– Твой брат? – Голос Бонни звучал так же, как когда она рассказывала о своей сестре.
– Мой брат-близнец, – ответил Финн, не глядя на нее.
Но после нескольких секунд молчания ему все же пришлось повернуться. Бонни смотрела прямо перед собой, по ее лицу катились слезы, и она зажала рот рукой, словно пыталась удержать что-то внутри. Финн выключил зажигание, вылез из «Блейзера» и захлопнул за собой дверь. Он не мог иначе. Ему нужно было остаться одному. Хотя бы на минуту. Финн понимал, что должен был рассказать про Фиша сразу после того, как Бонни рассказала про Минни. Но он был слишком шокирован. Сходство между ними казалось странным, неправильным, даже фальшивым. Тогда Финн побоялся, что его рассказ будет выглядеть так, будто он пытается переплюнуть историю Бонни.
Фиш постоянно так делал. С тех пор как они научились говорить, Финн знал, что стоит ему чего-то достичь, как брат тут же попытается его превзойти. Если Финн доедал ужин, Фиш просил добавки, даже если уже был сыт. Если в бейсболе Финн разыгрывал двойной аут, Фишер из кожи вон лез, чтобы выбить хоум-ран. Брат следил за всеми его успехами, оценками, подружками. Когда Финн что-нибудь рассказывал, Фишер тут же отвечал: «Правда? А вот я…» Финна это бесило. Его раздражало все это соперничество. Фиш всегда был слишком энергичный и наглый. Никогда не отставал, пока не добьется своего. А Финн всегда ему уступал. Это было ужасно. Но ужаснее всего было то, что Финн очень любил брата и сильно по нему скучал.
За спиной раздались шаги Бонни. Снег скрипел под ее сапогами, она тяжело дышала. Финн вдруг заметил собственное прерывистое дыхание.
– Почему ты мне сразу не сказал?
– Я говорил, что у меня был брат по имени Фишер.
– Да, но о том, что он близнец… Финн, я… – Бонни не договорила. Похоже, ей было так же трудно подобрать слова, как Финну после ее собственного рассказа. Но она положила руки ему на талию и прижалась лицом к его спине.
Эта девушка умела удивить. Финн думал, что теперь, когда Бонни все знает, она станет обращаться с ним холодно. Сочтет предательством его нежелание поделиться своим собственным горем. Но вместо этого Бонни его обняла. Они долго стояли так на дороге в окружении бесконечной белизны.
– Он умер? – ошеломленно произнесла Бонни, не столько спрашивая, сколько утверждая, однако в ее голосе было столько неверия, что слова прозвучали как вопрос.
– Да. Умер. – Финн уже очень давно не оплакивал брата, но теперь его губы задрожали. Фиш умер, и это было намного хуже всего, что случилось потом.
– За что же тебя посадили? – глухо спросила Бонни, уткнувшись в его куртку, но Финн все равно услышал.
– За вооруженное ограбление. Для тех, кто впервые совершает преступление, максимальный срок семь лет.
– Но ведь ты ни в кого не стрелял и ничего не брал. У тебя даже пистолета не было.
– Я взял пушку из рук Фиша и бросил ее на пол в машине. Остались мои отпечатки. Я был на месте преступления и помог брату скрыться, – мрачно сказал Финн. Да, он помог Фишеру убежать. И тот убежал далеко, туда, откуда не возвращаются. – Логично было предположить, что я его подельник. Мы оба были накурены. И Фиш подстрелил владельца магазина. Чувак чуть не умер.
Финн почти физически ощущал смятение Бонни, ее изумление. Она вслушивалась в его слова, словно желая убедиться в его раскаянии, в том, что он не лжет, но ничего не говорила.
– Следствие предложило мне сделку. Все это случилось через три дня после того, как мне исполнилось восемнадцать, и у меня не было судимостей. Я признаю себя виновным в хранении оружия и вооруженном ограблении, мне дают пять лет и снимают обвинение в покушении на убийство. Я бы, может, и раньше вышел, если бы быстрее адаптировался к жизни в тюрьме.
– А свастика, получается… – Бонни убрала руки и обошла его, встав прямо перед ним. Она покусывала губу, словно выпытывая у нее ответ на свой вопрос. – Я пока не понимаю. Фишер был как-то связан с нацистами?
– Нет! – Финн яростно замотал головой, не желая, чтобы на его брата повесили еще и это. – Свастику я набил через месяц после того, как попал в Норфолк. Мне пришла в голову идея впечатлить других заключенных, показав, как хорошо я соображаю в математике и картах. Но все пошло не так. Меня избили и поставили метку на спине, и я был уверен, что очень скоро отправлюсь вслед за братом, если не присоединюсь к какой-нибудь группировке. Поэтому я вступил в единственную банду, которая согласилась меня принять.
Бонни смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно пытаясь осмыслить сказанное.
– Забавно, – добавил Финн, хотя ничего забавного в этом не было. – То, что кажется необходимым в яме, на поверхности делает тебя изгоем.
– В яме? – переспросила Бонни.
– Заключенные называют тюрьму ямой.
– А поверхность – значит…
– Жизнь. Свобода. Все, что за бетонным забором. Я думал, что эта татуировка мне необходима. Что без нее не выжить. А в итоге она ничем мне не помогла. Меня спасли числа. Да, меня избили, но я успел показать, на что способен. После этого ко мне стали приходить за помощью местные авторитеты, и татуировка не понадобилась.
Они помолчали. Бонни, словно онемев, смотрела на него, а Финн – на нее, гадая, поймет ли она. Он коснулся рукой своей груди, и взгляд Бонни скользнул следом.
