была встревожена тем, что мужчина грубо схватил мисс Шелби, и позвонила в полицию. Администратор сообщила стражам порядка, что еще до ссоры звезда казалась напуганной. Когда платеж по карте не прошел, певица попросила разрешения воспользоваться телефоном, но так и не смогла дозвониться тому, с кем пыталась связаться. Семья мисс Шелби выступила с заявлением, сообщив, что родные очень беспокоятся за Бонни Рэй и будут сотрудничать с полицией, делая все возможное, чтобы звезда благополучно вернулась домой».
Его разбудил свет. Не первые лучи солнца, что-то намного ярче. «Блейзер» окружала такая ослепительная белизна, что Финн не удивился бы, увидев за окном толпу ангелов, указывающих путь к жемчужным вратам. Но в раю вряд ли стоит такой холод. И девушка в объятиях Финна не была ангелом, несмотря на все свое очарование: короткие каштановые волосы стояли торчком, губы, изогнутые в форме лука, слегка приоткрылись. За ночь шапочка сползла с ее головы, и Бонни уткнулась лицом Финну под мышку.
Он смотрел на нее и ждал, когда вернутся страх и недоверие, которые то и дело накатывали на него с тех пор, как судьба подбросила ему Бонни Рэй Шелби. Но вместо того, чтобы испугаться, Финн вспомнил, как она выглядела после поцелуя, как порозовели и припухли ее губы. Вспомнил, как резво она перепрыгнула на заднее сиденье, чтобы завладеть подушкой с наволочкой, как «вернула» бабуле телефон, вышвырнув его в окно, как спела строчку из «Богемной рапсодии» и легко заснула под математическую чепуху, забыв обо всех своих бедах. Финн невольно задумался, какой была бы сейчас Бонни, если бы ее не надломило горе, если бы весь ее мир не рухнул у нее на глазах, а сама она не спала бы в машине, застрявшей в метель на обочине, с человеком, с которым была знакома всего три дня – два с половиной, если точнее.
Он улыбнулся и опустил голову на подушку.
– Ты меня пугаешь. Смотришь в пустоту и улыбаешься без причины, – сонно пробормотала Бонни.
– Не без причины. Есть причина.
– Ха-ха. Ну что, нам суждено умереть в этом несчастном «Блейзере»?
– Нет, но я не чувствую руку, и еще ты напустила слюней мне на грудь, и у меня замерз сосок.
Бонни расхохоталась и откатилась в сторону. Потом села и раскидала одеяла, шаря по сиденью в поисках шапки. Наконец она нашла ее и натянула на взъерошенные волосы, влезла в сапоги и снова перемахнула на переднее сиденье, будто всю жизнь этим занималась.
– Сначала дамы! Уже светло, так что в окно не смотреть. Я проверю! Спрошу, какого цвета у меня трусы. Если ты откуда-то узнаешь, что они красные с черными черепами, пеняй на себя! – Она открыла пассажирскую дверь – снег, скопившийся на крыше, тут же посыпался на сиденье – и выбралась наружу.
Перед мысленным взором Финна тут же возникла картина: Бонни в красных трусиках, украшенных черными черепушками. Он издал полусмех-полустон.
– Черепа – это не сексуально, – сказал Клайд вслух. – Черепа – это не сексуально. – Он натянул ботинки и тщательно их зашнуровал, уставившись на собственные руки, чтобы случайно не посмотреть в окно. – Твою мать! Очень даже сексуально, а обувь у меня так и не высохла.
Финн собрал волосы и стянул их резинкой, которая нашлась в кармане. Потом сложил одеяла и спальник, вернул заднее сиденье в нормальное положение и свалил на него вещи. Надел шапку и вылез из «Блейзера» вслед за Бонни.
Через час, проведя разведку, Финн уже намного лучше представлял, где находится, а также нашел номер съезда с шоссе, на который они вчера свернули. Но вызывать помощь повторно не пришлось: когда он возвращался к Бонни и «Блейзеру», отморозив ноги в мокрых ботинках, его догнал небольшой пикап. Пожилой мужчина в шапке с мохнатым отворотом и надписью «Кливленд Браунс» высунулся в окно.
– Это твоя машина там застряла?
– Да, сэр.
– У меня с собой цепи, вытащу вас. Залезай.
До «Блейзера» оставалось метров сто, но Финн не стал спорить. Когда они подъехали, Бонни вылезла из машины с радостной улыбкой. Мужчина в смешной шапке хорошо знал свое дело, и через несколько минут при помощи Клайда, который толкал сзади, и Бонни, которая рулила, пикап освободил «Блейзер» из снежного плена. Они оставили машину греться и пошли поблагодарить водителя грузовичка.
– Вам, ребята, очень повезло, – сказал тот, сгружая цепи в багажник пикапа. – Вы посреди национального парка Кайахога. Обычно я этой дорогой не пользуюсь, но у моей сестры и ее мужа к западу отсюда ферма. Под Ричфилдом. Ее муж в прошлом году заболел и умер – внезапно, ни с того ни с сего. Вот и езжу время от времени ее проведать.
– Я думал, мы вчера ехали по Семьдесят первой магистрали, но, похоже, оказались на Восьмидесятой, – признался Клайд.
– Тогда неудивительно, что вас никто не нашел! Восьмидесятая и Семьдесят первая пересекаются очень далеко отсюда. Вы, наверное, свернули не туда из-за метели и даже не заметили.
– Да, буря была будь здоров. – Финн пожал мужчине руку и поблагодарил его.
Бонни тоже протянула ему руку, но тот, разговорившись, продолжал болтать через открытое окно, даже усевшись в пикап.
