Каждое его слово отпечатывается во мне, будто клеймо, выжженное раскалённым прутом. Проклятый отпечаток прижигает сердце, расплавляет и уничтожает душу.
Не могу больше сдерживать слёз. Закрываю глаза, позволяя солёным каплям спускаться с ресниц, смешиваясь с дождём… Вот только Артёму и этого мало.
— На меня смотри, когда я с тобой разговариваю! — отпускает мою шею и перехватывает пальцами за подбородок, приподнимая лицо. — Ну что, Жень?
Вспомнила, что такое боль? Или тебе до сих пор не понятно? Всё ещё думаешь, что больно тебе? Так знай… не тебе одной!
Очередной поток чужой ярости врезается в сознание и вынуждает открыть глаза. Не могу же я проигнорировать и это, сколь бы того ни хотелось.
— Прекрати… — единственное, на что хватает меня.
На губах Рупасова мелькает горькая ухмылка.
— Нельзя прекратить то, что ещё и не начинал, — ядовито отзывается он, дёргая на себя, тем самым впечатывая в своё тело. — А я пока что только на полпути к этому началу, — добавляет зловещим многообещающим полушёпотом.
Его пальцы на моём лице плавно скользят и перемещаются на затылок. И тут же впиваются с такой силой, что хочется кричать от этой пытки. Хотя я всё равно упорно молчу, кусая губы. Просто отчаянно надеюсь, что очередное безумие в моей жизни будет длиться не так долго… Вытерплю. И не такое приходилось терпеть.
Но я ошибаюсь. Очень сильно. И жестоко.
— Знаешь о чём я думаю сейчас? — предельно ласково вновь заговаривает он.
Артём склоняется ближе, задевая своими губами мои. Могу не только слышать его голос, но и прочувствовать на себе каждый звук, улавливая чужое тяжёлое дыхание.
И если прежний грубый тон мужчины, исполненный ненависти, подталкивал меня к грани, где живёт лишь безнадёжный страх, то теперь… Я в откровенном ужасе.
Рупасов так и не отстраняется, внимательно и пристально всматриваясь в мои глаза с неподдельным интересом, будто ищет там ответ на недавно заданный вопрос, словно мне и правда известно, что творится в его голове. Но на самом деле я не понимаю, что и в своей-то происходит, не то, что в чужой.
— Знаешь? — повторяется Артём.
Прикосновение наших губ невесомое, почти не ощущаемое, но мне стоит огромных усилий не податься навстречу. Наверное, я окончательно спятила, а может просто таким образом надеюсь преодолеть ту невидимую преграду, которую он возвёл между нами. Ведь я всё ещё помню — мой самый первый в жизни мужчина может быть совершенно другим: моим, родным и близким настолько, будто бы и нет такого понятия как я и он, а только — мы.
— Нет, — отвечаю тихо.
Судорожно сглатываю, с огромным усилием удерживая визуальный контакт, хотя больше всего на свете хочется отвести взгляд в сторону и закрыть глаза вновь. Не смотреть, чтобы забыть о последних минутах своей жизни, да и вообще больше не думать о том, что будет впереди. Ведь ожидание — оно невыносимо.
— О том, как сильно я хочу придушить тебя за всё, — проговаривает в ответ Рупасов, тут же вторгаясь в мой рот глубоким жадным поцелуем.
Я даже не сопротивляюсь. Рассудок давно бьётся в истерике и не способен на что-либо иное, а тело в одно мгновение предаёт меня, охотно реагируя вперёд собственного осознания происходящего. Так и стою, позволяя мужчине не только владеть мною как вздумается, но и отбирать жалкие остатки кислорода из лёгких…
Возможно потому, что и сама сейчас больше всего на свете желаю задохнуться и перестать чувствовать всё то, что раздирает изнутри безжалостной агонией противоречий, которую принесли призраки прошлого. Ведь, как бы то ни было горько и мерзко, абсолютно всё, что сказал Артём — правда. И, наверное, моя собственная ненависть ко мне, рождённая этой истиной, ничуть не меньше, чем его.
— Так сделай… — произношу прежде, чем понимаю, что получается вслух.
Мужчина замирает, а после немного отстраняется, глядя с неверием. С пару секунд просто стоит и смотрит. Новые вспышки молний, перечёркивающих тёмное небо, вместе с очередными раскатами грома, только добавляют его образу мрачности.
— Х*ра с два ты избавишься от меня, — злорадно ухмыляется Рупасов.
Отшатывается назад. Больше не прикасается. И мне бы радоваться, вот только холод, опутавший тело, мгновенно пробирается в душу. Но я не спешу исправить эту неправильность. Обхватываю себя обеими руками за плечи в надежде, что и этого будет достаточно, чтобы хоть как-то согреться. Конечно же, не помогает.
— Я не собиралась… избавляться от тебя, — ненадолго умолкаю, отмеряя себе немного времени для формулировки более правдоподобного оправдания. — Я за сыном поехала, — добавляю виновато. — В аэропорт. Его Ромины родители скоро привезут.
Самолёт должен приземлиться уже скоро, но я ещё вполне могу догнать необходимое время в пути, если уеду в ближайшие полчаса. Ещё бы вот только удалось… Мужчина подозрительно прищуривается, с хрустом сжимая кулаки.
— То есть, потом ты собиралась вернуться обратно? — вкрадчиво уточняет он.
Ничего не говорю. Молча отвожу взгляд в сторону, наблюдая за тем, как крупные капли дождя разбиваются об асфальт. Но Артём и сам знает правильный ответ.
— Лучше бы ты и дальше молчала, — дополняет в презрении.