– Эта татуировка будет напоминать мне о том, что выбор, сделанный в отчаянии, почти всегда оказывается ошибкой. – Финн замолчал на секунду, надеясь, что Бонни вспомнит о своем решении прыгнуть с моста. Она тоже была в отчаянии и тоже сделала неверный выбор. – Я не снимаю майку ни на пляже, ни в качалке, ни когда иду на пробежку или играю с друзьями в бейсбол. И тебе я бы никогда не показал татуировку. Эта свастика набита у меня на груди, над сердцем. Из-за нее я кажусь тем, кем не являюсь. Это трудно принять, я понимаю. Но свастика у меня над сердцем, не в сердце. Надеюсь, это хоть немного меняет дело.
Бонни кивнула, накрыла его правую руку своей левой, отцепила ее от груди и сжала пальцы Финна. Он так удивился, что позволил ей это сделать. Она обхватила его руку своими маленькими ладошками.
– Мне жаль Фишера, – искренне сказала Бонни.
Финн недоверчиво фыркнул и высвободился, но она снова поймала его руку и притянула к себе, вцепившись в его предплечье, так что оно уперлось в ложбинку у нее на груди.
– Мне жаль, что это случилось с тобой, Финн. – Бонни произнесла эти слова с такой горячностью, что он не выдержал и сорвался.
– Не надо, Бонни! Не превращайся в типичную девчонку-спасительницу. Ты не можешь меня спасти. И я тебя не могу. И Фишера я не спас, как и ты не смогла спасти Минни. Ведь не смогла же?
Бонни нахмурилась, готовая возразить.
– Или, скажешь, смогла? – Он вел себя как последняя скотина. Но такова была горькая правда, с которой Бонни, похоже, еще не примирилась.
– Нет. – Ее губы задрожали, и она покачала головой. – Нет, не смогла. Не спасла.
Финн выругался, словно стремясь одним уродливым словом выразить все уродливые чувства, скопившиеся у него в груди, и еще раз попытался высвободиться, но вместо этого лишь притянул Бонни ближе к себе. Рука его оказалась зажата между ними.
– Но меня ты все-таки спас. – Бонни посмотрела на него снизу вверх.
– Неправда. Я только помешал тебе. Если человек хочет умереть, он умрет. Мы оба это знаем. Я просто надеюсь, что ты сама передумаешь. Ты заслуживаешь большего. Фиша и Минни больше нет. Может, мы их подвели. Или нет, хрен знает. Но мы точно не поможем им, прыгая с мостов.
– Правда? – спросила Бонни, все еще не выпуская его руку.
– Что?
– Что я заслуживаю большего?
– Да! – воскликнул он. – Конечно, заслуживаешь!
Тогда она улыбнулась. Уголки губ приподнялись, взгляд смягчился. Но в ее голосе прозвучала ирония, когда Бонни сказала:
– Тебе пора бы определиться, Клайд, ненавидишь ты меня или нет.
– Я тебя не ненавижу, Бонни. – Как можно ненавидеть, когда ее губы так близко, а шоколадно-карие глаза смотрят с сочувствием? – Я просто не понимаю, что мне, черт возьми, с тобой делать. А теперь меня к тому же ищут полицейские, уверенные, что я тебя похитил.
– Ты меня не ненавидишь, но я тебе не слишком нравлюсь. – Бонни проигнорировала слова, касавшиеся полицейских.
Она все еще не выпускала его. Финн злился и чувствовал себя полным идиотом, а то, что Бонни прижимала его руку к своей груди, еще и не на шутку его возбуждало. Он снова попробовал вырваться, но ничего не вышло.
– Ты мне нравишься, Бонни. – Да пошло оно все. Ведь это правда. – Но тебе все равно придется позвонить бабушке, своему другу Медведю и всем остальным. Сообщить им, куда ты пропала, прояснить ситуацию. Понимаешь? Помнишь, что я говорил про игры? Так вот, это не игра. Это моя жизнь и моя свобода. Обратно в тюрьму я не хочу.
Бонни вздохнула, но промолчала. Через некоторое время она все же выпустила руку Финна. Они вместе вернулись к «Блейзеру», забрались внутрь и без лишних слов тронулись с места.
Финн чувствовал усталость, после ночи в машине ему хотелось помыться, переодеться и почистить зубы щеткой, а не снегом и средним пальцем, как он сделал сегодня, словно показывая природе-матушке, куда ей пойти. Ничего, скоро они найдут отель и приведут себя в порядок. А Бонни позвонит всем, кому нужно, даже если для этого ему придется связать ее по рукам и ногам и набрать за нее номер.
8Непрерывное начисление процентов
«МУЖЧИНУ, КОТОРОГО ВИДЕЛИ с певицей Бонни Рэй Шелби, наконец удалось идентифицировать. Это Инфинити Джеймс Клайд, двадцатичетырехлетний житель Бостона, отсидевший пять лет в тюрьме за вооруженное ограбление. В две тысячи двенадцатом году он был освобожден из исправительного учреждения в Норфолке, штат Массачусетс. Клайду принадлежит оранжевый „Шевроле Блейзер“ тысяча девятьсот семьдесят второго года выпуска. Замеченная очевидцами, именно эта машина помогла установить личность молодого человека. Родные Бонни Рэй Шелби убеждены, что она ранее не встречалась с Инфинити Джеймсом Клайдом и никак не была с ним связана. На основании этого полиция предполагает, что мисс Шелби либо познакомилась с Клайдом, либо была похищена им в Бостоне, где ее в последний раз видели родные и друзья. Инфинити Джеймс Клайд проживал в южном Бостоне и покинул город в тот самый вечер, когда певица выступала в „ТД-гарден“.