– Просто кошмар! Очень много водителей застряло. Снегоуборочные машины и дорожный патруль работали всю ночь. У меня радио ловит полицейские частоты, так там то и дело поступали сообщения о тех, кому нужна помощь. Даже слышал, ищут какого-то бывшего уголовника, который, возможно, сбежал с той известной певицей и как будто находится где-то здесь. Не в курсе? Вы бы знали, как радио надрывалось, когда сообщение передали дорожному патрулю!
Финн почувствовал, как Бонни, стоявшая рядом, напряглась, а у него самого внутри все перевернулась. «Сбежал»? Что происходит? Его просьбу о помощи, конечно, должны были передать дорожному патрулю. Это он мог понять. Но все остальное звучало как полная бессмыслица.
– Такая милая девочка. Певица эта. Светловолосая, совсем ребенок. Мне нравятся некоторые песни. Ее фамилия Шелби. У нас тут, в Огайо, есть городок Шелби, представляете? У меня там родственник живет. – Мужчина начал напевать что-то о большой голубой луне, высоких зеленых горах и разбитом сердце. Вероятно, это была одна из его любимых песен Бонни.
– Ладно, у меня ноги замерзли, руки тоже. Спасибо вам еще раз за помощь! – Ничем не выдав своего замешательства, как и положено прирожденной артистке, Бонни просунула руку в окно и ласково похлопала старика по плечу.
Финн просто стоял рядом. Сам он и думать забыл о замерзших ногах.
– Просто возвращайтесь на Восьмидесятую, а дальше на восток. Почти сразу будет поворот на Двести семьдесят первую. По ней поедете на юг до Семьдесят первой. За два часа доберетесь до Колумбуса. – С этими словами, махнув рукой, их спаситель закрыл окно и покатил дальше по дороге, не подозревая, с кем только что разговаривал.
Клайд и Бонни долго смотрели ему вслед, спрятав руки в карманы и не сводя глаз с надписи «Додж 4x4», намалеванной по трафарету на багажнике пикапа. Наконец грузовичок скрылся из виду. Бонни повернулась к Финну.
– Это правда, что ты бывший уголовник? – спросила она безо всякого выражения.
– Да. Правда, – ответил он, резко повернувшись и скрестив руки на груди, чтобы согреться. – И, как выясняется, я «сбежал» с милой, юной, беззащитной кантри-певицей, и меня теперь разыскивают! – Финн пнул шину «Блейзера» мокрым ботинком и поморщился, когда замерзшие пальцы заныли от удара. – Твою мать, а! – Он забрался в машину и захлопнул дверь, гневно глядя на Бонни сквозь лобовое стекло, словно бросая ей вызов. Но он знал, что не бросит ее здесь, и знал, что она это знает.
Бонни медленно подошла к пассажирской двери и забралась в «Блейзер». Машина успела прогреться, внутри было душно, хотелось поскорее ехать дальше. Но они сидели, не двигаясь. Бонни, что неудивительно, заговорила первой.
– Ты обещал рассказать про татуировку. Про свастику. Но не рассказал. Тебе не хотелось говорить, потому что тогда пришлось бы признаться, что ты сидел в тюрьме.
Это был не вопрос. Бонни довольно быстро сложила два плюс два. А говорила, что не сильна в математике. Когда Финн ничего не ответил, она попробовала зайти с другой стороны.
– Этот старик сказал, что ищут бывшего уголовника. Не сбежавшего. Значит, ты свой срок отсидел. Выехав из штата, ты не нарушил подписку о невыезде?
– Нет. Ничего я не нарушил. И я не обязан тебе ничего объяснять, Бонни.
Да, не обязан. Он вообще ничего ей не должен. Это она ему задолжала, причем крупно.
– За что ты сидел? – упрямо продолжила спрашивать она.
– Я убил известную кантри-певицу.
Бонни не засмеялась. Финн мог ее понять.
Шутка вышла несмешной.
– Сколько времени ты там провел? В смысле, в тюрьме.
Клайд вцепился в руль, пытаясь справиться с беспомощным отчаянием, от которого заныла грудь и вспотели ладони. Он не хотел говорить об этом.
Но Бонни хотела.
– Ну же, Клайд. Расскажи. Мою печальную историю ты слышал. Теперь я послушаю твою.
– Пять лет. Вышел полтора года назад, – сдался он. Ответ был коротким и отрывистым, как удар кнута.
Бонни на мгновение умолкла в замешательстве. Но молчание продлилось всего несколько секунд.
– И сейчас тебе двадцать четыре?
– Исполнилось в августе. Две восьмерки, помнишь? Хайль Гитлер.
– Это еще что такое? – оскорбленно прошипела Бонни.
Финн на это и рассчитывал. Он злился. Пусть и она тоже злится.
– Не заметила? У меня свастика слева на груди, а справа – две восьмерки. Н – восьмая буква латинского алфавита. Heil Hitler, HH, восемь-восемь. Арийское братство любит такие символы. И с моим днем рождения так удачно совпало. Круто, да? И удобно.
– За что ты сел? – вернулась к прежнему вопросу Бонни. Кажется, с Гитлером он перегнул палку.
– Мой брат ограбил продуктовый магазин. До сих пор не знаю, о чем он тогда думал. Я был в машине. Я не знал, что у него пушка, не знал, что он шел на ограбление. К несчастью для Фишера, у владельца тоже было оружие. И он умел им пользоваться. Фишера подстрелили. Он выбежал из магазина, успев, правда, нажать на курок. Не знаю, как ему удалось унести ноги, потому что у него была огромная дыра в животе. Я услышал выстрелы, увидел, как он упал. Дотащил его до машины и повез в больницу. Но он умер по дороге. А я сел в тюрьму. – Финн говорил отрывисто, без выражения, как будто все это ерунда, дело прошлое.