На его губах мелькает жестокая улыбка. Мужчина сокращает расстояние между нами и кладёт обе ладони на мои бёдра, вжимая пальцы с такой силой, что мне снова больно. Должно быть, потом обязательно останутся синяки. Но внешне я не подаю вида, будто бы это и правда значимо. Возвращаю взгляд к лицу Рупасова, пытаясь найти там хоть что-нибудь, что поможет мне достучаться до него. Но там нет ничего, кроме жгучей ярости, прошивающей его насквозь — задевающей и меня.
— Чего ты хочешь, Артём? — бормочу жалким полушёпотом.
На самом деле, мне есть что спросить ещё. Например, каким образом мужчина вообще нашёл меня и узнал, что я уехала, или то, куда делся Костя, ведь деверя до сих пор нет. Совсем не трудно догадаться с чьей подачи так происходит.
— Неужели до сих пор не понятно? — прищуривается, а в синих глазах вспыхивает странное пламя непонятного мне происхождения. — Тебя хочу! Всю от и до! Может быть тогда эта грёбаная хрень — вот здесь, — он отнимает от моего бедра руку и прислоняет сжатую в кулак ладонь к своей груди, — наконец-то сгинет и отпустит меня. Иначе я просто сдохну… Понимаешь?
Если всё то, что он говорил прежде, заставляло моё сердце болезненно сжиматься в неуёмной агонии безысходности, то теперь… Удивительно, как оно только бьётся до сих пор, а не остановилось. И пусть во взгляде синих глаз так и пылают непреклонный гнев и бесконечная ненависть, посвящённые мне… Но теперь я отчётливо вижу и другое. Не только боль, нет. Отчаянную, смертельную необходимость всего того, что живёт и в моей душе. Неправильное, гнетущее чувство, не приносящее никому из нас ничего хорошего и светлого. Но оно необходимо нам как кислород. Иначе и правда, задохнёмся и умрём. Оба.
— Да, — отвечаю вопреки всему тому, о чём уговаривала саму себя буквально несколько часов назад. — Понимаю, — и тут же компенсирую собственную слабость, добавляя сухо. — Но, как я уже говорила тебе прежде, это ровным счётом ничего не меняет. Тем более теперь, когда ты и сам в скором времени обзаведёшься семьёй.
Последнее я проговариваю по большей части для того, чтобы услышать о том, что он не женится на Ане. Но Артём не поправляет меня. Он вообще делает вид, будто и не слышал ничего о будущей свадьбе. И лишь голодное безудержное пламя ярости, разгорающееся с новой силой, даёт мне понять — я всё-таки задела его… Жаль, не тем образом, как бы мне того хотелось.
— Да, Жень, — хмыкает злорадно Рупасов. — Для тебя, — специально выделяет он, — и правда ничего не меняет… Да только мне пох*р!
Обе его ладони вновь сжимают мои бёдра. Но не задерживаются там надолго.
Мужчина опускает руки ниже и бесцеремонно забирается под юбку, задирая ту до поясницы. Вскрикиваю от неожиданности и пытаюсь вернуть тяжёлый мокрый материал в исходное состояние, но, конечно же, мне не позволено. Артём во второй раз фиксирует мои запястья, на этот раз над головой.
— И ты дашь мне абсолютно всё, что я захочу. Заплатишь за каждую долбанную секунду, которую мне пришлось пережить из-за тебя, — произносит он даже не предупреждением, а безоговорочным приговором. — И за разбитую тачку тоже расплатишься… Прямо сейчас.
Решимости ему не занимать. Я точно знаю — она у него не на пустом месте. Понятия не имею о чём он конкретно говорит, но знаю абсолютно достоверно — и правда заплачу. Ровно столько, сколько он захочет. Невзирая на мои собственные желания.
— Артём, я… — пытаюсь найти в нём хоть каплю благоразумия.
Но тут же умолкаю, так и не договорив. Рупасов вновь вторгается в моё личное пространство. То ли целует, то ли просто кусает. До того нещадно грубо и жадно, будто обезумел. В какой-то мере так и есть. Потому что я отчетливо чувствую солоноватый привкус собственной крови на наших губах. Вот только это нисколько его не останавливает. Мои руки всё ещё в чужой власти, а вторая ладонь мужчины гладит внутреннюю сторону бедра. Причём настолько ласково и осторожно, на контрасте с силой, соединяющей наши дыхания, что я моментально теряюсь на границе этой нежности и жестокости, которые он дарит мне одновременно.
Закрываю глаза, потихоньку растворяясь в этом не иначе как наслаждении. Не успеваю самой себе удивляться — насколько мне нравится подобное. Никогда бы не подумала, но… Невольный стон удовольствия срывается с уст сам собой. Он тут же поглощён новым грубым поцелуем, больше напоминающим безусловное наказание… Видимо реакция моего тела на прикосновения и близость Артёма — это уже диагноз.
— Помнишь я тебе обещал, что трахну тебя так, что твои крики вся округа слышать будет? — задаёт вопрос, но не ждёт ответа. — На этот раз я сдержу обещание…
Можешь начинать прямо сейчас, Жень!
Не позволяя опомниться, Рупасов подхватывает одной рукой под ягодицы, приподнимает выше и тут же прижимает собой к машине. И мне бы остановить его, оттолкнуть, но… предательский орган в моей грудной клетке жаждет продолжения даже больше, чем моё тело, которое уже давно плавится в предвкушении ближайшего будущего. Не знаю сколько времени проходит, пока я погружаюсь в эту пучину беспросветного наваждения, но в итоге мои руки каким-то образом больше не над головой в плену чужой воли — свободны. А я сама до боли в суставах цепляюсь за широкие сильные плечи, впиваясь в них ногтями так, словно они — мой спасательный маяк в этом бескрайнем океане захлестнувшего дурмана.