жестока, чтобы быть виновной ещё и в этом, — прищуриваюсь в напускном презрении, оборачиваясь к нему. — Но, если ты не перестанешь меня отвлекать… Уверена, суд присяжных будет на моей стороне! — добавляю со смехом, складывая приправленную сёмгу на раскалённую сковороду.
Последующие несколько минут проходят в абсолютной тишине. Мужчина усаживается в одно из кресел у обеденного стола, ожидая завершения процесса готовки. Я же старательно концентрируюсь на уборке того бардака, который успела развести, пока рыба готовится. Здесь думать не надо. Движения машинальные, выверенные, привычные. Пусть и отчасти, но они отвлекают меня от мрачных мыслей. На короткие мгновения даже начинает казаться, будто всё происходящее совсем не столь тягостно, как думалось поначалу. Вот только внимательный изучающий взгляд синих глаз, так и не сходящий с меня всё это время, не позволяет обманываться долго. Уж слишком тяжёлый этот взор для той беззаботности, которую стойко изображает Артём, храня молчание… И наш кофе снова остыл.
Глава 10
— Не будь врединой! — угрожающе щурится мужчина, протягивая вилку с наколотым на неё кусочком сёмги. — Съешь хотя бы кусочек. А то я подумаю, что ты меня отравить решила, — делает небольшую паузу, придвигаясь ближе, и добавляет притворно ласково. — Жень, ну поешь вместе со мной, а?
На его лице расплывается лукавая улыбка, наводя на мысль, что Рупасов беспокоится далеко не о том, чтобы заставить меня поесть, от чего я наотрез отказалась сразу после того, как накрыла на стол.
— Не хочу, — демонстративно отворачиваюсь в сторону.
Отодвигаюсь как можно дальше назад, но недостаточно, чтобы расстояние между нами оказывалось по-настоящему существенным, ведь кресла, в которых мы сидим, придвинуты друг к другу вплотную.
— Откажешь мне ещё раз, и придётся силу применять… Меня-то суд присяжных точно не оправдает в случае твоей голодной смерти, — задумчиво роняет Артём.
Вздыхаю напоказ удручённо в ответ, отрицательно качая головой. Его настойчивость начинает угнетать… И очень напоминает мамину опеку.
— Как знаешь, — довольно и с явным предвкушением протягивает мужчина, откладывая столовый прибор в сторону. — Я тебя предупреждал.
Он слегка приподнимается в кресле, чтобы ухватить меня за талию и перетащить к себе. Я только и успеваю охнуть, когда оказываюсь сидящей у него на коленях.
Встать и вернуться обратно также не удаётся. Одной рукой Рупасов обхватывает поперёк живота, не позволяя отодвинуться от него, а второй вновь берётся за вилку.
— Даже не думай! — восклицаю в возмущении.
Долго думать не надо, чтобы успеть оценить всю степень подставы грядущего будущего.
— Много думаешь у нас ты. Я не думаю. Делаю, что хочу… И сейчас я хочу покормить свою женщину… — невозмутимо проговаривает он в ответ. — Открой ротик, Жень.
— Размечтался! — хмыкаю, старательно скрывая напрашивающуюся улыбку.
Снова отворачиваюсь, вот только на этот раз преимущество на стороне Артёма. Он обхватывает пальцами за подбородок, возвращая моё лицо в прежнее положение, а затем берёт кусочек рыбы уже руками, бесцеремонно запихивая сёмгу мне в рот.
— Детский сад какой-то, — ворчу недовольно, вынужденно проглатывая еду.
Рупасов не отвечает, довольно ухмыляясь, а я в который раз пытаюсь отодвинуться и избавиться от чрезмерной близости мужчины.